…а летом лучше, чем зимой…
Булат Окуджава
Под землёй было темно и сыро, из чёрного пространства высвечивался строго очерченный круг света от подвешенного к потолку туристического фонарика. В центре круга стоял деревянный ящик, на ящике – пластиковая бутылка с водой, металлическая кружка, тактические военные перчатки и маленькие дорожные шахматы, на доске белыми разыгрывался северный гамбит. Два малолетних шахматиста сидели у ящика на импровизированных скамейках из кирпичей и досок, мальчишки лет по двенадцать-тринадцать наклонились над доской, в телах было заметно напряжение, как будто от исхода матча зависела их жизнь. Третий сидел на перевёрнутом ведре вполоборота к играющим, он пытался читать потрёпанную книгу, близоруко щурясь сквозь стёкла очков. Белобрысый худощавый пацан играл за белых. Более коренастый, с рыжей нечёсаной шевелюрой, занёс руку над чёрной пешкой в нерешительности – брать или не брать третью белую пешку, которую слишком легко жертвовал противник.
– Шо ты тормозишь, Хан?! Дают – бери, а бьют – беги! Ходи уже! Скоро обстрел закончится, а мы только третью партию начали, – нарочито спокойно произнёс Витька Илюхин, подталкивая соперника к принятию решения.
– Не учи учёного!.. – огрызнулся Борька Назаров, по прозвищу Хан (скуластое смуглое лицо, с чуть раскосыми глазами). – Слышь, Изя! А чего это Илюха мне уже три пешки за так отдаёт?
– Это дебют такой, Датский гамбит называется! Смотри в оба! Щас Илюха тебя трепать начнёт, – прогугнявил в крупный нос, не отрываясь от книги, Генка Лесков, затем поправил очки на носу и откинул чёрные кудряшки со лба.
– Ох, щас я кого-то точно потреплю за подсказки! – огрызнулся Витька и шмыгнул носом. Ему стало обидно за потраченное время над книжкой по шахматным дебютам, которую он выпросил на днях у Генки, вдруг не сработает.
Где-то в темноте осыпались то ли камушки, то ли штукатурка с потолка, земля под ногами мальчишек чуть дрогнула. За пределами освещённого круга кто-то завозился, взвизгнула крыса.
– Сто пятьдесят пятый рядом лёг. – Илюха прислушался, еле-еле уловимый звук повторился. – А этот чуть дальше... Ты, Изя, лучше за рюкзаками присматривай, а то без хлеба останемся! Совсем крысы обнаглели, надо будет кота с собой как-нибудь взять. Пусть погоняет крысятину! – затараторил Витька, переключая внимание с шахмат.
Генка Лесков оторвался от книги, пошарил по полу в поисках камней, но ничего подходящего под рукой не оказалось. Тогда он вытащил из кармана пару осколков размером с лесной орех и запустил снаряды в сторону дерущихся крыс. Те ещё раз взвизгнули, и возня прекратилась.
– Ага, а потом коту твоему рыбу подавай за работу, он у вас, видите ли, крыс не жрёт! – пробубнил Борька. – Эх, была, не была! – и чёрная пешка двинула на В2. – Интересно, чего это укропы сегодня такие активные? Обычно рано утром и перед сном пуляют, а тут в обед «накрыли»… Хорошо, что мы рядом с убежищем шоркались!
– Так первое июня сегодня – день защиты детей! Они по праздникам всегда повышенные обязательства берут, – пояснил со знанием дела Генка.
Дальше в бой вступил у белых чернопольный слон, и партия покатилась, как по писаному… Чёрные теряли инициативу и фигуры, уступая белым по всем фронтам, чёрный король, приняв очередную жертву, выскочил за шеренгу своих защитников и был заматован. Витька довольно потирал руки, а Борька недоумевал, когда же это он успел профукать свой явный перевес.
– Победа! Два-один! Читайте умные книги, тогда и на вашей улице будет праздник! – радостно пропел Илюха. – Эх, если бы так в жизни было, как в шахматах – кто умнее, тот и победил! Хрен бы мы тогда под укроповскими обстрелами по подвалам сидели. Слышь, Хан, а ты велосипеды за башней поставил? Как бы их осколками не посекло.
– Я их за битым кирпичом в траве положил, между кучей и башней. Ничего с ними не будет, если только не прямое попадание. Но от прямого никто не застрахован, – оценивая разгром на шахматной доске, ответил Борька. – Как же так? Ведь всё так хорошо начиналось: «Вызываем в Москву…» – процитировал Хан фразу из старой комедии. – Ну, вроде отстрелялись уроды. Пора на свет Божий вылезать! Ты мне, Илюха, книжицу эту дай почитать! Не по-дружески обыгрывать так, нечестно…
Мальчишки засобирались, распихивая по своим рюкзакам скромные вещи. Витька, как самый высокий среди мальчишек, влез на ящик. Он отвязал фонарик, привязанный шнурком к торчащей из потолочной плиты арматурине, и подсветил вокруг ящика: вроде бы ничего не забыли. Затем троица побрела след в след в сторону выхода из убежища. Винтовая железная лестница вывела их наверх, внутрь четырёхметровой башенки из красного кирпича, а из башни на землю спускалась самодельная верёвочная лестница. Солнце слепило нещадно. А особенно после тёмного подвала глубиной пять метров.
