Рейтинг: 5 / 5

«Пётр Великий и Липецкий край» (2020)

Пётр Великий

ББК 63.3 (2)

М34

Материалы Четырнадцатых Петровских чтений в Липецке (2020 год) / под общей редакцией М.И. Королькова; сост. А.В. Самохина. – Липецк: ГАУДПО ЛО «ИРО», 2020. – 114 с.

В сборник включены тезисы докладов и научных сообщений участников чтений (декабрь 2020 г.) на научно-краеведческой и литературной секциях.

Материалы могут быть использованы в научно-исследовательской, учебной и патриотической работе. Они адресованы широкому кругу читателей, любителям истории, краеведам, студентам, школьникам.

Художественные и поэтические произведения приведены в авторской редакции.

Редактор не всегда разделяет точку зрения авторов.

НАУЧНО-КРАЕВЕДЧЕСКАЯ СЕКЦИЯ

Е.А. Глазатова,

учитель МБОУ «Гимназия № 17», г. Мытищи

Водяная мельница на реке Матыре в селе Песковатка

(к истории мукомольного дела в Липецком уезде Тамбовской губернии)

Тот хлеб, который пекарь выпек,

Рожден из пыли водяной…

М. Цветаева. «Мельница»

С 80-90-х годов XVII века, по завершении противостояния городов-крепостей Белгородской черты и кочевников Дикой степи, берега реки Матыры и её притоков стали активно осваиваться русским населением. В дачах служилых людей Козловского и Сокольского уездов образовалось несколько поселений, среди которых было моё родное село – Песковатка.

Спустя полвека, после массового разорения потомков служилых людей и продажи ими отцовых и дедовых земельных дач богатым дворянам, в Поматырье стали появляться крупные поместья. Их владельцы начали возводить на реке первые мукомольные мельницы. Одно из таких сооружений в середине XVIII века было построено в селе Песковатка Сокольского уезда Воронежской губернии(1).

Удивительна история этого объекта. Водяная мельница в Песковатке действовала на протяжении 200 лет, сменив на своём веку несколько владельцев, пережив ряд реконструкций, и, несмотря на довольно скромный объём производства, дважды удостоилась упоминания в печатных изданиях Российской империи.

3 августа и 10 сентября 1770 года в главной государственной газете – «Санкт-Петербургские ведомости» – было опубликовано объявление о продаже водяной мукомольной мельницы в селе Песковатка Сокольского уезда Воронежской губернии, принадлежавшей вальдмейстеру(2) Воронежской провинции Луке Варфоломеевичу Вельяминову(3,4). Она была выставлена на торги Канцелярией конфискации, после суда над Вельяминовым за должностные преступления и лишения его всех чинов и имений(5). В следственном «Деле по указу правительствующего Сената о поручике Луке Вельяминове…» 1767 года в фонде Сокольской воеводской канцелярии Российского государственного архива древних актов сохранилось подробное описание устройства этого сооружения.

Водяная мельница «о трёх дубовых поставах(6)» была построена в 1753 году подле господского двора Вельяминовых в Песковатке. Она размещалась на сваях над водой у правого берега Матыры. Выше по течению реки была запружена плотина – 25 саженей(7) в длину, две сажени в ширину. На мельничном дворе находились три амбара: мельничный, «толчевной» и для ссыпки хлеба. Мельничный амбар был устроен из трёх шестерен с кругами, железного вертела, четырёх стальных клевца, двух долот и трёх напарий. В «толчевном амбаре» было три постава, две хлебные ступы и сукновальня из двух толкачей на одном валу. Вода для запаривания сукна подогревалась в чугунном котле шириной в аршин(8), глубиной в две четверти. Механизм приводился в движение водяным колесом. Также во дворе находилась изба «соснового лесу», крытая тростником (вероятно, для мельника) и амбар с четырьмя закромами(9).

После публикации объявления в «Санкт-Петербургских ведомостях» мельницу приобрёл богатейший в округе помещик подполковник Герасим Иевлиевич Рахманинов. Стоимость покупки сооружения установить не удалось.

От Рахманинова мельница перешла по купчей во владение прапорщика Афанасия Ивановича Муратова, но ненадолго. Как только сын осужденного вальдмейстера – Пётр Лукич Вельяминов поступил на статскую службу в Ревизион-коллегию и смог накопить достаточно средств, он выкупил сооружение у Муратова 4 апреля 1785 года «со всеми мельничными инструментами, усадьбою, с двором, анбарами и со всяким при мельнице строением» за 2500 руб. серебром(10) После смерти Вельяминова в марте 1805 года, Тамбовское губернское правление выставило его имение в селе Песковатке Липецкого уезда на публичные торги, где его приобрёл надворный советник Семён Алексеевич Викулин. 26 сентября 1811 года С.А. Викулин подарил имение вместе с мельницей коллежскому асессору Григорию Петровичу Данилову, с которым очевидно состоял в родственных или дружеских отношениях(11).

В 1817 году по смерти Г.П. Данилова имение унаследовал его племянник – член исполнительной экспедиции верховного Грузинского правительства Михаил Иванович Данилов. При Данилове мельница работала исправно и в 1830 году оценивалась Липецкой дворянской опекой в 10000 руб. ассигнациями. После отстранения психически больного Данилова от управления имениями, в 1837 году торгово-промышленное заведение снова было выставлено на публичные торги.

В Торговом листе сохранилось подробное описание сооружения: «Водяная наживная мукомольная мельница на реке Матыре о восьми помольных снастях, три постава толчейных, из коих одна рушалка, одна сукновальня. При мельнице четыре анбара, три жилые избы для помольщиков. Сверх того, два анбара для ссыпки помольщикам проса. В 1836 году в сукновальном анбаре прибавлена ещё снасть. Все снасти в полном ходу, в действии и решительно всё мельничное строение, снасти и плотина с анбарами отделаны и переустроены вновь наилучшим образом». Сооружение приносило прибыль – 568 руб. в год, но при максимальной нагрузке годовой доход мог достигать 1500 руб.

20 августа 1837 года мельницу торговали флота капитан-лейтенант М.Я. Головнин за 75 000 рублей, надворный советник А. Тольский за 60 000 рублей, липецкий купец И.П. Хренников, чиновник 8-го класса Ф.К. Волченский за 50 000 рублей, липецкий купец А.П. Хренников, титулярный советник И.П. Бессонов за 72 000 рублей, Н.Н. Гарденин за 70 000 рублей. Но впоследствии Липецкая дворянская опека решила снять сооружение с торгов и оставить за Даниловым. Так продолжалось до его смерти в марте 1839 года(12).

2 октября 1840 года Липецкая дворянская опека сдала песковатскую мельницу липецкому мещанину П.И. Богданову в одногодичное содержание за 18000 руб. Но уже 2 июня 1841 года она перешла в руки штабс-капитана А.И. Кириллова – родного племянника М.И. Данилова. Однако Кириллов оказался весьма легкомысленным и расточительным молодым человеком. Опасаясь разорения имения и мельничного хозяйства в Песковатке, Липецкая дворянская опека передала его 12 ноября 1848 года в ведение соседнего помещика – Ф.К. Волченского. В 1854 году «водяная мукомольная мельница о 13 поставах» с находящемся при ней строениями и 3/4 десятинами(13) земли была продана уездной дворянской опекой с аукционного торга жене титулярного советника и доктора курорта Липецких минеральных вод – Н.И. Вальдгардт за 11 001 руб. серебром(14). Спустя несколько лет, в статистическом сборнике «Список населённых мест» Липецкого уезда Тамбовской губернии 1862 года появилось упоминание хутора Вальдгардт при реке Матыре близ села Песковатка. Хутор состоял из двух дворов, где проживало шесть человек мужского пола и два – женского(15).

С учреждением в 1864 году в Российской империи органов местного самоуправления, мельницы, как промышленные сооружения, состояли на экономическом учёте уездных и губернских земств. По данным Окладных книг Липецкой уездной земской управы в 1873 – 1876 годах стоимость водяной мельницы в селе Песковатка составляла 12000 руб., а её годовой доход – 1800 руб.(16), что соответствовало примерно десяти годовым жалованиям учителя земской школы.

1 мая 1887 года Н.И. Вальдгардт продала имение липецкой дворянке А.Н. Сатиной. Стоимость сооружения и его доходность оставались прежними. Между тем, со 2 июля 1888 года песковатская мельница упоминается в архивных источниках за липецкими купцами Николаем, Иваном и Василием Васильевичами Сидоровыми. Согласно Книге описания города Липецка и уезда 1889 года, усадьба липецкого купца Н.В. Сидорова в Песковатке насчитывала 18 жителей мужского пола и шесть – женского. Из них 12 рабочих трудились на мельнице(17). В «Списке домовладельцев г. Липецка и населенных мест Липецкого уезда» за 1896 год она упоминается как «хутор на земле братьев Сидоровых» в селе Песковатка с одним двором и 16 жителями(18).

Стоит отметить, что новые владельцы вложили немалые средства в переустройство сооружения, оснастив его новейшим для своего времени оборудованием, в частности – ковшовой турбиной Пелтона с концевым горизонтальным расположением колеса. Тем самым удалось поднять доходность сооружения до 9256 руб. в год. Одновременно велось переустройство примельничной усадьбы. В 1896 – 1910 годах был возведён комплекс двухэтажных кирпичных зданий, предназначенных для хранения зерна и муки, бакалеи и личных апартаментов управляющего(19).

Как известно, во второй половине XIX века со строительством железнодорожных линий, связавших чернозёмные губернии со внутренним рынком и вывозными портами на Балтике и Чёрном море, хлеб стал одним из основных товарных грузов, достигнув 32% всех железнодорожных грузовых перевозок(20). Продукция мельницы Сидоровых – мука разных сортов вывозилась на подводах на близлежащие станции Песковатку и Избердей Козловско-Воронежской железной дороги, откуда отправлялась в разные регионы страны и за границу.

В 1897 году после денежной реформы С.Ю. Витте себестоимость мельницы оценивалась в 61708 руб. Для сравнения, четверть(21) ржаного зерна на липецком базаре стоила 4 руб. 60 к., четверть пшеницы – 5 руб. 30 к., четверти ржаной и пшеничной муки – 1 руб. 40 к. и 3 руб. 82 к. соответственно(22). Однако есть основания полагать, что показатели себестоимости мельницы и её годового дохода не соответствуют действительности, так как они объявлялись со слов хозяев – «по совести». Утайка капитала не преследовалась государством, и многие владельцы торгово-промышленных заведений называли ту сумму, от которой были готовы заплатить 4% налога в казну. Учитывая это обстоятельство, можно предположить, что неофициальный доход мельницы Сидоровых мог быть значительно выше(23). Не случайно, в этот период мельница и бакалея купцов в селе Песковатка Липецкого уезда удостоились второго упоминания в крупном печатном издании – адрес-календаре «Вся Россия» 1897 года(24).

В начале XX века один за другим умирают братья Сидоровы: 14 мая 1905 года скончался Василий Васильевич, 17 ноября 1906 года – Николай Васильевич(25), 22 мая 1907 года – Иван Васильевич(26). Все они погребены на Евдокиевском кладбище г. Липецка. Преемниками купцов стали их жены и сыновья. Песковатская мельница и экономия достались единственному сыну Ивана Васильевича – Николаю Ивановичу Сидорову. Молодой человек не вступал в купечество, но продолжал вести мельничное хозяйство по прежним порядкам.

В 1910 году себестоимость мельницы оценивалась в 32872 руб., а её годовой доход – в 4930 руб. Возможно, к этому времени оборудование сооружения несколько обветшало, что сказалось на его производительности.

После октябрьской революции, когда в Липецке и уезде установилась советская власть, Сидоровы лишились практически всего имущества. В декабре 1917 года собственность Николая Ивановича в Песковатке, включая мельницу и землю, решением местной ячейки РКП(б) была описана и передана в ведение сельского совета. Вещи купцов и мука разных сортов были розданы вдовам, сиротам, инвалидам войны и другим нуждающимся семьям. По воспоминаниям песковатских старожилов, Н.И. Сидоров предпринял попытку обратиться к липецкому уездному правительственному комиссару В. Ларину с целью арестовать местных большевиков и вернуть себе мельницу, но безуспешно. После национализации мельницы её заведующим был назначен песковатский крестьянин Ненахов Е.Н., а конторщиком – его племянник Ненахов И.В.(27)

Следующей весной на Матыре случилось сильное половодье, одна из крупных льдин преодолела дамбу и врезалась в угол мельницы, накренив его. Через пару лет, песковатские крестьяне решили перенести сооружение на сушу, на правый берег Матыры. В середине XX века после ликвидации Песковатского сельского совета мукомольное предприятие перешло в ведение местного колхоза. Спустя несколько лет мельницу перевели на колхозный ток, где она прослужила до лета 2003 года. Участь её печальна – здание сгорело в пожаре, детали оборудования предприимчивые местные жители сдали в металлолом. Спустя 250 лет своего существования мельница в Песковатке была утрачена навсегда.