Это был не подвал, а старое бомбоубежище, построенное ещё в советские времена на случай авианалёта потенциального врага. Убежище имело два выхода с тяжёлыми железными дверями. Позже, чтобы дети не лазили под землю, над выходами выстроили две кирпичные башни. Но когда и кого из детей это останавливало?! Бомбоубежище находилось посреди рабочего посёлка под названием Брикетная, в Петровском районе города Донецка. Поверх него когда-то было импровизированное футбольное поле, сейчас – пустырь поросший травой с покосившимися железными воротами и несколькими воронками от снарядов и мин крупного калибра.
Где-то на третьей улице от убежища валил дым, в тридцати метрах от башни дымилась воронка, сама башня была посечена осколками, но взрывную волну выдержала. Мальчишки, глядя под ноги, подошли к куче старого битого кирпича и откопали присыпанные землёй от взрыва два велосипеда. Витька с Борькой внимательно по-хозяйски осмотрели каждый свой транспорт. Рама, руль, колёса – всё целое.
– Кажись у Степановых попандос, – указывая на столб чёрного дыма над третьей улицей, проговорил Витька. – Айда, поможем пожар тушить! А потом что-нибудь придумаем.
Витька на ходу вскочил в седло и повернулся к друзьям. Борька перекинул ногу через раму и кивнул Генке:
– Чего застыл, Изя?! Клади жопу на багажник, мы быстрее Илюхи домчим. Мне как раз тренер сказал ноги нагружать.
– Нет такого слова в русском языке… – смущаясь, выпалил Генка, но на багажник влез.
– Странно?! Жопа есть, а слова нет! Не умничай! – ловко оттолкнувшись одной ногой, крикнул Хан и быстро закрутил педали.
Когда мальчишки подкатили на великах к горящему двору, здесь уже суетились немногочисленные престарелые соседи, пытаясь землёй закидать очаги возгорания. С водой на посёлке, как и во всём Донецке, была напряжёнка. Старуха Степанова сидела на табуретке, вытащенной кем-то из дома за ворота, и безучастно наблюдала за происходящим: видимо, её малость контузило. Фугасный снаряд от натовской гаубицы угодил в боковую стену дома, к которому был пристроен угольный сарай, именно сарай и выпускал в летнее небо чёрный столб дыма – горел заготовленный на зиму уголь «орех». Витька, Борька и Генка засуетились, вытаскивая скромный скарб из полуразрушенного дома. Они крутились у взрослых под ногами, на них покрикивали и ими командовали, всё было похоже на броуновское движение. Народ понимал, что если пожар перекинется от угольного сарая на дом, то «всё, что нажито непосильным трудом» сожрёт огонь. В углу двора стоял вольер для собаки, а в нём сидела немецкая овчарка и с удивлением наблюдала происходящее. Вначале овчарка металась по вольеру, как тигр по клетке, пытаясь лаем остановить разграбление дома, за охрану которого она ежесуточно получала продуктовый паёк. Но так как на неё никто не обращал внимания (хотя в былые времена боялась вся Брикетная), собака перестала истошно лаять и только печальным взглядом провожала, как будто фиксируя, домашний скарб, выносимый чужими людьми за ворота. Огонь действительно начал лизать стену дома, хоть лопаты с землёй и песком мелькали, как крылья бабочки. Собака вдруг завыла от безысходности, ведь почти всё ценное из дома и двора вынесли, а про неё так никто и не вспомнил, но старуха Степанова продолжала медитировать, не видя и не слыша ничего вокруг, а все остальные опасались немецкую овчарку.
Люди, сновавшие по двору, повернулись на собачий вой. Вдруг стало понятно, что животное, как минимум – надо освободить из заточения, а как максимум – взять на поводок и вывести в безопасное место. Никто не решался подойти к немецкой овчарке на расстояние вытянутой руки. Витька ещё с прошлого года помнил стычку с зубастым охранником, когда влезли в сад к бабке за яблоками. У Витьки даже шрам на бедре зачесался от воспоминаний. В то лето они с Борькой влезли ночью в сад к старухе Степановой за «белым наливом», а их встретили «официальные лица». Борька успел сигануть через двухметровый забор (даже ногами его не коснулся), а Витька чуть замешкался на дереве, и собака прихватила его за «мягкое». Генке тогда повезло, он болел ковидом и в мероприятии не участвовал.
Взрослые стали трясти хозяйку, пытаясь привести её в чувство и заставить высвободить собаку из вольера. Мальчишки молча поглядывали друг на друга, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу. А немецкая овчарка продолжала выть, как перед концом света, наверное, понимая, что он для неё уже близок.
– Надо что-то делать! Иначе собаке капец. – произнёс Генка и с надеждой взглянул на Витьку. – Сгорит ведь, Илюха, заживо сгорит, нафиг!
– А что я?! Вон у нас Хан боксёр, пусть он вырубит овчарку, а мы её вытащим за ворота.
– Ага, выруби! Видал, какая у неё пасть зубастая и без капы, да и голова больше моей… – парировал «чемпион по боксу».
– Тоже мне Костя Дзю нашёлся! Ну, была, не была! Пальма, Пальмочка, девочка… – Витька медленно двинулся к вольеру с овчаркой, выставив вперёд руку и потирая большим пальцем об указательный. Ему было страшно до дрожи в коленках, но он пытался не подавать виду.
Собака, понимая, что её пытаются спасти, вообще не проявляла агрессии, даже забила с глухим стуком по деревянному настилу палкой хвоста и наклонила огромную голову, подставляя холку с ошейником. Витька открыл дверцу вольера, взял огромного зверя за ошейник и вывел за ворота к сидящей на табуретке хозяйке. Собака поставила огромные лапы на колени хозяйке, взглянула ей в глаза и лизнула большим языком лицо старухи. Та, будто очнувшись от шока, вдруг запричитала и заплакала. Слёзы хлынули по пергаментному лицу, а овчарка слизывала их своим огромным языком.
В этот момент к горящему двору подъехали с проблесковыми маячками машины пожарных и скорой помощи. Звуковые сигналы не включали, боясь звуком определить себя на местности. Службы прифронтового Петровского района знали, что вражеская артиллерия без зазрения совести отработает по спасателям, по уже пристрелянным координатам. Команды двух машин засуетились, оказывая помощь.
– Так, всем разойтись! Не мешаем службам работать! – крикнул старший из МЧС. – Всем по домам! А лучше по подвалам! Вдруг по нам ВэСэУшники начнут «работать», нам вас ещё спасать придется…
Толпа начала редеть. Мальчишки, попрощавшись друг с другом, разошлись, договорившись о походе на песчаный карьер. Что-то там ещё у них дома творится?!
Витька тихонько закатил велосипед во двор, хотел незаметно пробраться в дом, но на пороге его уже ждал дед. Мужчина, лет шестидесяти с небольшим, сидел на пороге дома и дымил трубкой, в руках у него был охотничий нож, которым он строгал орешник для удилища. Витькин отец воевал где-то под Запорожьем, а мать работала хирургической сестрой в «Травме», работала сутками и редко приезжала домой – не чаще одного раза в неделю. Витькина бабушка погибла под обстрелом, в прошлом году повезла на рынок «Текстильщик» зелень с огорода продать, и её прямо на рынке накрыло «Градом», хоронили в закрытом гробу. После смерти бабушки дед сильно изменился, как будто решил и бабушкины обязанности в отношении внука исполнять. Но в компании с мальчишками был всегда весёлым, шутил даже в самых критических ситуациях. Когда отсиживались в подвале, рассказывал интересные истории про другую войну (он в Афгане воевал), учил «мальцов» мастерить рогатки и самострелы, разводить костры и фильтровать в походных условиях воду, подсказал как заметить растяжку или на мину не напороться. Один или два дня в неделю за дедом приезжала военная машина, а через сутки та же машина привозила его домой. Выглядел дед после поездок как-то странно – тихий и сосредоточенный, грязный и уставший, как будто вагоны выгружал. Но прежде чем привести себя в порядок, шёл к настенному календарю и ставил отметку над текущим числом – 1, 2 или 3, редко 0. На расспросы внука отшучивался: мол, воинскую часть охраняет сутки через трое, а где? – военная тайна.
– Ты чего это, малец, на звонки не отвечаешь? Я тут себе уже чёрти шо навыдумывал. В могилу раньше срока загнать меня хочешь?! – взглянув строго на Витьку, произнёс дед. Но по глазам было видно, что он рад видеть внука целым и невредимым.
– Да мы с пацанами в бомбоубежище отсиживались, видать там связь не берёт. А потом Степановым помогали вещи спасать, прилетело к ним, а они на работе все, кроме бабы Дуси, – оправдывался Витька. Он видел, что дед для проформы ругается, а не со зла.
– Ладно, по хозяйству отработаешь свои косяки, картошку надо рыхлить и жука собрать. А пока – мыть руки и обедать! А то скажут родители, что дед тебя голодом морит. Я макароны по-флотски сварил. Погоди, только зелени на огороде сорву.
Витька тенью прошмыгнул мимо деда в дом. В старом доме было прохладно и темно, тяжёлые занавески почти полностью отсекали уличный свет, да и внутреннее освещение не проникало наружу, когда внутри включали лампы или зажигали блиндажные свечи. Война диктовала правила световой маскировки, не ровён час «великие укры» с беспилотника засекут ночью свет в доме и сразу накроют (есть такие «птички» с подвесными гранатами). Им всё равно по кому пулять – по военным или по гражданским. По мирным даже проще – в ответку не прилетит.
Борька же довёз Генку до дома, немного подождал пока его мама с бабушкой наобнимают и обцелуют. Отца у Генки не было, он ещё до войны уехал на заработки в Израиль, поэтому вся женская любовь и забота доставалась ему одному. Мама у Генки была завучем в средней школе. Когда в школу попал снаряд, она с другими учителями спасла школьную библиотеку и оставила книги пока у себя, вот весь посёлок и приходил к ней за «почитать». Генкина бабушка работала педиатром в поликлинике, так что внук всегда был под присмотром педагога и врача. Странно только, что болел Генка чаще своих сверстников. Он всегда стеснялся перед друзьями, когда его мама с бабушкой «тискали». Опуская глаза в пол, Генка говорил: «Надоели эти телячьи нежности!».