Не менее трагичная участь постигла бывшую усадьбу Сидоровых. В двухэтажном здании амбаров и апартаментов владельцев располагались мельничные склады – на первом этаже; библиотека, сельский клуб и старшие классы местной школы-семилетки – на втором. В 1955 году весь комплекс зданий был передан Песковатской средней школе. После закрытия образовательного учреждения в 2008 году в здании были выломаны двери, полы и окна. За несколько лет усадьба заросла мелколесьем. Теперь трудно поверить, что когда-то здесь было самое оживлённое место села, постоянно работала мельница, а по дороге к ней выстраивались вереницы подвод из окрестных сёл и деревень в очереди на помол. И только старые сваи плотины на Матыре, поросший камышом речной затон и заброшенное здание бывших амбаров остались безмолвными свидетелями ушедшей эпохи.

Примечания

Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 574. Оп.1. Д. 374.
Вальдмейстер (от нем. Wald Meister – «хозяин лесов») – в XVIII в. чиновник – смотритель казенных лесов, управляющим лесами в провинциях и губерниях.
Коммерческие (частные) объявления о купле/ продаже и/или подрядах // Санкт-Петербургские ведомости. – 1770. – 3 августа. – С.12.
Коммерческие (частные) объявления о купле/ продаже и/или подрядах // Санкт-Петербургские ведомости. – 1770. – 10 сентября. – С.7.
Подробнее об этом: Глазатова Е.А. Судьба вальдмейстера: смотритель лесов Воронежской губернии Лука Вельяминов на государственной службе (50-60-е гг. XVIII в) // Битюг (краеведческий журнал). Воронеж, 2015 - №4. – С. 4-11.
Мельничный постав – устройство, представляющее собой пару мельничных жерновов, один из которых неподвижен, а другой вращается на нем.
1 сажень = 2,13 м.
1 аршин = 0,7112 м.
РГАДА. Ф. 574. Оп. 1. Д. 374.
Государственный архив Липецкой области (ГАЛО). Ф. 8. Оп. 2. Д. 24.
ГАЛО. Оп. 5. Д. 16.
ГАЛО. Ф. 5. Оп.1. Д. 32.
1 десятина = 1,09 га.
ГАЛО. Ф. 5. Оп.1. Д. 37.
Список населённых мест: 42: Тамбовская губерния: по сведениям 1862 года. СПб., 1866. С. 152.
ГАЛО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 23. Л. 90 об. – 91.
ГАЛО. Ф. 7. Оп. 1 (ОЦ). Д. 8. Л.33 об. – 34; Л. 85 об. – 86.
Там же. Оп. 1. Д. 51. Л. 42 об.
Более подробно о липецких купцах Сидоровых в статье: Глазатова Е.А. Дом на Старобазарной площади и его обитатели: Липецкие купцы Сидоровы во второй половине XIX - начале XX вв. // Материалы Одиннадцатых Петровских чтений в Липецке. "Петр Великий и Липецкий край". – Липецк : ЛИРО, 2016. – С. 3–10.
Чупров А.И. Железнодорожное хозяйство. М., 1910. Т. 2. С. 243.
Четверть— русскаяединица измерения объема сыпучих тел, равняющаяся 209,91 л.
ГАЛО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 59. Л. 8.
Российское законодательство Х—ХХ веков. В 9 т. — Т. 5. Законодательство периода расцвета абсолютизма. — М., 1987. — С. 91.
Вся Россия: русская книга (промышленность, торговля, сельское хозяйство, администрация). Адресный календарь Российской империи. Т. 2.СПб., 1897. – С. 2221 – 2222.
ГАЛО. Ф.163. Оп.1. Д. 27. Л.106 об. – 107.
Там же. Д.78. Л. 95об. – 96.
Кучина Н.А. Воспоминания (Рукопись). Ивантеевка, 1977.

Михаил Корольков,

действительный член ПАНИ

Проклятие липецкого училища…

Посвящается писателю и рыцарю

краеведения Сергею Дмитриевичу Юрову

В описи дела «Об открытии в городе Липецке уезднаго училища и покупке для онаго дома у коллежскаго асессора Гришина» дюжина документов: представление Московского попечителя, справки, ответ попечителю, донесения попечителя, реестр квитанциям, мнение Директора Департамента народного просвещения, выписка из журнала Главного правления училищ, предписание попечителю, отношение попечителя Московского округа …[1http://human.snauka.ru/2012/09/1655 (дата обращения: 11.01.2018).

4. Мы наш, мы новый мир построим. История Великой русской революции в собрании Липецкого областного краеведческого музея. М.: ООО «Ренарт», 2017. С. 47.

5. Там же. С. 49.

6. Хрестоматия по истории органов внутренних дел Липецкого края: в 2 ч. Ч. 2. Липецк: Реверс-М, 2006. С. 82, 83.

7. Разбирин С.А. Государственная безопасность. Липецк: Липецкая газета, 1999. С. 82, 83.

8. Там же. C. 84.

9. Там же. С. 89, 90.

10. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 2. Д. 6. Л. 55.

11. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 2. Д. 6. Л. 190–191.

12. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 1. Д. 10. Л. 268.

13. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 5. Д. 1. Л. 68.

14. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 5. Д. 1. Л. 64.

15. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 5. Д. 1. Л. 47.

16. Разбирин С.А. Государственная безопасность. Липецк: Липецкая газета, 1999. С. 99.

17. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 5. Д. 2. Л. 6.

18. Андреев В., Кулаев С. Октябрьская революция и гражданская война в Тамбовской губернии. Тамбов: Тип. «Пролетарский Светоч», 1927. С. 37.

19. Там же. С. 44.

20. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 5. Д. 2. Л. 11.

21. Андреев В., Кулаев С. Октябрьская революция и гражданская война в Тамбовской губернии. Тамбов, 1927. С. 48.

22. Октябрьская революция и гражданская война в Воронежской губернии / под общ.

ред. И.П. Тарадина; сост. И.К. Александров и др. Воронеж: Изд. «Воронежская коммуна», 1927. С. 90.

23. ГАЛО. Ф. Р-23. Оп. 5. Д. 1. Л. 84.

24. ГАЛО. Ф. Р-158. Оп. 1. Д. 88. Л. 128.

25. Октябрьская революция и гражданская война в Воронежской губернии / под общ.

ред. И.П. Тарадина; сост. И.К. Александров и др. Воронеж: Изд. «Воронежская коммуна», 1927. С. 90.

26. Васильев М.В. Бандитские формирования в Псковской губернии в 1918 г. на примере банды Никитина // Гуманитарные научные исследования. 2012. № 9 [Электронный ресурсhttp://human.snauka.ru/2012/09/1655 (дата обращения: 11.01.2018).

27. Революция и гражданская война в России: 1917–1923 гг.: Энциклопедия в 4-х томах. М.: ТЕРРА, 2008. Т. 1. С. 4.

28. Юридический энциклопедический словарь. М.: ИНФРА-М. – 2011. С. 26.

Владимир Петров,

действительный член ПАНИ

На исторических берегах

Эту книгу лучше читать, если это возможно, в тишине загородного особняка, из окон которого видны неброские, но волнующие в любое время года российские пейзажи. Тогда в неспешном, страница за страницей, чтении, открываются и другие дали — русской, ни на какую другую не похожей, истории. Истории дворянских родов, быта, уклада, удивительного психологического склада и мировоззрения людей, давно покинувших сей мир...

Однако достоинство авторского текста таково, что присутствие их рядом, при чтении, ощутимо очень сильно. Книга уводит за собой от злобы дня сегодняшнего - туда, где страсти отшумели, все проблемы решены, трудности пережиты. Но оттого восприятие описания не снижает эмоционального накала: тут уж сказывается талант рассказчицы. Кто она?

Русская дворянка Елизавета Петровна Янькова «родилась 29 марта 1765 года. Она была дочь Петра Михайловича Римского-Корсакова, женатого на княжне Пелагее Николаевне Щербатовой. Мать Петра Михайловича, Евпраксия Васильевна, была дочь историка Василия Никитича Татищева. Бабушка скончалась 3 марта 1861 года, сохранив почти до самой своей кончины твердую память, в особенности, когда речь касается прошлого», - так писал ее внук, юрист и поэт Дмитрий Благово. Его-то трудами рассказы бабушки вошли в бесценную сокровищницу русской литературы, сохранены для потомков.

Память рода

Не знаю, продолжается ли эта издательская серия сегодня, но до перестройки Академия наук СССР выпускала шедевры мировой и русской литературы в серии «Литературные памятники». Один из томов ее так и назван - «Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово» (Ленинград, «Наука», Ленинградское отделение, 1989).

Бабушка — Елизавета Янькова. Удивительно в ее рассказах многое, емкость памяти поражает, ведь это были преимущественно устные рассказы. Но особенно впечатлителен психологический феномен, ныне почти утраченный русскими людьми, - это родовая память, когда обязательно помнили предков в нескольких поколениях, доходя до мифического, порой, основателя рода, жившего несколько веков назад. Качество это было присуще более дворянству. Отчасти потому, что доказательства древности рода высоко поднимало социальный статус представителей его. Престижным было попасть в список родов, заносимых в Бархатную книгу, куда вносились самые знатные дворянские рода. Но и просто вывести корни от какого-нибудь «знатного» татарина или поляка также считалось почетным. Этим труднообъяснимым пристрастием к иноземным предкам, чаще мифическим, грешили многие дворяне. Впрочем, знатных русских князей на всех не хватало, заимствовали иноземных...

Елизавета Янькова родословное древо помнила, как сказано, в пяти поколениях. Но не только: она знала множество близких и далеких генеалогических связей других родов, кто кому и кем приходился, когда породнились, кто были потомки и так далее. Интересна, в этом смысле, такая ее мысль: «Теперь родство стали ни во что вменять, - как скоро не родные братья и сестры, так и не родня, на двоюродных сестрах женятся; чего доброго, придет время, пожалуй, и за родных братьев сестры станут выходить и дядья поженятся на родных племянницах! Нет, в наше время, пока можно счесться родством - родня, а ежели дальнее очень родство, все-таки не чужие, а свои люди - в свойстве...».

И далее цитирует фразу знакомого помещика Обольянинова: «Кто своего родства не уважает, тот себя самого унижает, а кто родных своих стыдится, тот чрез это сам срамится».

Таковы преобладали нравы, которые, кстати, были укоренены и в крестьянстве - родню знали, помнили, не забывали.

На берегах Матыры и Байгоры

Для нас воспоминания Елизаветы Петровны интересны тем, что многие страницы книги - это описание липецкого края, таким, каким он был в далеком XVIII веке. По дорогам нынешней области русские дворяне «покатались» очень активно, в том числе и семья Яньковых, где на землях деревни Аннино, что под Грязьми, имели усадьбу. Конечно, основное дворянское гнездо было подмосковным, но и в других губерниях усадьбы поддерживались в должном порядке.

Летом 1801 года Яньковы решили переехать из подмосковной в Аннино, названное так в честь свекрови рассказчицы, Анны Ивановны. Второе название села - Елизаветино. (Это, очевидно, связано с прошедшим позже межеванием земель: обе деревни соседствовали.)

После Епифани путники «три раза переезжали через Дон по очень дурным мостам, которые в этой местности ужасные». Заехали в село Теплое, к золовке, и после обеда тронулись в путь, заночевали верстах в восьми от Лебедяни, поутру проехали город, который показался «плоховат, но собор каменный, по-видимому, хорош». Ночевать приехали в Липецк, но не осматривали его, спешили: «ранехонько утром... поехали к себе в деревню Аннино, в 40 верстах от города, сбились с дороги, воротились назад и, наконец, приехали благополучно к себе в имение».

Отметим, какая глушь, очевидно, была в этих краях, если на коротком отрезке дороги путники заблудились.

Усадебного дома в имении не было, предстояло построить его. Первое время семья, где было уже четыре девочки, жила в бане. Было нелегко, но помогали соседи, дворяне Бурцевы - советом, ссудой деньгами. Здесь родилась пятая дочь.

Тут, кстати, следует отметить — род Бурцевых интересен тем, что одна из дочерей Петра Тимофеевича и Екатерины Дмитриевны, Аполлинария, была замужем за Иваном Бартеневым, соседним помещиком, отцом будущего издателя журнала «Русский архив» Петра Бартенева. Пётр Тимофеевич был городничим Липецка, а вот имя его сына, Алексея Бурцева, лихого гусара, прославил в одном из стихотворений Денис Давыдов («Бурцев ёра-забияка»...).

(...Еще в советские годы мне пришлось побродить по здешним местам - в Бартеневке (Королевщине), Аннино-Елизаветино, селе Грязи, Петровке. Усадьба Яньковых, очевидно, располагалась ближе к реке, за нынешним кладбищем села Аннино. Естественно, кроме кустарников да фундаментов, покрытых травой, на месте ее ничего не было. Исчезли и другие дворянские гнезда - Бартеневых, Бурцевых, Бершевых и других мелкопоместных.)

Обустроясь, на следующий год семья отправилась за 220 верст в имение тестя в село Покровское Тульской губернии. По пути осмотрели Липецк: «Город совершенно еще новый, основанный при Петре I, раскидан по горам; местность красива; каменный собор очень хорош, тогда только что отделан. Здесь минеральные железные воды, которые по своим врачебным свойствам не уступают, говорят, заграничным; кое-кто летом начинали приезжать; собирались выстроить галерею и залу для пьющих воды. Тут были, сказывают, железные заводы, устроенные Петром I, с которых доставляли вещи поблизости в Воронеж, когда там собирали корабли... Жителей немного, но все-таки считают, что тысяч около семи есть или немного менее...».

А далее дорога на Лебедянь, с остановкой на обед в Куймани. В Лебедянь приехали как раз в канун праздника Покрова, когда в городе готовились к знаменитой осенней конной ярмарке. Описание увиденного замечательно, более, конечно, с женскими оценками.

Например: «Купечеству эта ярмарка праздник: и жены, и дочери их, разодетые в шелк и бархат, в жемчугах, бриллиантах, сидят у входа лавок или вереницей снуют взад и вперед на ярмарках, высматривая себе женихов. Много помещиков, барышников и цыган толпятся там, где выводка лошадей, которых пригоняют табунами: каких только тут порой нет и мастей!»

После пребывания в Покровском, сентябрем тронулись назад, в Аннино. По уже другой дорогой, с целью посетить Задонск, «поклониться праху преосвященнейшего Тихона, жившего там лет двадцать пред тем на покое и там скончавшегося. Батюшка с ним был лично знаком и очень чтил его память...».

Кстати, граф Степан Федорович Толстой, женатый па сестре матери Яньковой, тоже был знаком с Тихоном, переписывался с ним и похоронен рядом с его могилой, у стен церкви монастыря, где первоначально был погребен Тихон Задонский.

По пути заехали в Елец, «город очень приглядный, только при въезде весьма крутая гора и другая при выезде, но гораздо отложе...».

Дорога из Ефремова шла в те времена мимо Знаменского девичьего монастыря и въезд в Елец оттуда крутой и сейчас.

Покинув Елец, - дорога до Задонска заняла шесть часов - добрались до реки Дон, «против города переехали по мосту через Дон и остановились в монастырской гостинице... Монастырь, говорят, древний, но сперва был весь деревянный и сгорел; при императрице Анне стали его перестраивать из камня и отделывать. В особенности этот монастырь начал прославляться, когда в нем жил на покое

подвижник и служитель Господень преосвященный Тихон, к которому стекалось множество богомольцев отовсюду за благословением... Город этот потому был назван Задонском, что от Москвы он находится по ту сторона Дона; это еще молодой город, которому едва сто лет; монастырь давнишний, а город одного времени с Липецком; и там и здесь были при Петре железные и пушечные заводы. На следующий день проехали через Липецк, не останавливаясь, обедали в бывшем когда-то и потом упраздненном городке Сокольске...».

На следующий год в Аннино у Яньковых умирает младшенькая Лизонька. Могила ее теперь затеряна у стен церкви села Грязи, в двух верстах от имения...

Далее целая глава книги посвящена описанию быта и отношений местного дворянства, крестьян, однодворцев. Это предки тех, кто сегодня, очередными гостями, населяет берега Байгоры и Матыры.

На следующий 1804 год в середине мая Яньковы отправляются в Липецк - пить воды. «В селе Петровке мы погостили более недели и приехали в Липецк 31 мая в свой дом, купленный нами у Бурцевых». А в сентябре тронулись в обратную дорогу, в Москву.

Интересно, что такие поездки напоминали целый поезд - «выехали на 24 лошадях, потому что было много экипажей: большая линейка в 8 мест, маленькая в 4 места, карета, коляска и две кибитки». По пути заехали и осмотрели Куликово поле, погуляли по степи полчаса.

Нашествие Наполеона

Приближался грозный 1812 год. Перед началом войны Яньковы были заняты постройкой нового дома в Москве, который при нашествии сгорел, еще не отделанный изнутри.

«Удивительная тогда напала на всех слепота, - вспоминает Янькова, - никто и не заметил, что что-то подготовляется, и только когда француз в Москве побывал, стали припоминать то-то и то-то, по чему бы можно было догадаться о замыслах Бонапарта». Ах, это русское «авось»!

Между тем уже была занята Вязьма и московские дворяне спешно устремились вглубь России - укрыться от иноземного нашествия в дальних своих имениях. Яньковы медлили, но, наконец, время бегства из Москвы настало. И под Рождество Богородицы «мы были в Задонске и остановились на монастырской гостинице... Тревожное было тогда для меня время: почта приостановилась, - вспоминает бабушка, - слухи, когда дойдут откуда-нибудь, все нерадостные и самые преувеличенные, а иногда и вовсе неверные...».

Летом следующего, 1813 года, Яньковы в Липецке - жили в своем доме на Дворянской улице, приобретенном у Бурцевых.

«Липецкие минеральные воды» начинали многих привлекать и полечиться летом, и пожить весело на водах, - вспоминает Елизавета Петровна. - Там был устроен очень порядочный и поместительный дом на водах для пьющих воды, с большой залой; был театр и группа каких-то проезжих актеров, очень изрядных, и была музыка. В этот год много собралось на водах: по деревням жить надоело, а в Москве у многих сгорели дома...».

Эти годы, а также последующие после изгнания французов, стали временем расцвета и известности Липецка, его железистых лечебных вод.

Как проводило дворянство время? «Утром все собирались и пили воды, а по вечерам танцевали и ходили в театр... и, между прочим, один князь Шаховской разучивал свои пьесы и после того написал комедию «Липецкие воды», в которой, говорят, некоторые барыни и барышни узнали свои портреты, а кто говорил - карикатуры...».

В августе семья вернулась в Аннино-Елизаветино и, пробыв там недолго, стала снаряжаться в Москву, восстанавливающуюся после пожара. В 1814 году часть лета Яньковы прожили в тамбовском имении, которое решили продать для уплаты долгов, накопившихся при постройке дома в Москве, сгоревшего. Нужны были средства и для возведения нового. Подготовив все, распрощались с Бурцевыми и вернулись в столицу. На следующий год нашелся покупщик на Елизаветино -- Борис Карлович Бланк, который предложил за имение 200 тысяч ассигнациями. Торг состоялся, но предстояло выехать в деревню, чтобы вывезти кое-что из вещей. Однако «мы решили туда больше не ездить, чтобы себя не расстраивать», послали слуг. Наконец сделка совершилась. Однако, пишет Елизавета Петровна, «как мы ни рады были, что свои дела приведем в порядок, но продажа этого имения (из четырех, им принадлежащих - В. П.) сильно потрясла здоровье Дмитрия Александровича (мужа Янъковой - В. П.) и отчасти была причиной его нервного удара, от которого он после того и скончался...»

История продолжается

Чтобы полнее уяснить, насколько насыщена эта земля историческими событиями, именами, не пустыми для российской истории, следует обратиться к воспоминаниям Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского.

Но вначале - о сведениях, отраженных в более позднем документе - «Настольном реестре по имениям, состоящим в ведении Липецкой Дворянской опеки на 1852 год» (из фондов Государственного архива Липецкой области), где есть строчка о бывшем имении Яньковых в Аннино-Елизаветино:

«Имение принадлежит полковнице Анне Григорьевне Бланк. Имение состоит Липецкого уезда в селе Елизаветино и деревне Аннино». То есть оно все еще принадлежало Бланкам, как и другое - в селе Петровка, ставшее позже владением П. П. Семенова-Тян-Шанского.

Бланки появились в России в XVIII веке. Иван Яковлевич Бланк был известным архитектором, его сын, Карл Иванович, в этом искусстве превзошел отца. К. И. Бланк владел землями в Данковском уезде Рязанской губернии и Моршанском - в Тамбовской. Петровка приобретена Петром Карловичем Бланком (дедом Карла Ивановича) в 1795 году.

В 1812 году, пишет Семенов-Тян-Шанский, Бланки покинули Москву и «бежали без оглядки по Астраханскому тракту на Рязань и Козлов, в поместье Петра Карловича Петровку Липецкого уезда». С родителями была и одиннадцатилетняя Саша Бланк, будущая мать знаменитого ученого и путешественника. П. П. Семенов-Тян-Шанский пишет:

«Отец мой встретился с моей матерью Александрой Петровной Бланк в 1816 году, когда, получив отпуск после Отечественной войны, ... объезжал своих родных в Тамбовской губернии. Встреча эта произошла в родовом поместье младшей линии Бланков, Елизаветине...». То есть, когда оно принадлежало Борису Карловичу Бланку (1769-1827). Вот что сообщает о нем Петр Петрович: «Б. К. Бланк был небезынтересным стихотворцем сантиментального настроения, ближайшим другом и сотрудником князя П. И. Шаликова, издававшего в начале XIX века «Московский зритель», «Аглаю» и «Дамский журнал, где было напечатано 329 стихотворений Бланка...».

Что в то время представляло Елизаветинское имение Бланков, усадьба, расположенная на берегу Матыры? Довольно обширный барский дом с террасою, заключенной между тремя стенами, – пишет Петр Петрович,– показался мне очень некрасивым, по крайней мере, со стороны подъезда». Речь идет, как мы теперь знаем, о доме, возведенном Яньковыми и проданном Бланку. В 1820 году усадьбу посетил и заночевал там император Александр I проездом из Воронежа в Липецк. Можно представить, какой переполох вызвало это событие у Бланков и окрестных дворян!

Борис Карлович успешно вел свое хозяйство, много лет был избираем предводителем Липецкого дворянства. После кончины его владелицей имения стала жена, уже упомянутая выше А. Г. Бланк, с шестью малолетними детьми.

Один из сыновей Б. К. Бланка, Петр Борисович, губернский секретарь Липецкой Дворянской опеки, был женат на сестре знаменитого издателя Петра Ивановича Бартенева, имение которого находилось поблизости. Петр Борисович проживал в небольшом имении Тресвятском Липецкого уезда.

***

Вот так, при чтении книги, острее воспринимаешь грешную землю, данную Богом бесконечной цепи людских поколений. И невольно возникает мысль: да, мы гости и странники на этой земле. Почему же эта мысль не приходит на ум, когда общество сотрясают смуты, революции, реформы? Что ищем, чего добиваемся? А земля помнит все, стоит лишь, отстраняясь от повседневности, мысленным взором окинуть историю ее, увидеть необозримые дали веков, узреть тех, кто жил на ней до нас.

Мы рассказали лишь о небольшой территории ныне Грязинского района нашей Липецкой области, вспомнили отрезок истории в бесконечном движении времени. Попытались соединить два потока - времени и памяти. Многое уже забыто, утрачено. Но Творец всего сущего помнит - как и что было. И, конечно, знает - что будет впереди...

А о персонажах «Рассказов бабушки» лучше всего говорит строфа из пьесы ее внука Дмитрия Благово «Прогрессисты и консерваторы»:

Их род был честен, век хорош, Они не хвастались ученьем,

Не лезли в умники, как мы,

Но их природные умы

Не отзывались поврежденъем Заморской гили¹ и чумы!

-------------------

1 Устаревшее слово «гиль» означает – вздор, чепуха.