Борька тихо ему завидовал, ведь он уже третий год жил без матери – её убил украинский снайпер, когда она возвращалась с третьей смены (под утро) домой. Сестре Светке тогда пять лет всего было, ничего кроме войны она и не помнит. Борька после смерти матери пообещал себе, что станет военным и отомстит за всех убитых матерей. Начал заниматься боксом, благо до зала, где занимались с мальчишками бесплатно, было всего десять минут на велосипеде. Борьку и его младшую сестру воспитывал отец, ни бабушки, ни дедушки у них не было. Мальчишка нажал на педали и покатил домой, готовить обед для младшей сестры и отца. Отец у Борьки работал на стройках кровельщиком, работы всегда было много (вечные обстрелы), и он сильно уставал, поэтому на Борьке висели все хозяйственные дела: стирка, готовка, уборка… Сестра, конечно, пыталась помогать, но серьёзной работы Борька ей не поручал, старался, чтобы она больше занималась уроками и девчачьими делами – куклы, игры, подружки…
Вставала Брикетная рано – не потому, что надо, а потому, что каждое утро будили «прилёты» со стороны Марьинки от «лыцарей света». Уже к 6.00 весь посёлок вылезал из подвалов и укрытий – начинался очередной военный день. Сводки за прошедшие сутки объявляли с завидным постоянством по телику, да и в интернете (если у кого-то он работал) о потерях и успехах всегда можно было найти свежую инфу. Но самое точное и правдивое – это всё-таки сарафанное радио, уж оно-то мгновенно распространяло новости по посёлку. Близость врага позволяла ловить на наружную антенну не только местные (Донецкие и Российские телеканалы), но и украинские, в которых жителям Петровского района (и Брикетной в том числе) уже какой год брехали про то, что они сами себя обстреливают… даже детсадовские знали, как всё обстоит на самом деле. Школы (если и были не разрушены) работали на удалёнке, детсады закрылись до лучших времён, чтобы не рисковать жизнями детей и воспитателей. Жизнь, конечно, не останавливалась, но перешла в «подпольный» режим – дом-подвал-работа-дом-подвал-гуманитарка... Гуманитарку привозили раз в неделю и каждый раз меняли точку раздачи (передавая сарафанным радио по посёлку) – потому, что украинская артиллерия каждый раз пыталась обстрелять место выдачи продуктовых пайков и питьевой воды. И не ёкало же ничего у фашиков внутри! А ведь собирались, как правило, за гуманитаркой дети и старики с тележками, старыми детскими колясками и сумками на колёсиках (кравчучками).
Несмотря на ежедневные обстрелы, детям некому было запрещать с утра и до вечера шляться по улицам – лето ещё никто не отменял, даже война. Ведь в течение дня, как правило, фронт был занят своей обычной военной рутиной. Хотя конечно бывали и исключения. Каждое утро три друга начинали с отзвона – живы ли, здоровы ли, какие планы на день? С вечера договариваться было бесполезно, вечерний или утренний обстрел мог испортить все планы, боялись сглазить. Вот и сегодня троица договорилась смотаться на карьер – покупаться и наловить раков. Надоедала повседневная еда из продуктовой гуманитарки, и мальчишки, как могли, разнообразили свой рацион – рыба, раки, горлицы. Рыбу, если не съедали сразу же, пожарив на костре, солили и вялили, оборачивая в марлю, чтобы муха не добралась. Раков варили с укропом, которого было вдоволь на заброшенных огородах (укроп рос, как сорняк – сам сеялся). Горлица (дикий голубь) – трофей сезонный, когда поспевал подсолнечник на полях, птица налетала большими стаями, и её стреляли из рогаток мелкими осколками от снарядов или начинкой от кассет. Горлицу запекали в глине, закапывая в костёр, как картошку, а то и вместе с картошкой. Ещё раков или рыбу можно было продать на Петровском рынке , чтобы заработать карманных денег на батарейки для фонарика, вкусняшки или пополнялку для мобилы. А если набраться храбрости и махнуть на Трудовские, то можно было обменять у своих военных, бывших в увале (увольнительной) с передовой, на что-нибудь интересное – блиндажные свечи, перочинные ножи, вечные спички или таблетки для очистки воды. А если повезёт, то можно выклянчить какие-нибудь трофейные мелочи с «той» стороны – от Трудовских до переднего края (Марьинки) было всего-то километров пять, а может и того меньше.
Витька перед выходом проверил содержимое своего рюкзака – фонарик, заряженная мобила, перочинный нож, спички, рогатка, бутылка воды, буханка хлеба, ремкомплект для камеры велосипеда и насос, складной садок для рыбы или раков, набор крючков и запасная леска, грузила, они же снаряды для рогатки (уже не страшное железо всегда было в запасе). Как говорил дед: уходя на час, будь готов перезимовать! Ну, до зимы ещё дожить надо.
– А всё-таки летом лучше, чем зимой, – задумчиво произнёс Генка, подставляя белую, как сметана, спину палящему летнему солнцу.
Мальчишки накупались в холодной воде старого песчаного карьера до гусиной кожи, до синих губ, и теперь нежились на горячем песке. Торопиться им было некуда, да и незачем. Сейчас обсохнут и наловят раков, которых прикормили сбитой на дороге кошкой ещё на прошлой неделе, предварительно набросав под берег куски асбестовых труб и шифера. Всё у них было налажено и обустроено, не первое лето вот так жили и выживали.
Раков ловили руками, ощупывая под прозрачной водой трубы и шифер, и бросали на берег. Витька с Борькой в воде, а Генка собирал раков на берегу. Улов был удачный – целый садок, размером с ведро. Мальчишки были заняты и не заметили, как из-за бугра появилась парочка ребят постарше – лет по пятнадцать. Гости оценили ситуацию и двинулись к Генке, который трамбовал в садок раков.
– А ну, очкарик, покаж, чего это у тебя тут! – насмешливо бросил парнишка с пробивающимися усиками. Он решительно подошёл, схватился за ручки садка и резко дёрнул на себя. Второй недоросль, ухмыляясь с чувством возрастного превосходства, наблюдал со стороны, ожидая от рохлика в очках быструю сдачу трофеев.
Генка от неожиданности вздрогнул, но садок не отпустил:
– Не тронь, это не твоё!
– Э, вы чего хулиганите?! Это наш улов, – кинул Борька, выбираясь на берег.
Витька понял, что дело пахнет керосином, и, помогая себе руками, заторопился к берегу. «Усатый» дёрнул ещё сильнее, но с тем же успехом. Генка сжал ручки садка с такой силой, что у него даже суставы на пальцах побелели. Тогда чужак скрипнул зубами, рванул что было силы, и одновременно замахнулся для удара второй рукой. Генка вместо того, чтобы противодействовать, резко двинулся навстречу рывку «усатого», а тот, от собственного усилия и под весом рыхлого Генки, завалился спиной на велосипед, лежащий на песке. Видно было, что ушибся он прилично, словно рыба, вытащенная на берег, пытался вздохнуть и не мог. Второй недоросль кинулся на помощь другу, который барахтался на спине, но тут уже Борька подоспел и встал в боксёрскую стойку лицом к лицу с соперником, поднял руки и, для разминки, выбросил перед собой пару отработанных «двоечек». Да и Витька, не мешкая ни секунды, схватил кирпич с кострища и встал над поверженным врагом, помогая встать на ноги Генке. Пришлые поняли, что раков без боя не отдадут, а то и могут выдать по первое число. Переглянувшись между собой, парочка решила дать заднюю.
– Ничего, сопляки, мы ещё встретимся! – процедил сквозь зубы «усатый». Он сплюнул слюну с песком, отряхнулся и, кряхтя от боли, с лёгкой досадой в голосе сказал товарищу – Пошли Сутулый, искупнёмся! Триста лет не впали нам эти раки, жрут всякую падаль…
И парочка побрела по песчаному берегу на другую сторону карьера.
Три друга внимательно смотрели вслед уходящей опасности. Затем Витька и Борька повернулись к Генке, тот хлюпал носом, а из-под стекол очков, измазанных в песке, текли слёзы.
– А ты, Изя, оказывается у нас настоящий боец! Борец я бы сказал, лихо ты его на лопатки уложил, – удивлённо проговорил Борька – как младенца.
– Я сильно испугался, Хан, – начал, чуть заикаясь, Генка – а потом вспомнил принцип дзю-до – используй силу и массу противника – чистая физика, я в книжке читал! Не хочу больше ни с кем драться, никогда!
– А это, Изя, к сожалению, не только от тебя зависит! Как говорит мой дед: хочешь мира, готовься к войне. Но ты молоток! На, футболкой утрись! А то у тебя вся харя в песке. Чур, никому дома о случившемся не рассказывать!
Друзья с облегчением рассмеялись и, не искушая судьбу, засобирались домой.
Как-то ранним утром Витьку разбудил телефонный звонок. Звонил Хан:
– Ты чего это, Илюха, спишь ещё?! Так всю жизнь и проспишь. Бегом собирайся и мчи на карьер, на берег, который на больницу смотрит! Только возьми мешок, какой не жалко!
– С чего это вдруг?! – спросонку ерепенился Витька. – Пол пятого утра всего…
– Новости знать надо! – взахлёб затараторил Борька. – Ночью три «градины» шмалянули гадины (срифмовал Хан), по больнице целились. Только две из них ПВО наша срубила, а третья попала в воду, плюхнулась почти у берега.
– И чего?
– А того, дубина ты стоеросовая, рыбы глушануло столько, что мама не горюй…
И тут до Витьки, как говорится, дошло. Он быстро, даже не умывшись и не позавтракав, схватил мешки с бечёвкой, вскочил на велик и махнул на карьер. Только и успел, что бросить удивлённому деду странную фразу:
– Я на карьер, там рыба!
Какой же богатый был улов в это утро! Вместо надувной резиновой лодки, использовали камеру от колеса Камаза, с привязанным куском доски вместо днища. Друзья набили по мешку снулой оглушённой рыбы, даже чуть опоздавшему Генке (потому, что без велосипеда!) сумку хозяйственную на колёсиках набили битком.
– Славная была охота, лягушонок! – похлопывая Генку по плечу и пританцовывая, цитировал Борька. – Ох, я себе наконец-то защиту и бампер на телефон поставлю.
– А я домой отнесу, вот мама с бабушкой обрадуются! Тут же хватит и на пожарить, и на рыбный суп…
– А мы с Ханом на Петровку махнём, пока рынок не разбежался, – вытирая мокрое лицо футболкой, выдохнул Витька.
В этот день им всем повезло. Генка порадовал маму с бабушкой, Борька наклеил защитное стекло и поставил бампер на старенький смартфон, а Витька сменял у барахольщика рыбу на сапёрную лопатку. Настоящую военную сапёрную лопатку с клеймом СССР и в брезентовом чехле с кожаными ремешками.
– А не махнуть ли нам, Хан, на кладбище?! На могилках уберёмся, у нас же теперь и лопата, и топор в одном флаконе. Заодно испытаем, не обманывал ли дед, что ею даже дрова можно рубить. На поминальное ведь не получилось проведать своих, сильно тогда Трудовские «бомбили»…
– Поехали, Илюха, чего ж не поехать! Только Изю предупредим, пусть на трассу выходит, там и подберём, если захочет с нами ехать.
Как решили, так и сделали. Генку подобрали по дороге от Петровки до Трудовских, Брикетная как раз между ними.