Валерий Поляков,

действительный член ПАНИ,

зам. начальника архивного отдела

использования и публикации документов

ОКУ «Государственный архив Липецкой

области»

Дочь священника

14 декабря 1905 г. Елецкая группа РСДРП обратилась с воззванием «Ко всем гражданам г. Ельца», в котором содержался призыв к вооруженному восстанию. 15 декабря на станции Елец Юго-Восточной железной дороги, в помещении железнодорожных мастерских, состоялось собрание рабочих и служащих. Выступавшие студент Берг и дочь священника Лидия Архангельская, «порицали действия и распоряжения правительственной власти, призывая рабочих к борьбе с правительством и самодержавием, требовали, чтобы рабочие поддержали вооруженное восстание в Москве».

29 ноября 1906 г. Департамент полиции Министерства внутренних дел направил во все губернии секретный циркуляр по розыску лиц по делам политическим.

В списке под номером 18 значилась Архангельская Лидия Васильевна «дочь священника, родилась 14 марта 1885 г. Приметы: рост небольшой, лицо чистое, белое, круглое, довольно красивая, волосы русые, глаза серые. По обнаружении, препроводить в распоряжение судебного следователя Елецкого окружного суда по важнейшим делам в г. Ельце, уведомив о сем Департамент полиции».

Так появилось в Елецком окружном суде дело по её обвинению.

Открываем его первый лист.

Донесение прокурора Елецкого окружного суда судебному следователю от 7 октября 1908 г.

«Ввиду полученных мною сведений об обнаружении местонахождения разыскивавшейся Лидии Архангельской, возвращаю приостановленное следственное производство на предмет дальнейшего производства следствия».

Постановление судебного следователя Елецкого окружного суда от 15 октября 1908 г.:

«…принимая во внимание, 1. что Лидия Васильевна Архангельская обвиняется в преступлении, предусмотренном 129 ст. Уголовного Уложения, 2. что в совершении этого преступления она уличается свидетельскими показаниями Исаева, Петрова и других о произнесении ею публично возбуждающих к ниспровержению существующего в России строя речей, 3. что она укрывалась от следствия, постановил: для пресечения способов уклоняться от следствия заключить обвиняемую Архангельскую под стражу в Елецкую тюрьму».

Представление товарища прокурора Елецкого окружного суда от 4 февраля 1909 г.:

«…имею честь представить составленный мною обвинительный акт по делу дочери священника Лидии Васильевны Архангельской… Обвиняемая находится под стражей в Елецкой тюрьме. Следствие по этому делу судебным следователем начато 7 октября 1908 г., окончено 27 января 1909 г. Вещественных доказательств нет. Других дел об обвиняемой нет».

Обвинительный акт о дочери священника Лидии Васильевны Архангельской от 16 февраля 1909 г.:

«…дочь священника Лидия Васильевна Архангельская, 20 лет, обвиняется 1/ в том, что 15 декабря 1905 г. в городе Ельце, в помещении железнодорожных мастерских, на собрании железнодорожных служащих и рабочих произнесла публично речь, возбуждающую к учинению бунтовщического деяния и к ниспровержению существующего в России государственного и общественного строя, призывая присутствовавших к борьбе с правительством и самодержавием…2/ в том, что тогда же и там же в публичной речи дозволила себе произнести по отношению к Его Величеству и членам Императорского дома угрозу, сказав, что «дом Романовых должен плавать в своей крови за пролитую в Москве народную кровь…»

Из письма военного судьи Иркутского военно-окружного суда генерал-майора Н.Д. Аракина от 20 февраля 1909 г.:

«…Сестра моя сообщила грустную весть: дочь её Лидия Васильевна Архангельская привлечена к судебной ответственности и заключена в Елецкую тюрьму, сестра пишет, что положение Архангельской в тюрьме крайне тяжелое, что её лишают того, что другим разрешается, например, свидания разрешаются только один раз в неделю…, заключенной не разрешают иметь грелку для согревания пищи и свою лампу, что по словам сестры губительно отражается на здоровье заключенной…

Прошу сделать все возможное в пределах закона для облегчения положения заключенной».

Определение Московской судебной палаты от 20 марта 1909 г.:

«…Московская судебная палата по 3 Уголовному Департаменту, рассмотрев предложение прокурора Московской судебной палаты о прошении содержащейся под стражей в Елецкой тюрьме дочери священника Лидии Васильевны Архангельской об изменении меры пресечения и прошение отца Архангельской об освобождении его дочери постановила: вышеназванную Лидию Архангельскую освободить из-под стражи по взносу за нее залога в размере пятисот рублей, если Архангельская не должна содержаться под стражей по другим делам».

Отношение Елецкого городского полицейского управления от 2 апреля 1909 г.:

«…дочь священника Лидия Архангельская во исполнение определения Московской судебной палаты освобождена из-под стражи, ввиду представления залога в сумме 500 рублей, внесенного в Елецкое казначейство».

Приговор Московской судебной палаты от 24 августа 1909 г.:

«Архангельской крепость 8 месяцев с зачетом в это наказание время предварительного заключения с 7 октября 1908 г. по 26 марта 1909 г., т. е. срок со дня задержания».

Уведомление Орловского губернского тюремного инспектора от 3 ноября 1909 г.:

«… присужденная приговором Московской судебной палаты 24 августа 1909 г. к заключению в крепости Лидия Васильевна Архангельская 30 минувшего октября заключена для отбытия наказания в Елецкую уездную тюрьму с исчислением срока с того же 30 октября, т. е. со дня ее заарестования и с вычетом из срока времени предварительного заключения, указанного в приговоре».

Донесение тюремного отделения Орловского губернского правления от 16 января 1910 г.:

«…осужденная приговором Московской судебной палаты 24 августа 1909 г. к заключению в крепости дочь священника Лидия Васильевна Архангельская, окончила срок наказания в Елецкой уездной тюрьме 10 сего января».

Перевернута последняя страница судебного дела, сухими строками рассказывающая нам об одной из многочисленных участниц революции 1905 года Лидии Архангельской.

Павел Пономарёв,

член ПАНИ

Три имени иеромонаха Клавдия

Необходимое пояснение

Среди тысяч имён репрессированных в годы массового террора в 1930-х годах есть имя иеромонаха Клавдия – священника села Тёплое Лебедянского района. Личность эта полулегендарная – сведения о нём до наших дней дошли обрывочные, но и те немногочисленные факты из биографии, которые всё-таки уцелели в водовороте эпохи, выписывают образ нестандартный, неоднозначный – фигуру, по всем приметам, страдательную. А по рассказам родственников – в каком-то смысле и комическую. В сущности, стало быть, – трагикомическую. Благо, остались у монаха Клавдия и родственники (не прямые, конечно, – монах всё-таки), и их устные свидетельства (таких удалось зафиксировать на порядок больше, чем документальных). Правда, что из этого истина, а что плод последующей человеческой фантазии, сказать уже не так просто. Но сказать хочется. Потому не судите строго за этот рассказ, не вполне документальный – уж слишком колоритной оказалась фигура, не удержалась в строгих рамках факта: стала порождать вокруг себя образы, писать картины, сюжеты, сцены – того, как всё на самом деле могло и быть. Но рассказ этот – и не сугубо художественный: основой для материала послужили архивно-следственное дело героя и метрические документы, изученные во время работы в Государственном архиве Липецкой области. Сюда добавилась часть источников из Российского Государственного Военно-исторического архива, некоторые публикации и, как было уже отмечено, – воспоминания родственников (в частности, дошедшие до нас в рукописном виде воспоминания Петра Ивановича Елфимова, племянника иеромонаха Клавдия). Также ключевыми источниками стали устные свидетельства Анны Ивановны Голубевой (1922 – 2016), уроженки села Тёплое Лебедянского района, жительницы Лебедяни, племянницы иеромонаха Клавдия; и сведения Антона Владимировича Бакунцева (р. 1973), кандидата филологических наук, доцента факультета журналистики МГУ, правнучатого племянника иеромонаха Клавдия.

Карп

25 мая – по старому стилю – 1886 года в церкви во имя Святых Космы и Дамиана был крещён новорождённый сын государственного крестьянина села Тёплое Куйманской волости Лебедянского уезда Андрея Авдеевича Ускова и законной жены его Евдокии Гавриловны. В метрической книге села Тёплое в разделе «о родившихся» появилась новая запись с именем Карп.

Был он, по воспоминания родственников, «неказистый, маленький, картавенький», и на церковных службах всегда протяжно и стремительно пропевал:

– Господи поми-у-у-уй!

Андрей Авдеевич был мужик работящий и строгий: домочадцам лишний час спать не давал – поднимал трудиться, чтобы семья жила в достатке.

Жили Усковы своим трудом – «от земли»: всю жизнь пахали, сеяли, растили, собирали, продавали. В зиму держал Андрей Авдеевич овец, пятьдесят – шестьдесят голов.

Росли Андрей Авдеевич и жена его, Евдокия Гавриловна, сиротами – родителей у обоих унесла эпидемия тифа, выкосившая тогда полсела. Нищенствовали Андрей с Евдокией по селу – так и сошлись.

С детства привыкли Усковы к тяжёлому труду – вот и вышли своим трудом в богачи. Всё у них было: и изба добротная с железной крышей, и двор, и сад, и баня, и рига, и колодец.

Имел Андрей Авдеевич крупорушку – небольшое предприятие по очистке и переработке зерна в крупу (по типу мельницы). И кони были свои, и сыновья ходили в подсобниках – рушили крупу. Знали об усковском предприятии по всей округе: ехали к Андрею Авдеевичу из окрестных сёл крупу рушить.

В селе в то время порядок такой был: родился в семье мальчик – три десятины земли давали на семью. До революции Андрей Авдеевич с сыновьями Захаром, Иваном, Михаилом, Фёдором и Тимофеем имели семьдесят десятин земли.

Землю сдавали в аренду. Двадцать пять человек наёмных рабочих сеяли, пахали, убирали, молотили, а Андрей Авдеевич уплачивал им чистым зерном за работу.

Спуску не давал – вот и получился «кулак»: света белого за работой не видели, на кулаке спали…

В семье Усковых все над Карпом посмеивались. Братья – здоровые, крепкие мужики – дразнили «поскрёбышем» за слабосилие.

И однажды Карпа не нашли.

– Карпуша пропал, – запричитали домочадцы.

Но на поиски никто не сподобился – не очень, видимо, печалились пропаже.

Время шло. О Карпе никаких вестей. Сгинул, стало быть, решили Усковы.

Однажды приехал Андрей Авдеевич с уездной ярмарки в Лебедяни – взволнованный и радостный одновременно:

– Карпа видел! У игумена монастырского в свите – сидит на козлах, экипажем правит. Богатый такой экипаж. Я к нему: «Ты что ж, сынок, в монастырь от нас сбежал?» А он: «Какое мне у вас житьё? Раз не такой я, как вы, то и буду жить с не такими».

Пять лет ходил Карп в послушниках Лебедянского Троицкого мужского монастыря. Покуда не грянула Первая мировая.

И пошёл Карп Усков Родину защищать.

Был ратником 5-го Туркестанского стрелкового полка. Воевал в Польше – под городом Млава, что в Мазовецком воеводстве, на русско-немецкой границе. Бои шли тяжёлые – четырнадцать раз город переходил из рук в руки. В феврале 1915-го был ранен – пулевое огнестрельное ранение колена. Отправили на лечение – сначала в Москву, потом в Калугу, во 2-й городской госпиталь. Через полгода – в августе – оказался в Москве снова.

Награждён был Георгиевской медалью IV степени («За храбрость» её ещё называли).

Вручал награды генерал-майор Свиты Его Величества князь Багратион-Мухранский (через три года осенью 1918-го в Пятигорске он будет зарублен большевиками.)

Клавдий

Война закончилась – Брест-Литовским мирным договором, воспринятым тогда многими как позор для страны.

Впрочем, страна была уже другая. В эту другую страну в 1918-м вернулся солдат Карп Усков. Вернулся в лебедянский монастырь и через год был пострижен в иеромонахи. Воин за мир стал воином Божьим. В метрической книге села Тёплое, в записи о рождении за 1886 год, поверх старых чернил появилась новая – красными чернилами – помета: «Клавдий». Будто уже тогда, записывая красными чернилами новое имя, предугадали дьяконы судьбу Карпа.

С приходом советской власти пришли смутные времена для «кулаков» Усковых.