По дороге к кладбищу, становилось понятно, что фронт – вот он, совсем рядом, рукой подать. Если на Брикетной почти каждый второй дом был в хлам, то здесь вообще жуть. Слева пятиэтажки с обгоревшими и частично разрушенными стенами, с огромными дырами в крышах, ни одного целого стекла в окнах, только кое-где мелькнёт зашитый ДСП оконный проём – значит, всё-таки живут ещё люди. Чуть дальше, справа – разбитая в хлам территория автоколонны, с разрушенными строениями и сгоревшими скелетами автобусов, «бегавших» когда-то давно (до войны) по маршруту Трудовские – Центр. И только террикон, одинокий и бесстрастный наблюдатель в оспинах от снарядов, стоял, как ни в чём не бывало.
Старое кладбище утопало в зелени – неухоженные деревья, разросшийся кустарник и трава по пояс. Встык к нему бросались в глаза глинозёмные плеши среди высокой травы новых захоронений, занимающих в два раза большую территорию. Покосившиеся кресты разного вида и цвета, железные и редкие памятники из камня с осколочными ранениями или «убитые наповал». Время от времени украинские снаряды нарушали кладбищенское спокойствие, пытаясь стереть с лица земли даже память о мёртвых. Ребята спешились и пошли вдоль рядов свежих могил, читая по дороге короткие данные об усопших. Возле двух свежих могил, одна из них поменьше – детская, с ещё не выцветшими надписями на венках сидела молодая женщина с абсолютно седыми волосами, выбивающимися из-под чёрной косынки. Она повернулась в сторону мальчишек, а когда те с ней поравнялись, обратилась к ним чуть осипшим голосом, протягивая им кулёк с поминальным комплектом – печенье, конфеты и духовые пирожки:
– Возьмите ребятушки, помяните невинно убиенных Риточку и Вячеслава!
Рука, протянутая в сторону мальчишек, выглядела очень странно – вся в шрамах и ни единого ногтя на пальцах. Троица остановилась постоять у могил, и хоть как-то разделить горе незнакомой женщины.
– Что у вас с руками? – спросил Витька
– А, это?! Это заживёт, а вот их уже не вернёшь. Одним снарядом сразу троих… я ведь тоже уже не живу. Вот уже сорок дней я без них не живу.
– А как это случилось? – участливо спросил Генка, поправляя на носу очки.
– Я была на кухне, готовила обед. А они в зале... Снаряд попал в многоэтажку, в крышу над нами. Плиты перекрытия сложились с девятого по наш седьмой. Прямо на комнату, в которой они играли. Славика сразу убило, а Риточка ещё кричала из-под плиты, и я пыталась её спасти, выкопать из-под разбитой бетонной плиты. Не смогла, не уберегла… – женщина заплакала и отвернулась, поправляя венки на могилке, как одеяло на детской кроватке.
Мальчишки ещё немного постояли и двинулись дальше в поисках могил, где были похоронены Витькина бабушка и Борькина мама. Каждый из них думал о смерти, которая ходит где-то рядом и ждёт: кого бы ещё забрать у родных и близких, у тёплого лета, у этого синего неба и ласкового солнца. Ведь кто-то же должен за это ответить? Кто-то же должен?!
Не успели ребята толком прибраться на могилках, как со стороны Марьинки противно загудело, по звуку напоминало разогревающуюся паяльную лампу, потом гул усилился. Этот гул никогда не перепутаешь, если хоть раз попадал под обстрел РСЗО «Град».
– Под деревья, быстро! Падайте за могилы! – скомандовал Витька.
Борьку и Генку не надо было уговаривать дважды, уже «на автомате» они рухнули на землю, вползли под деревья, закатились за холмики могил, заткнули уши и открыли рты. Женщина же наоборот, встала во весь рост и повернулась в сторону прилёта. Несколько ракет «накрыли» территорию кладбища и прилегающий к нему посёлок. Всего секунд десять, и всё так же быстро закончилось, как и началось. Витьку чуток оглушило, он приподнялся на локтях из-за могилы и потряс головой:
– Все живы? – кричал он, но слышал себя как сквозь вату. – Хан! Изя! Все целы?
– Не ори! Мы рядом, – отозвался Борька, высовываясь из-за соседнего холмика.
– Ребя, мусорка горит! – потряхивая курчавой головой, выпалил Генка. - По ходу фугасами били.
Мусорный полигон был сразу за «железкой», отсекающей кладбищенскую от жилой территории. Густой дым и потревоженные взрывом целлофановые пакеты потянулись к небу.
– Чего вдруг?! Могли и ассорти долбануть – фугас и кассетный в одном залпе. Сколько взрывов было? – оживился Борька.
– Кто ж их считал?! Лежим ещё пять минут, а потом встаём и внимательно смотрим под ноги! Хоть бы не кассеты с «лепестками» – хуже всего. Выходим след в след к дороге. Я первый, Хан замыкающий. Авось пронесёт! – скомандовал Витька. – Ты смотри, а вдову даже стоячую не задело. Ходу, братцы, покудова наши пуляют.
Заработала наша арта, над кладбищем засвистела ответка по Марьинке. Витька толкнул велосипед впереди себя, внимательно всматриваясь перед собой. Молодая женщина посмотрела им вслед и перекрестила.