Не вернулся с Империалистической войны Фёдор. Погнали на строительство Беломорканала Ивана. Разорили дом Михаила, выслав семью на поселение в Архангельск. (Высылали и двухмесячных младенцев – на Север, чтоб наверняка.) Сгинул в застенках НКВД Захар. Раскулачили стариков Усковых – отца, Андрея Авдеевича, мать, Евдокию Гавриловну: хозяйство порушили, из дома выгнали. Взяли их к себе на жительство односельчане – умирали старики на чужой печи, а Андрей Авдеевич всё приговаривал:

– Убрал бы нас Бог поскорее, чтобы не мучились мы и вас не мучили, но охота посмотреть, что будет дальше.

А дальше…

Десять лет служил Клавдий священником в церкви села Хмелёвка, что в трёх километрах от Тёплого. Без права на семью, жил он отшельником. Перебивался у добрых людей. Кормила пастырская служба (на хлеб хватало, на масло – где уж там), которая в те времена была сродни воровству. Воровал отец Клавдий у страны Советов души людские. Власть понимала, что вступает в новую войну – за веру. В Бога или в Человека. В 1929 году Хмелёвская церковь была закрыта. Отца Клавдия вынудили перейти в соседнее Тёплое – служить в Космодамианской церкви.

Усков К. А.

Летом 1932 года отец Клавдий был арестован – «за антисоветскую пропаганду и агитацию».

«Выражал недовольство Советской властью и колхозами», – заключат в обвинении.

Суд был скорым: постановлением тройки ОГПУ по Центральному Чернозёмному округу от 7 августа 1932 года «Усков Клавдий Андреевич» (так в деле – сотрудники НКВД слабо понимали разницу между именами мирскими и монашескими) был признан виновным по 58-й статье и приговорён к пяти годам лишения свободы.

Срок отбывал в Темниковском исправительно-трудовом лагере (посёлок Явас Зубово-Полянского района Мордовской АССР). Каторга для сильного духом, но слабого телом – вспомнилось тогда старое «Поскрёбыш».

Больной, вернулся он домой через год – в 1933-м, освобождённый досрочно. Жизнь на свободе оказалась не многим лучше, чем в заключении: поражение в правах, травля, страх перед новым арестом. Ни богатств не скопив, ни угол не найдя, продолжит исполнять свой долг в Космодамианской церкви, и только родные, немногие уцелевшие в терроре, спасали – у них, преимущественно, он жил.

Поскрёбыш

…За год до этого, в одной из бесед с односельчанином, обронил отец Клавдий между делом, что, мол, немного осталось – надо только верить, и будет спасение: «Так Он заповедовал».

– Жа-ыко, что юди пегестали ходить в дом Господа – забыи Хгиста и вегу, – глотал он «л» и грассировал «р», и говорил всё это так быстро, будто желая всё проглотить разом, чтобы не слышал никто его юродства. И так смешно стало деревенскому мужику, колхознику, над этой кабалистикой – пока вдруг не услышал почти крамольное:

– Зем-ю в ка-ыхоз отдаи – скойко угожая потегяно.

– Что же, батюшка, плохи колхозы? – спросил, и мысли предательски зароились в голове.

– Пы-ахи, – ответил и тут же замялся, – не могут бойшевики упгавиться с зем-ёй. Вот отец мой, Андгей Авдеич, Цагствие ему Небесное, – хоть и суговый был че-авек, но де-а своё знал – на зем-е огудовал тойко так…

Прав был Клавдий – ждать оставалось недолго.

В то августовское утро зять – муж сестры Лизы, Елфимов Иван – говорил ему:

– Не ходи, Поскрёбыш! По селу слух идёт, что под Куйманью облаву устроили. Схватят тебя. Отсидись у золовки – в село они не пойдут.

Не послушал. День особенно был хорош – поутру, после дождя.

Набрал в лесу корзину грибов.

К обеду разморило – прилёг у полянки, под елью. Уснул.

Тут его и накрыли.

При обыске в доме, где он временно проживал, изъяли свидетельство о рождении, справку из лагеря и карманный нож – всё, что нажил.

Следствие шло примерно две недели. Из свидетелей тогда был допрошен и тот односельчанин, припомнивший разговор о колхозах.

На допросе следователь давил на монаха нелепыми выводами:

– Что вы делали в лесу, когда вас арестовали?

– Ничего.

– Ложь. Вы собирали группировку, организовывали диверсию и занимались противозаконной агитацией! Вы государственный преступник, враг революции!

– Я ходил за г-ибами.

28 августа 1937 года подсудимый под конвоем был отправлен в Елецкую тюрьму. Дело сдано в архив.

5 сентября 1937 года тройка УНКВД по Воронежской области вынесла приговор.

14 сентября 1937 года в подвале Елецкой тюрьмы бывший священник церкви во имя Святых Космы и Дамиана села Тёплое последний раз вспомнил свои имена. Ему уже было не важно, кем он уходил – Клавдием, Поскрёбышем, Карпом Усковым… Ведь и Он – это только Он.

P.S. Определением Липецкой областной прокуратуры от 23 мая и 3 июля 1989 года К. А. Усков был реабилитирован посмертно.

Вместо эпилога

Несколько слов о судьбе остальных Усковых.

Как удалось установить по свидетельствам родственников и метрическим данным, у Андрея Авдеевича и Евдокии Гавриловны Усковых было девять детей: шесть сыновей и три дочери. Все они – уроженцы села Тёплое Куйманской волости Лебедянского уезда. По сведениям архива отдела ЗАГС Лебедянского района, Андрей Авдеевич скончался 29 ноября 1933 года в возрасте 82-х лет в деревне Верхние Озерки Тёплинского сельсовета (заявитель о смерти некто Ф. С. Кукушкин – у него, видимо, жили старики Усковы после того, как их раскулачили и выгнали из родного дома). Вслед за Андреем Авдеевичем не стало Евдокии Гавриловны.

Судьба их детей – любопытная и трагичная, под стать времени, в котором им довелось жить.

Фёдор в 1914 году был призван на фронт Первой мировой войны. Воевал в 172-м пехотном Лидском полку 43-й пехотной дивизии, в звании ефрейтора. 12 февраля 1915 года в бою под Гродно был ранен. «Оторванный сустав мизинца правой руки», – следует из документов Петроградского лазарета № 170, куда Фёдор, согласно этим документам, попал 15 февраля 1915 года. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Семья Фёдора – жена и дочь – впоследствии были сосланы в Мурманскую область. Бежали. Снова были арестованы. Отбывали ссылку. Марфа Фёдоровна Ускова вышла замуж за Михаила Михайловича Цыбу – будущего Заслуженного агронома Карельской АССР, кандидата сельскохозяйственных наук. Пустили корни в Петрозаводске.

Захар Андреевич Усков жил с семьёй в Москве. Рабочий станции Москва – Нижегородская. В 1933 году был арестован. После освобождения вернулся в Лебедянь. Работал конюхом в Лебедянском зоотехникуме. В 1937 году расстрелян.

Дети его – Илья, слесарь автобазы, и Михаил – жили в Москве. В 37-м осуждены на 10 лет и высланы в Бурятию. Своим каторжным трудом строили дороги. Илья умер в ссылке. Михаил после освобождения вернулся в Москву.

Младший сын Захара Иван погиб в 21 год – «убило грозой».

Сегодня в Москве живут потомки Захара: дети, внуки, правнуки его сыновей – старшего Михаила и среднего Петра.

Тимофей Андреевич Усков, живший с женой и единственным сыном в родительском доме, после того, как «раскулачили» Андрея Авдеевича и Евдокию Гавриловну, бежал с семьёй в Подмосковье. Осел в Домодедово. В декабре 41-го призван на фронт. Меньше чем через год за отцом последовал сын Иван. Довелось им воевать на 1-м Прибалтийском фронте, в гаубичном полку – в одном составе: отец-рядовой ходил под началом сына-сержанта, командира орудия. В конце января 45-го – за три месяца до победы – подразделение их попало в передрягу. Тимофей, по рассказам родственников, погиб в рукопашном бою – на глазах у сына. Похоронен в Восточной Пруссии.

А сын Тимофея Иван дошёл до Кёнигсберга. После войны служил в Северной Группе Войск. Вернулся в Домодедово. Работал на заводе. Жену нашёл в родном Тёплом – от неё и пошло потомство. Умер в 90-х годах.

Братья Михаил и Иван Андреевичи Усковы со своими семьями были высланы на Русский Север – к Белому морю. Следы Михаила там и теряются.

У Ивана Андреевича было трое детей. Двум из них в 30-х годах было дозволено вернуться из ссылки домой. От них пошло потомство Усковых, живущее сегодня преимущественно в Лебедяни и в Липецке.

Иван Андреевич строил Беломорканал. А потом с женой Прасковьей Максимовной бежал из ссылки. Поймали их – оба получили по три года. После освобождения вернулись в Лебедянь и дожили до глубокой старости.

Старший их сын Сергей, репрессированный вместе с родителями, тоже работал на строительстве Беломорканала. Но, в отличие от родителей, смог бежать. Скрывался одно время в Москве, а потом вернулся в Лебедянь. Женился и вскоре с молодой женой и тестем переехал в Забайкалье – в Читинскую область. Семья так там и осталась, а Сергей, когда началась война, был мобилизован. Служил на Дальнем Востоке, участвовал в советско-японской кампании 1945 года. Службу закончил офицером и после войны вернулся в Лебедянь – теперь уже навсегда. Много лет работал в финансовых органах. От него пошла линия, представителем которой стал Антон Владимирович Бакунцев.

Три дочери Андрея Авдеевича и Евдокии Гавриловны вышли замуж – от них тоже пошло потомство.

Евдокия Андреевна вышла замуж за тёплинца Алексея Мягкова. Родились у них дочь и сын. Иван Алексеевич Мягков был офицером. Дослужился до подполковника и вышел в отставку в начале 70-х. Жил в Одессе.

У Аграфены Андреевны, в замужестве Васильевой, так же были дочь и сын – Анна и Александр.

Саша был парнем талантливым – когда в 39-м ушёл в армию, попал в музыкальный взвод. Танковый полк, в котором служил Александр, стоял на границе с Польшей. В апреле 1941 года семья получила последнее Сашино письмо. Старики Васильевы, жившие в Лебедяни, долго искали следы сына, писали запросы в воинские части и военкоматы… В мае 1946 года из Москвы пришёл документ: «Считать пропавшим без вести с июня 1941 года». В Лебедяни и в Москве живут сегодня потомки Анны Петровны Гончаровой – Сашиной сестры.

Младшая дочь Андрея Авдеевича и Евдокии Гавриловны Елизавета вышла замуж за Ивана Елфимова – инвалида Первой мировой войны (в мае 1916-го он был ранен в спину – осколок так и остался в теле). Регент тёплинской Космодамианской церкви, Иван Елфимов был в апреле 1939 года арестован и как «член сектантско-монархической организации» выслан в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (ныне село Сарепта Мичуринского района Карагандинской области республики Казахстан).

Из Караганды семья до 1943 года получала письма.

По архивным данным, Иван Иванович Елфимов умер от порока сердца 11 октября 1943 года в Карагандинском ИТЛ, не дожив до своего освобождения полгода.

Меньше чем через год, летом 1944-го, Елизавета Андреевна Елфимова как «участница антисоветской сектантской организации "Истинно-православных христиан (ИПХ)"» вместе с детьми была выслана из Тёплого на спецпоселение, в посёлок Бундюр Чаинского района Томской области. В начале 1960-х приговор в отношении Елизаветы Елфимовой и её детей, Петра и Ольги, был отменён.

Ольга вышла замуж, уехала в Ставрополь. В середине 80-х она перевезёт из Сибири старушку Елизавету Андреевну в свой дом – случится это незадолго до смерти Елизаветы Андреевны.

Дочерям Елизаветы и Ивана Елфимовых, Марии и Анне, повезёт: когда будут «кулачить» отца и мать, дочери окажутся вдали от родительского дома. Мария всю жизнь проживёт под Москвой, в Домодедово. От тёплинского москвича Тихона Смольянинова родит четырёх детей (двое других – первый и последний – умрут в младенчестве). Не станет Марии Ивановны Смольяниновой в ноябре 2011 года.

Анна всю жизнь проживёт в Лебедяни. После войны выйдет замуж за фронтовика Серафима Голубева – сына лебедянского священника (вот так соединит судьба детей двух Иванов, пострадавших за Христову веру). Как и сестра Мария, Анна родит четырёх детей. Переживёт мужа, сестёр, двух сыновей – и в 2016-м уйдёт сама.

Пётр Иванович Елфимов – младший брат Анны – всю жизнь проживёт в Сибири, куда вместе с матерью и сестрой Ольгой будет сослан в 1944 году. И может, так оно будет лучше – судьба сбережёт его, не попавшего на войну, но прошедшего другой – трудовой – фронт. Сестру Анну Пётр Иванович никогда больше не увидит. Но будут письма, открытки, телефонные звонки, соединявшие Сибирь с Лебедянью, Лебедянь с Сибирью. И будет общая память – о детстве, о селе, о родных. О монахе Клавдие – дяде Карпе, Поскрёбыше.

Вслед за Анной Ивановной не станет и Петра Ивановича. Умрут последние свидетели иеромонаха Клавдия.

И останется двадцать рукописных страничек, написанных путанным, но живым, близким к разговорной речи – к житейским историям – языком: воспоминания Петра Ивановича Елфимова – о семье, о гонениях, о Сибири. О монахе Клавдие.

Примечания

1. Акт вручения награждённым медалей «За взятие Кёнигсберга» по 35-й гаубичной артиллерийской Перковской бригаде 15-й артиллерийской Ленинградской Краснознамённой ордена Суворова дивизии прорыва РГК (30.04.1945). Ф. 9831. Оп. 2. Д. 16. Л. 5.

2. Акт вручения награждённым медалей «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.» по 35-й гаубичной артиллерийской Перковской бригаде 15-й артиллерийской Ленинградской Краснознамённой ордена Суворова дивизии прорыва РГК (23.01.1946). ЦАМО. Ф. 9636. Оп. 2. Д. 62. Л. 6.

3. Актовая запись о смерти № 64 (с. Тёплое Лебедянского района, 29.11.1933). Архив отдела ЗАГС Лебедянского района Липецкой области.

4. Архивная справка № 11/7/13-Е-25 Информационного центра при Управлении внутренних дел Карагандинской области МВД Республики Казахстан (8.07.1994) // Личный архив автора. – 1 с.

5. Архивно-следственное дело на священника села Тёплое Лебедянского района Ускова Клавдия Андреевича по ст. 58 п. 10 УК (начато 4.07.1932). ГАЛО. Ф. Р-2210. Оп. 1. Д. 17492.

6. Воспоминания Елфимова П. И. (март – апрель 2013) // Личный архив автора. – 23 с.

7. Извещение о гибели Ускова Т. А. (18.02.1945). ЦАМО. Отдел по гг. Подольск, Климовск, Троицк, Щербинка и Подольскому р-ну. Оп. 1945. Д. 25.

8. Именной список потерь нижних чинов 172 пехотного Лидского полка (№ 98675, 18.04.1915). ГВИА. Ф. 16196. Оп. 1. Д. 334. Л. 83.

9. Красный террор в годы Гражданской войны : по материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков / [под ред. Ю. Г. Фельштинского, Г. И. Чернявскогоhttps://bessmertnybarak.ru/books/person/494137/">https://bessmertnybarak.ru/books/person/494137/ (дата обращения: 8.11.2020).

18. Учётно-послужная картотека. ЦАМО. Шкаф 141. Ящик 27.

19. ЦАМО. Ф. 58. Оп. 18004. Д. 1677. Л. 79 – 80.

20. Z historii Mławy fakty, daty, wydarzenia... / https://www.mlawa.pl/ – URL: https://www.mlawa.pl/artykul/z-historii-mlawy-fakty-daty-wydarzenia (дата обращения: 8.11.2020).

Николай Скуратов,

академик ПАНИ,

член Союза писателей «Воинское содружество»

Два Каменных Коня

Лебедянский Каменный Конь

Автор случайно обнаружил оригинальный валун на правом берегу Красивой Мечи в момент съёмок пейзажей 29 июля 2009 года, а до этого даже не подозревал, что существуют памятники подобного рода. С выходом в сеть Интернета, документы пошли... Вскоре в «Большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона» отыскал фразу, подтвердившую и уточнившую положение Коня на Красивой Мече в древности:

«В 1499 году купцы, сопровождавшие московского посла Голо-хвастова, отправленного великим князем к султану Баязету, грузили свои товары в барки у «Каменного Коня» на устье Кр. Мечи ниже Лебедяни» (1).

Тульские краеведы схитрили, проигнорировали свидетельства историков, выхватили из контекста летописи фрагмент из нескольких слов: «Клалися в судно на Мече у Каменнаго Коня», – и факт посольства приписали своему валуну. Одного упоминания Мечи здесь недостаточно. Камней, которые с грубой натяжкой можно бы назвать конями, на её берегах много. Фраза не служит указателем древней пристани в Козьем. Имеет место быть кража исторических сведений, на основе которых сделана подтасовка. Сравните фотографии и ответьте на вопрос, который из памятников был первым, давшим имя нарицательное для целого табуна Каменных Коней?

Самое главное! Найден первый летописный документ по истории лебедянского Каменного Коня, который опровергнуть невозможно! Его нашёл Юрий Звягин в 2016 году:

«№ 60. 1499, марта 16. Посольство от великаго князя Ивана Васильевича в Кафу и к турецкому султану Баязету с Александром Голохвастовым.

1. Лета 7007, марта 16 день, отпустил князь великий гостей Доном на низ в судах; а с ними отпустил в Кафу к Баазит салтанову сыну к Шигзоде салтану, да и во Царьгород к Баазит салтану к турьскому с грамотами Олешу Голохвастова, да с ним послал подъячего Илейку, Юшкова шурина; а клалися в судно на Мече, у Каменово Коня. А толмач с ним Михал.

№81. 1502, апреля 29. Посольство от великаго князя Ивана Васильевича к кафинскому султану Махмет-Шихзоде с Александром Яковлевичем Голохвастовым.

Посольство от великаго князя в Рязань о проводе кафинскаго посла до Дона.

А как его князь великий отпустил, и он под них подо всех дал подводы до Мечи, а послал с ними людей проводити их до Дону, а на Дону дал им судно, да и корм им дал до Азова» (2).

Грузы отправили из Рязани в устье Мечи сухим путём по Столповой дороге, а суда подали с Дона к подножию Каменного Коня. Однако без объяснений не обойтись. Откуда брали суда на Дону? Почему не «клалися» в судно в Москве, и потом не воспользовались Донской Переволокой? Ответы на вопросы можно поискать, вспомнив ситуацию на Рязанской украине в тот исторический период.

Донская Переволока не функционировала с момента сожжения Дубка в 1378 году. Край обезлюдел, специалисты по перетаскиванию судов, жившие в Дубке, покинули волок. Татаро-монгольское иго закончилось в 1480-м. Теперь Дикое поле оказалась под контролем разбойных кочевников. Русские князья взялись строить государство, налаживать связи. В договорах между Москвой и Рязанью 1483 и 1496 годов на Дону отмечена рязанская вотчина – «Романцево с уездом» (рядом с современным Романово). В этом месте судостроение велось в древние времена. Разумно было подать порожние суда вниз по Дону до Мечи, чем поднимать навстречу быстрому течению, по мелкому фарватеру – первая мысль, которая приходит в голову в начале анализа. Расстояние от Романцево до устья Мечи около 25 км, а до переволоки или до Старого Данкова – почти в два раза длиннее. Однако эти переходы судов кажутся не столь значительными. Можно ещё сослаться на маловодность Дона до точки слияния с Мечой. Да только вот, экспедиция начала плавание в период половодья, при повышенном уровне воды, который держится в этом крае до мая месяца.

Дело здесь в другом. Представим реальную обстановку с точки зрения грабителей, наблюдавшими за происходящим. Строительство судов и их маневрирование вверх-вниз по реке вызывали интерес. Контроль за судами удобно вести в месте их постройки: спускают готовый струг на воду – значит он кому-то нужен. Если порожние суда погнали против течения вверх – это явно на погрузку в районе Старого Данкова, и вскоре они вернутся с товаром. Есть время и смысл собрать большую шайку, и перехватить добычу. По этой же причине не стали грузиться на месте, в Романцево – перехватят внизу, у Гусина брода. Совсем другое дело, если порожняк погнали вниз. Куда и зачем? Может быть, за товаром в Азов? Не проследишь, не догонишь, сообщников не известишь. Берега Дона покрыты лесами и лозинником – не продерёшься, а дорога пролегала не по самому берегу. Уверен, из соображений безопасности суда подали вниз по течению до Каменного Коня. Товары и посольство привезли под охраной, быстро загрузились и продолжили путь. Этот приём ухода от разбойников опробовал митрополит Пимен ещё в 1389 году (3). Дон был тогда в полном разорении, на покупку стругов не рассчитывали, поэтому их привезли из Рязани на колёсах, загрузились в верховьях и быстро поплыли по течению. В те времена сплавщики проходили по Дону до 100 км в сутки, а всадник пробегал максимум – 60. Попробуй, догони!

О судостроении на Мече сведений нет. Некорректно считать судами мелкие рыбацкие лодки, которые ефремовские казаки использовали во время донского похода на Азов в 1646 году (4). Подобные лодки строились в каждой деревне Подонья и Помечья с древности до нашего времени. Автор своими руками смастерил две штуки.

В четырёх километрах от Дона, расположены Кураповские скалы с относительно большим и высоким порогом. Красивая Меча не судоходна из-за этих порогов. Струги – суда довольно крупные, способные преодолевать море и доплывать до Константинополя, имели длину до двадцати метров и ширину до трёх, осадку до метра. Они ходили под прямым парусом или с помощью усилий дюжины гребцов (5).

В дополнение к трудностям судоходства по Мече нужно приложить ещё и пространное непреодолимое мелководье на месте старого Турмышского брода в районе современных Мочилок. Глубина реки здесь в наше время не более полуметра, и в древности было не глубже. В данной зоне существует самый настоящий диффузор, работающий по законам гидродинамики. Быстрая вода реки, пройдя через горло своего русла у села Сергиевского, широко растекается, разливается, течение замедляется, а всё, что она принесла, выпадает в осадок, образуя мелководье с подвижными песчаными перекатами, быстро меняющими своё положение.

Как могли струги попасть в Козье? Какой имелся смысл, таскать их туда и обратно через пороги, подниматься против течения через длинную «живую» зону мелководья, а потом грузиться в стороне от стратегической дороги? В период половодья поток на этих реках столь бурный, что против течения и ледохода можно подняться только ценой огромных усилий. Если даже допустить, что порожние суда подавали с Дона до «козьева» Коня, то ситуация с разбойниками, как на Дону – перехватят с товаром на обратном пути у любого из бродов.

Посмотрите на карту: Донская Переволока функционировала между реками Кочуровка – Ранова, недалеко от Старого Данкова. Она связывала бассейны Дона и Оки. Возьмите в расчёт, что Козье, устье Мечи или устье Кочуровки расположены в вершинах равностороннего треугольника длиной в 50 км. А Романово с верфью вообще... Какая и где экономия сил и времени? Явная бессмыслица! Скатываясь с Кураповских порогов, Меча упирается в Дон и резко замедляет течение на последнем участке длиной в километр. После Чурова брода до устья, её русло глубокое, течение замедляется, образуется удобная гавань, прилегающая к Столповой дороге, а Дон становится полноводным после слияния с Мечой. Их водность в точке устья соотносится, как один к трём.

Митрополит Пимен пришёл сухопутным путём из Переславля Рязанского (современная Рязань) через Михайлов в верховья самого Дона, а вовсе не в Козье-на-Мече.

Уместно напомнить о Сигизмунде Герберштейне, путешествовавшем по Дону в 1517 году. Барон прибыл сухим путём из Москвы к Старому Данкову (6), где Дон становился судоходным. С момента экспедиции Голохвастова прошло всего лишь 18 лет.

Почему же ни один из путешественников не воспользовался пристанью возле «козьева» Коня? Её там никогда не было, как не было дороги и самого водного пути по Мече. Нет, и не может быть ни одного документа!