Утро на Брикетной начиналось нестандартно, не было привычного обстрела от «освободителей». В этот день Борька занимался уборкой в доме, и присматривал за сестрой. Генку наказали за то, что без разрешения поехал с друзьями на кладбище, и он вторую неделю дальше двора не выходил. Витька в одиночестве смотался на карьер, поудить рыбу, но улов был скудный – если не считать пары карасей размером с ладошку (кошачья радость). А ещё за ним увязался коричневый пёс, худой, как спортивный велосипед, которого он отбил у злобной бродячей стаи собак, те пытались покусать Приблуду, выгоняя со своей территории. Пёс был в потрёпанном ошейнике (видимо когда-то у него был дом), по виду явно породистый, из охотничьих собак. Много животных после начала войны остались без дома и пропитания – у кого-то погибли хозяева, а кого-то бросили, убегая от войны. Витька точно бы не бросил своего питомца, ему стало жалко пса, и он скормил ему половину буханки хлеба, без которой из дома никогда не выходил. Пёс в два счёта проглотил хлеб и с благодарностью уткнулся большим мокрым носом в ладони своему спасителю, и потом долго смотрел карими глазами в глаза Витьке.
– Ну, всё иди! Может тебя ищут?! Ну, пошёл! – попытался отогнать собаку Витька, но по тому было видно, что идти ему некуда. Пёс в ответ только дружелюбно помахивал купированным хвостом. Витька не понимал, что же ему теперь делать. Вдруг дед не разрешит забрать пса во двор, а видеть каждый день эти умные печальные глаза на посёлке, Витька уже не сможет. И тут мальчишка принял решение: этого пса он либо пристроит к знакомым, либо оставит у себя и будет за ним ухаживать, но точно уже не бросит.
– Ничего, как-нибудь проживём! Как же тебя назвать, петровский пёс? Придумал! Будешь Петровичем. Ну, Петрович, пошли домой! – приняв решение, выдохнул с облегчением Витька, потрепал собаку по холке и свистом позвал за собой. Пёс затрусил рядом с велосипедом мальчишки, будто всегда так делал, только всё время посматривал на Витьку, чтобы тот никуда от него ни делся.
Когда парочка поравнялась со стеной электроподстанции, в воздухе противно засвистело, и первый снаряд ударил в середину мирного посёлка.
– Лежать, Петрович! – скомандовал Витька и сам ничком упал на пыльный асфальт. Пёс беспрекословно подчинился, только плотно прижался к новому хозяину, собаку била крупная дрожь и он тихо поскуливал. – Всё будет хорошо, Петрович! Всё будет хорошо!
Ещё несколько снарядов попало по Брикетной. Витьке казалось, что разрывается сам воздух, земля гудела под ним. После каждого прилёта, эхо от взрыва отскакивало от высокой каменной стены электроподстанции и возвращалось обратно в посёлок. Затем резко наступила тишина, даже Петрович затих, вслушиваясь в происходящее вокруг. И в этой тишине новый «взрыв» – телефонный звонок от Борьки, но почему-то в телефоне прозвучал голос его сестры Светки: «Витя, помоги! Борька…» и связь оборвалась. Витька не помнил, как он вскочил на велосипед, и с какой скоростью он мчал в сторону дома, где жил Борька. Даже длинноногий Петрович еле успевал за ним.
У Борькиного двора никого из взрослых ещё не было, Витька влетел в распахнутую калитку и спрыгнул с велика. Старый дом и раньше требовал ремонта, а теперь… в крыше зияла дыра, по стенам пошли трещины, все окна выбило, входная дверь, сорванная с петель, валялась на пороге. Витька бросился оттягивать с прохода китайскую железную дверь.
– Я помогу! – прозвучал голос, за спиной у Витьки. Генка подскочил к двери, и уже вдвоём они смогли оттащить двери от входа.
– А ты чего тут?!
– Мне Борька звонил, а я не слышал! А когда затихло всё, я побежал узнать…
Мальчишки вошли в дом, штукатурка с пылью стояли в воздухе стеной – из дыры в потолке солнечные лучи пытались пробить пылевую завесу. Стены и скромная мебель были посечены осколками, за перевёрнутым диваном кто-то копошился и всхлипывал.
– Борька, Светка! – позвал Витька. – Вы где?
– Мы здесь, - послышался из-за дивана перепуганный девчачий голос.
– Как вы, живы? Чего Борька молчит?
– Да, живы! Боря дышит, но, по-моему, он потерял сознание. Мы за диван спрятались, а когда гахнуло, то он меня собой накрыл, а сверху диван придавил.
Витька с Генкой бросились поднимать старый диван в дырках от осколков. Диван-книжка не поддавался – деревянный каркас, набитые тяжёлой ватой с пружинами раскрывающиеся половинки, цельнодеревянные боковые спинки – когда-то мебель делалась на века и была тяжеленной.
– Давай, Изя, напрягись! Раз, два, взяли! Ещё взяли! – подбадривал себя и друга Витька. – Нет, так мы его не поднимем. Давай приподнимем одну сторону, я подержу, а ты вытягивай их из-под дивана. Света, ты можешь руки вытянуть, чтобы Изя видел?
Тут же из-под дивана показалась Светкина рука, рукав белой блузы был в крови.
– Держу! Изя, тяни быстрее! Они раненые, – крикнул Витька и рванул диван что было силы. Вена на лбу напряглась, вот-вот лопнет.
Генка упал на колени, схватил Светкину руку и, стиснув зубы, потянул. Вначале он вытащил зарёванную Светку, а так как брат её накрыл собой, то голова и плечи Борькины тоже показались из-под дивана.
– Держи, Илюха! Держи, миленький! Ещё чуть-чуть! – Генка схватил обмякшее тело Борьки за подмышки и потянул, Светка помогала ему вытащить брата. – Есть! Готово!
– Мы сделали это, Изя! – Витька вместе с диваном повалился на пол. – Мы сделали.