С точки зрения географии и здравого смысла, всё просто: древнейшие стратегические дороги – сухопутные и водные, приходившие из Рязани, из северо-восточной Руси, из Владимира, служившего столицей до середины 14 века, пересекали Дон первым, поэтому на нём существовала Донская Переволока и первая пристань. Меча протекала далеко к западу, поэтому на роль водной магистрали не подходила фактически. Даже при назначении Москвы столицей, продолжали ездить и плавать через Рязань. Через участок нижнего течения Мечи и через междуречье проходило несколько натоптанных древнейших дорог в сторону Чернигова и Киева. На этом участке, на этих дорогах «между Чуровым и Михайловым» три недели пасла коней армия Мамая перед атакой на поле Куликово. В этих местах у бродов её добивали и топили. Именно на этом оживлённом и опасном участке, по прошествии без малого двухсот лет, Иван Грозный поставил сторожи, когда пошла новая волна заселения южных земель государства. Они взяли под контроль Столповую, Турмышскую, Дрысинскую, Сарматскую и Михайловскую дороги и направление с юго-запада, которое не могли покрыть сторожи на Быстрой Сосне, нацеленные на южное направление. Этот участок контролировал ворота к Старому Данкову и к Рязани. Гигантские холмы, явно выраженные на местности в точках Чуров и Михайлов, служили габаритными ориентирами перехода через Мечу, в некотором роде представляли «Геркулесовы Столбы» на суше. Дороги были самыми натоптанными и известными у кочевников. Зря, что ли, по ним прошли знаменитые агрессоры: Бегич, Мамай, Тохтамыш, Тамерлан, Заруцкий, а Сагайдачный прошёл аж до Михайлова по прямой Михайловской дороге. Почему Конь-памятник был таким знаменитым в истории? Стоял в самом бойком месте на Красивой Мече. Оригинальная статуя, да ещё в облике Коня – помощника и любимца древних людей, служила отличным ориентиром, а его образ дополняли сказочные персонажи Красного Буерака: Световид, Змей-Горыныч, Колобок, Велес.

Сборник документов, достоверный и точный, под названием «О сторожевой, пограничной и польской службе…» составил и опубликовал в 1846 году И.Д. Беляев. Он написал необходимые пояснения, что упрощает работу. Копии подлинников вынесены в отдельный раздел «Источники», помещённый в конце книги, который имеет свою нумерацию страниц (7).

Старая Данковская крепость играла в регионе главную роль. В сферу деятельности её гарнизона вошли смесные сторожи 4-го разряда, стоявшие на Быстрой Сосне, Дону, Мечи, Сквирне, Вязовке, на Рясах. Смесные они потому, что службу на них данковские казаки несли совместно с дедиловскими и епифанскими:

«Разряд 4-й: сторожи по Сосне, Дону, Мечи и по иным польским речкам и урочищам; всего 14 сторож: 1-я на Сосне усть Ливен; 2-я на усть Сернавы; 3-я на усть-Воргла; 4-я у Талецкаго брода на Сосне; 5-я на Дону под Галичьими Горами; 6-я у Криваго бору; 7-я на Дону на Ногайской стороне, усть Скверны, против Романцовскаго лесу; 8-я вверх Скверны; 9-я в верх Кобельши Ягодны; 10-я вверх Ряс; 11-я на Мечи усть – Мышковскаго броду; 12-я на той же Мечи меж Зеленкова и Семенцова брода; 13-я на Вязовке повыше Вязовскаго устья на Дрычинской дороге; 14-я вверх по Вязовке на Турмышевской дороге» (8).

Термин «польские» означает полевые, а «украинские» – окраинные.

В этом документе нет упоминания о Коне, зато 11-я сторожа однозначно привязана к устью Красивой Мечи. Фраза лаконична и построена по единой схеме с предписаниями для других маршрутов, где ориентирами служат устья рек. «Усть – Мышковскаго» – написано через длинный интервал, что указывает на отсчёт расстояния между точками «устье» – «Мышковский брод». По-другому её трактовать невозможно, только как «от устья Мечи до Мышковского брода», где бы этот брод ни находился, и в каких бы вариантах он не назывался, а такое понятие, как «устье брода», вообще не существует. Сравните его с «усть-Воргла», где речь идёт о конкретной точке в устье речки Воргол. И не пытайтесь выдавать за «устье» место истока реки. Оно здесь совсем не уместно. Устьем называют линию или место слияния, или соединения двух каналов. К примеру, устьем печной трубы называется её место соединения с топочной камерой. В момент издания книги в 1846 году, у Ивана Дмитриевича, написавшего комментарии, не возникало сомнений, где стояла 11-я сторожа в 1571 году.

На места расположения сторож, для их осмотра с Крымской стороны, посланы князь Михайло Тюфякин и дьяк Ржевский. Они всё привели в порядок, и ими «оставлены метки для ездоков, где им съезжатися друг с другом». После этого мероприятия в документе появился славный казачий символ – лебедянский Каменный Конь, как «метка для ездоков». Затем в Москву созвали представителей украинских городов, уточнили и дополнили сведения о маршрутах и их ориентирах, полученные от непосредственных исполнителей – казаков. По результатам совещания вышел документ, подписанный царём Иваном IV 16 февраля 1571 года. Указ содержал подробную роспись о количестве патрульных, сколько их и из какого гарнизона послано:

«11-я сторожа на Мечи у Турмышского броду, а сторожем на ней стояти из Донкова, да из Епифани, да с Дедилова шти человеком, из города по два человека, а беречи им направо от Турмыша до Коня вёрст с семь, а налево до Брысинского броду вёрст с шесть.

12-я сторожа на той же Мечи меж Зеленкова и Семенцова броду на 15 верстах; а сторожем на ней стояти из Донкова да из Епифани да из Дедилова 6 человеком, из города по два человека» (9).

Старый Турмышский (Мышковский) брод падает на Мочилки, до которого от Коня ровно 7 вёрст (11,2 км), а Брысинский (Дрысинский) брод – в Сергиевское, до которого 6 (9,6) от Турмыша. Семенцовский брод находится на устье речки Семенёк (старое название – Семенец), а до Зеленковского надо отсчитать 15 вёрст (24 км). В одной версте было 750 саженей, поэтому вёрсты надо умножать на 1,6.

Место Старого Зеленковского брода определяется в точке поселения Запрудненская, если отмерить 24 км от реки Семенёк (Семенец).

В более поздние времена историки произвольно трактовали сведения из древних документов, которые связаны с Конями или со сторожами. Они гоняли объекты из одного стана в другой, будто живых коней, перемещали по шкале времени, выдёргивали выгодные фразы из контекста документов. А всё потому, что не нашли главный ориентир – Каменного Коня в устье Красивой Мечи. Информация идеально становится только на свои места.

Смотрите труды профессора В.П. Загоровского (10). Он не знал, где стоит самый древний Каменный Конь. Да к тому же Данков основали на новом месте в 1619 году, а не в 1521-м и не в 1563-м, как считали историки до 2011 года.

В книге Беляева говорится:

«Сторожи сии были в безпрестанных сношениях друг с другом и составляли несколько неразрывных линий, пересекавших все степные дороги, по которым татары ходили на Русь» (11).

В одиночку сторожи старались не ставить, а чаще всего по две рядом. В данном случае неразрывная линия 11-й и 12-й сторож тянулась на 28 вёрст (44,8 км) от Коня, стоявшего близь устья Красивой Мечи, до Зеленковского брода в пункте Запрудненская, на одной стороне реки.

Надо полагать, что Мышковский брод – это тот же Турмышковский, Тормышский или Турмышский. И стояла строжа на нём не случайно. Через брод на север в сторону Данкова и Епифани уходила стратегическая Турмышская дорога, отмеченная на реке Вязовке.

Настоящая разгадка имени гидронима кроется в языке коми, который относится к угорской языковой группе. «Тура» – встречается во многих словах, в целом, как показатель величины, объема, а в применении к броду, однозначно переводится – «мелкий». «Мыш» – означает «горбатый». Конечно, горбатый не брод, а сама река, которая здесь делает короткую горбатую петлю. Турмыш происходит от выражения тура-мыш, означающего, мелкий брод в горбатом месте реки. Мышковский брод – есть самый горбатый из всех бродов на свете. Русские мышцы или «мышки» в некотором виде тоже горбы, если следовать той же языковой логике коми.

Особая благодарность Усу Александру Леонидовичу, носителю языка коми-кыв, объяснившему древнюю терминологию, и попутно прояснившему, что «Мича», с ударением на первом слоге, означает «Красивая». Смотрите в булгарских летописях, где речка тоже Кызыл Мича – Красная, да ещё Красивая!

Слышу возражение: где коми, а где Меча? Неисповедимы пути народов – бывали и длиннее, и извилистей. По белу свету бродили не только евреи. Кто и когда загнал народ коми на крайний северо-восток Европы? Где их прародина? Если прочертить путь с берегов Мечи до нынешнего места их обитания, то он окажется как раз впереди трассы переселения славян, проложенной в направлении на северо-восток в первом тысячелетии. По одной из версий, коми перебрались на современные места обитания во втором тысячелетии до новой эры. Язык коми-кыв остался неизменным в дальней холодной стороне от центрального региона, а многие уцелевшие гидронимы Верхнего Подонья – достаточное основание, чтобы делать такое предположение.

Интересен один из промежуточных рабочих документов, в котором прямо значится Каменный Конь – это «Государева грамота в Темников князю Еникееву…» от 1577 года (12). В данной грамоте продублирован материал из документа 1571 года для патрульных из епифанского и дедиловского гарнизонов, которые вместе ходили от Коня до старого Дрысинского брода, однако есть значимое отличие в предписании только для данковского, маршрут которого упирался в том же месте вместо Брысинского брода в Брысинский лес:

«Брысинского лесу» – на первый взгляд кажется опиской, потому что в предписаниях для других гарнизонов, вместо леса значится Дрысинский (Брысинский) брод. Но ошибки в документах нет, потому что этот Дрысинский, а позднее Рысин лес, рос на правом берегу Красивой Мечи как раз в том месте, до которого в упор ходили патрули 11-й сторожи. Однозначно, Рысин лес из межевых документов (13) – это сокращённый, позднее упрощенный для произношения вариант. Располагался он к северу от Дрысинской дороги, за рекой Семенёк, и заполнял пространство огромного угла, который делает в этих местах Меча, огибая его с севера и с востока. Многие поселения Бруслановского стана привязаны к Рысину лесу именно в этом регионе, что служит признаком его дислокации.

Данный документ неоспорим, однозначно отсчитывает маршрут 11-й сторожи от устьевой зоны Красивой Мечи, от лебедянского Каменного Коня до Дрысинского брода, или Брысинского леса, или Дрысинской дороги. Её подтверждает документ, в котором рассказывается о маршруте отступления татарского отряда по маршруту Спешнево – речка Хмелинец (ныне балка Хамелинец) – Брысин лес в Бруслановском стане. Елецкий воевода писал царю докладную:

«В нынешнем, государь, в 134 (1626) году приходили де, государь в Донковский уезд в деревню Спешневу татар человек со сто, а от Спешневой де, государь, деревни татаровя пошли вниз по речке по Хмелинце к Елецкому уезду. По твоему, государеву указу ходил в поход я, холоп твой, Ивашко. А со мною, холопом твоим, в походе были казачени стрелецкой голова Яким Кривский да ельчаня дети боярские и полковые казаки с вогненным боем. И с татары, государь, сошлися в Елецком уезде в Бруслановском стану под Брысиным лесом. И татаровя, государь увидя твоих государевых людей, пошли наутек. И, я, холоп твой, Ивашко, за татары шёл наспех до реки Сосны день да ночь» (14).

Потом в 1632 году писал лебедянский воевода:

«Воевав Бруслановский стан, на заходе солнца перелезли р. Мечу к Лебедянскому уезду. И августа ж в 28 день, в другом часу дня пришли воинские люди татарове к Лебедяни и разделяясь со всех сторон, человек с тысячу, и приступили к посаду и бой был со второго часу до вечерни. Воинских людей татар от посада отбили, и посад и слободы жечь не дали» (15).

В этом набеге татары не коснулись 7-й и 8-й сторож, стоявших у новых Зеленковского и Дрысинского бродов, поэтому в документе они не упомянуты, а Брысин лес, «под которым сошлися с татары», рос ниже их, и его южная часть относилась к Бруслановскому стану. В период после Смутного времени враги пришли и ускакали обратно в родные степи через участок Нижней Мечи, где сторожи на тот момент не стояли. Ворота остались бесконтрольными, ими воспользовались кочевники. Выберите на карте прямой маршрут татар от балки Хамелинец до Сосны. Дрысинский брод стоит на месте, а дорога работает на обе стороны реки. Патрули этого времени ходили по левому берегу Мечи. Они в 1623 году достигали нового Дрысинского брода, а не Старого, а уж в Дрысинский (Рысин) лес никак не могли упираться – лес не переселился, и всегда рос на другом, на правом берегу! На левом берегу росли Вязовый лес и Слободской, под которыми стояли поселения Вязово и Слободка. Сколь оживлённым был участок Нижней Мечи, насколько известны стратегические дороги, пересекавшие его, можно судить по этим набегам. Документы этого периода времени не изучены автором, здесь возможны другие открытия.

Своё название Дрысинская дорога и Брысинский (Рысин) лес получили от Старого Дрысинского брода в Сергиевском. В переводе с древнего языка финно-балтийских племён «дриска» означает «вода, река», отсюда Дрысинский брод назывался просто – «речной». Название с их подачи унаследовали русские поселенцы.

Новые Турмыш и Дрысинский овраги нанесли на современные карты в других, не соответствующих более древним документам местах. В период начала 17 века и Смутного времени их названия принесли туда беженцы. Русские топонимы меняют свои имена довольно часто, они клонируются, кочуют по карте и несут путаницу в хронологию исторических событий. Особенно сильно такое явление отразилось на древнейшей истории Верхнего Подонья, которое находилось на окраине Руси и разорялось завоевателями многократно.

Прежде чем приступить к чтению следующего абзаца, прошу читателей новым взглядом и с пристрастием рассмотреть фотографию Коня. Сделайте минутную паузу и ответьте себе на вопрос: что за зверь здесь изображён? На кого он похож, на динозавра или на коня? Правильный ответ: несомненно, на льва! И что из этого следует? Из этого вытекает происхождение имени столицы Бруслановского стана – села Брусланово.

Теперь, давайте разбираться. Краеведы и исследователи насчёт «Брусланово» выдают две версии (16). Первая утверждает, что оно пошло от старинного русского слова «брус», то есть камень. Если принять во внимание Красную площадь, замощённую этим брусом, а по-современному брусчаткой, то всё будет правильно. Но! Если бы значилось «Брусово», то было бы всё совсем корректно, потому что этот брус-камень в массовом количестве всегда добывали в этих местах и теперь продолжают добывать в Рождественском карьере. Но куда же девать вторую, весьма странную часть слова? Так вот, другая часть исследователей на этот счёт утверждает, что название пошло от татарского слова «арслан», то есть лев. Мгновенно возникает вопрос: какой такой «лев» на Красивой Мече – опять родина слонов?! Немного анализа и получится, что правы все, кто выдвигал гипотезы – и первые и вторые. Объединим обе версии, и получится «брус-арслан», если короче, то «бруслан» или «каменный арслан» – на любой случай. Если трансформировать и перевести полученный русско-татарский топоним в область нормальных современных понятий, то миру является татарский Каменный Лев, который у русских значится Каменным Конём, изображение которого на данном камне, надо справедливо сказать, идеально похоже на льва, на хищника, а для травоядного коня у него немного коротковата морда. Поселение получило своё древнейшее имя от этого Каменного Льва – Брусланово, которое стоит совсем рядом, на прямой дороге от памятника – на татарской Балской дороге. Ох уж эти татары! Со своими неформатными летописями.

Вот где спрятался древний символ северных народов!

Теперь следует цепочка исторических документов «из вторых рук». Это свидетельства авторитетных историков: Вейнберга, Маркова, Норцова.

Статья воронежского историка Леонида Вейнберга «Дон, река в Европейской России», напечатана в «Большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона», СПб, 1897 года, Т.11, стр. 38:

«В глубокой древности на Дону были известны только 4 пристани:

У Каменного Коня, или Конь-камня (на устье Красной Мечи ниже г. Лебедяни);

В Тешеве (ныне уездный город Задонск)…» (17).

Данная фраза уточняет место древней пристани на Мече, подтверждает, какой Конь отражён в описании путешествия А. Голохвастова в 1499 году. Река в прежние времена называлась, то Красной, то Красивой. Лебедянского Каменного Коня ещё не забыли, а вероятнее всего, ответственные авторы словаря воспользовались древними документами, изложенными выше. Полагаю, Леонид Борисович лично видел Каменного Коня, когда проводил археологические исследования на территории нынешней Липецкой области. Однако он упустил из вида Дубок, который служил самой древней и самой верхней пристанью Дона, возможно, потому, что данному пунктуальному историку не была известна его дислокация.

Свидетельство ещё одного историка, Е.Л. Маркова, нашёл Андрей Викторович Шаталов в книге «Донская Беседа»:

«Игнатий (писарь в экспедиции 1389 года – примечание Н. Скуратова) точно также не упоминает о некоторых других очень заметных и известных в старину урочищах Донского берега. Так, например, он проехал, ничего о них не упомянув, мимо Волотовой могилы, немного выше устья Красивой Мечи, мимо «Каменного Коня», у устья той же Мечи, мимо Галичьей горы и т.п. Нельзя же предположить, чтобы столпы Донской Беседы или Каменный Конь Мечи, несомненно, представляющий собою древнее языческое божество, обычное олицетворение солнца – появилось на Дону после Пимена».

Внизу страницы 238 имеется примечание №145 от А.Н. Бессуднова, отодвинувшее Коня из устья на 50 км вверх по Мече:

«Иначе называется Конь-Камень – причудливое нагромождение глыб кварцитового песчаника на склоне долины реки Красивой Мечи близ села Козье (в настоящее время Ефремовский район Тульской области)» (18).

Евгений Львович уверенно говорит о Каменном Коне в устье Мечи, однако его недоумение в отношении экспедиции митрополита, не заметившего некоторые главные объекты, не оправданно. Дело здесь в вере. Не пристало христианскому функционеру писать о языческих объектах: о Каменном Коне, о половецкой Волотовой Могиле с болванами в Удриках. Шестьсот лет прошло с той поры, но ничего не меняется в нашем мире: современные липецкие исследователи стоят на тех же принципах – игнорируют историю языческого Каменного Коня. А скалы, подобные Донской Беседе, висели по берегам Дона через каждые 5…10 вёрст, поэтому путешественников не удивили, да и расспрашивать было некого – берега Дона пустынны, человека не видно... Скалы срубили добытчики строительного камня в 17 – 20 веках, чем сильно подпортили живописные картины донских ландшафтов.

«Лебедянский уезд. Река Красивая Меча.

В старину на реке находилась пристань. Когда в 1499 году был отправлен посол к Баязиду, в свите было много купцов, ехавших в Азов и нагрузивших барки у «Каменного Коня», на Красивой Мечи».

Это мнение тамбовского историка отражено в «Адрес-календаре Тамбовской губернии», 1903 года издания, на странице 98. Подчеркну, Конь стоял в Лебедянском уезде.

До Смутного времени речь идёт только о лебедянском Каменном Коне. Абсолютно точно: 11-я и 12-я сторожи контролировали участок нижнего течения Красивой Мечи. Патрульные несли службу на правом берегу, на котором стоял главный ориентир – Каменный Конь, теперь в роли первого пограничного столба Руси.

С переходом Лебедянского уезда в Рязанскую область, а потом в – Липецкую, Каменный Конь ушёл от тамбовских историков, а в пустую липецкую конюшню не добежал – заблудился на рязанских дорогах и нарвался на липецких конокрадов. Липецкие конюхи – то бишь историки, защитники истины, родятся не скоро. Историческое зачатие бывает очень долгим, тем более что его ещё не было. А те, что называют себя профессорами и директорами – прислуживают заслуженному конокраду, поэтому упорно отрицают документы.

Ефремовский Конь-камень

Лебедянского Каменного Коня современные исследователи не нашли в устье Красивой Мечи, а, может быть, и не искали. Зато легко отыскали его двойника близ села Козье в Ефремовском районе, в 50 км от оригинала, тоже на берегу Красивой Мечи, но на левом. Да он и не пропадал.

Ефремовский Конь-камень появился после Смутного времени в документах первой трети 17 века о сторожевой службе и в межевых:

«Починок Сапронов, что была пустошь на реке Мече в Вязове поляне. № 892. За Василием Яковлевым сыном Сапроновым, за ним же жеребий в починке Дубовотском в Желтоновской поляне, жеребий пустоши в поляне Козьей Бородке. Починок Дубовотский в Желтоновской поляне на реке Мече к Гостилову лугу у Коня Камени, что была пустошь. № 893. За Григорием Касьяновым сыном Глатковым, за ним же жеребий пустоши в поляне Козьей Бородке. № 894. За Марком Лукьяновым сыном Шеиным, за ним же жеребий пустоши в поляне Козьей Бородке. № 895. За Дмитрием Назаровым сыном Губановым, за ним же жеребий пустоши в поляне Козьей Бородке» (19).

Землемеры справедливо подметили, что здесь стоит обычный камень и выступает в роли коня – «у Коня Камени». Только казаки по старой традиции, принесённой с Нижней Мечи, упорно продолжали именовать местный простой валун «Каменным Конём».

Кроме того, на карте 1780 года у Козьева представлены Гостилой овраг и Дубицкой овраг – определители Гостилова леса и Дубовотского починка, а на современной карте – балка Тармыш у Запрудненского.

Усобица начиналась от самого момента заселения Нижней Мечи. Историк А.И. Гамаюнов исследовал документы той эпохи, опубликовал в своей книге и отметил, что ельчане воспользовались историческим моментом опалы Романовых и стали занимать земли левого берега Дона с 1601 года (20). Ещё более энергично население бежало от казаков Бруслановского стана Елецкого уезда. В 1613 году Нижнюю Мечу и Лебедянь разорил атаман Заруцкий, и сразу же после него елецкий воевода Одоевский. В этот период на Нижнюю Мечу пришли елецкие поселенцы. Данковские и лебедянские казаки, теснимые ельчанами и гонимые завоевателями всех мастей начала 17 века, перешли выше по течению и перенесли старые названия в новый район обитания.

Потом в 1618 году Нижнюю Мечу, Елец и Лебедянь растерзал Сагайдачный. Казаки не заставили себя долго ждать и стали со Средней Мечи возвращаться на почти опустевшие исконные земли, и постепенно занимать их. Уж точно, они имели на это полное моральное право. Разгорелся настоящий государственный скандал. А пока он набирал силу, теперь уже ельчане потекли назад на земли, откуда пришли совсем недавно.

Сколько же было здесь погромов? Кто их сосчитает? Один из крупных прошёл через земли правого берега Мечи и завершился сожжением Епифани:

«В мае 1622 года крымские шайки появились в окрестностях Епифани, Одоева, Соловы, Дедилова, где их вовсе не ждали и не могли дать надлежащего отпора; впрочем, на этот раз дело кончилось одним грабежом окрестных сёл и деревень» (21).

Напуганные внезапным рейдом, епифанские и данковские казаки на участке, ставшем опасным, поставили в 1623 году 7-ю и 8-ю стационарные сторожи, теперь уже в новом Зеленкове (Сторожа) и Турмыше (Сторожевая), чтобы контролировать направление на Епифань. Ворота на Нижней Мече в сторону Лебедяни и нового Данкова оставили без присмотра, куда не замедлили пролезть татары в 1626 и в 1632 годах. Разбойники полагали, что край уже оправился после нашествия Сагайдачного, и появилась пожива. В 1622 году в разорённых местах ещё нечего было делать, в тот раз грабили целёхонькую Епифань.

Отсчёт новых маршрутов патрулей произвели от нового Коня и от нового Данкова:

«7-я сторожа в Зеленкове, а сторожей на ней стоит из Донкова 2 человека, с Епифани 2 человека; а от Донкова 50 вёрст, а проезд на обе стороны, на право до Семенцова броду 30 верст, а на лево до Каменного Коня 8 вер.

8-я сторожа у Тырмышсково броду на речке на Мечи, от Донкова 40 верст, а сторожей на ней стоит от Донкова 2 человека, с Епифани 3 человека, а проезд на обе стороны на право к Коню Каменному 10 вёрст, а на лево вниз по Мечи к Дрысину броду 10 верст» (22).

К лебедянскому Коню эти маршруты совсем не вяжутся, и патрулировался теперь левый берег Мечи. Там Конь стоял на южном конце маршрутов, а здесь разделял участки двух соседних сторожей. Думаете, прежде в таком важном военном деле слуги Грозного царя ошибались? Дня бы не прожили! В районе Козьева сложилось так, что точки сторожей (застав) оказались на другом берегу от маршрутов. Поселения возникли на правом берегу несколько ранее, но этот берег оказался совсем непригодным для патрулирования. В документы впервые попал новый Семенцовский брод около устья реки верхний Семенёк, впадающей в Красивую Мечу в черте города Ефремова. В межевых книгах речка значится Сменкой, поэтому