Генка осмотрел Светку, на той не было ни царапины, только блузка в крови – наверно кровь брата. Он ткнул ей свой телефон (Борькин остался под диваном) и прогнал во двор, чтобы она дозвонилась в скорую помощь. Потом стал осматривать Борьку, низко наклонившись над лицом, стал прислушиваться к дыханию.
– Дышит! Так, кровь на спине и на ноге, на ноге пятно больше. – Генка попытался разорвать штанину, но не смог. – Илюха, помоги! Надо глянуть, что с ногой!
Витька перочинным ножом разрезал штанину, из левой икроножной мышцы текла кровь. Генка вытянул из брюк ремень и наложил вместо жгута, чуть повыше колена, затем жестом указал Витьке на спину в крови. Витька без слов понял, разрезал и рубашку на Борьке, сняв с себя футболку, стал аккуратно вытирать кровь. Борька тихо застонал… и тут в дом вбежали медики…
– Молодцы, ребятушки! – улыбаясь во все тридцать два, сказал доктор со скорой помощи. – Всё правильно сделали, вы нам очень помогли, да и не только нам, но и другу своему. Жгут кто накладывал? Толково, очень толково!
Генкино лицо залило краской от таких похвал. А Витька по-взрослому посмотрел на врача и, глядя глаза в глаза, спросил:
– Что с ним, ранения тяжёлые?
– Нет, он у вас герой! Вашему другу повезло. Осколочные ранения неглубокие, раны поверхностные. Контузия лёгкая. Старый диван его с сестрой спас, погасил силу и взрыва, и осколков. Недели через три, максимум четыре, будете вместе в футбол гонять. Родителям передайте, что мы его в «Травму» повезли.
И потрепав мальчишек по волосам, запрыгнул в скорую. Машина плавно двинулась со двора. Вокруг дома уже собирались редкие соседи.
– Ох, мне от мамы и бабушки опять влетит! – огорчился Генка. – Пойдём, Светка, бате твоему позвоним, и от моих прикроешь. Может, при тебе не так будут ругать.
– Ты молодец, Изя! Никто тебя ругать не будет, – успокоил друга Витька. – Расскажешь своим, как тебя доктор хвалил.
– Вы оба молодцы! Я всегда знала, что у Борьки хорошие друзья, – сказала Светка и чмокнула одного и другого в пыльные щёки. Девочка повернулась к соседке. – Баб Маш, присмотрите за домом? Я к Лесковым. – Взяла Генку за руку, и они зашагали по улице.
Витька осмотрелся вокруг в поисках пса, Петрович сидел у калитки и терпеливо ждал своего хозяина.
– Ну, что? Пойдём домой? Нам тоже сейчас много чего придётся деду объяснять.
Витька сидел один в тихом доме за письменным столом и скучал, до вечернего обстрела оставалось ещё часа два. Деда увезли на «дежурство». Со двора слышался весёлый лай Петровича, который с азартом гонялся за котом. Уже три недели лета прошло без дружеских походов на карьер и в заброшенные сады. Борьку выпишут из больницы только через неделю, а Генка вернётся ближе к сентябрю, его наградили бесплатной поездкой в Артек, за спасение друга. Витьке вдруг захотелось описать свои впечатления от уходящего лета. Он вспомнил, как в былые спокойные времена, была в школе практика – писать сочинение на тему: «Как я провёл лето». Витька достал тетрадь в линию и ручку, ненадолго задумался и старательно вывел на линейках под надписью ТЕТРАДЬ:
по русскому языку
обучающегося 7-Б класса
МБОУ «Школа №… г. Донецка»
Виктора Илюхина
Затем он перевернул синюю обложку и на белом разлинеенном листе написал:
Сочинение
Как я провёл лето
Этим летом, как и прошлым, я никуда из Донецка не выезжал, но мне с друзьями было совсем не скучно. Мы катались на велосипедах, загорали и купались на песчаном карьере, ловили рыбу и раков, много читали и играли в шахматы. У меня замечательные друзья – Борис Назаров и Геннадий Лесков. Борис – будущий офицер и чемпион по боксу, он прыгает на скакалке лучше всякой девчонки, а ещё он очень смелый, решительный и ответственный. Генка Геннадий – очень порядочный и начитанный мальчик, он очень много знает, это из-за него мы с Борей научились играть в шахматы и стали больше читать разных книг, а не только фантастику и приключения. Мы втроём этим летом стали лучшими друзьями, как говорится – не разлей вода. Я уверен, что мои друзья никогда меня не бросят в трудную минуту и всегда придут мне на помощь. А ещё этим летом я завёл себе собаку по кличке Петрович. Это охотничий пёс породы курцхаар и я сам за ним ухаживаю. Мой дедушка говорит, что теперь мы точно не останемся без дичи. Пёс очень добрый и послушный: знает много команд и приносит апорт. Только всё никак я не могу его отучить приносить во двор ежей, а если не успеть отобрать ежа, то он может его и съесть. Он долго голодал и поэтому очень любит хлеб и ежей. Я очень люблю своих родителей – маму и папу, а ещё дедушку, и хочу, чтобы они чаще бывали дома. Я очень скучаю за по бабушкойе. За это лето я сильно подрос и думаю, что поумнел. А ещё я очень скучаю по школе и жду не дождусь, когда мы снова вернёмся в наши классы, и я встречу своих старых товарищей. Интересно было бы узнать, как они провели своё лето. Хочу, чтобы все остались живы!
Автор – Игорь Лысый,
член правления Республиканского отделения ДНР
Союза писателей России.
Вы можете авторизоваться с помощью социальных сетей: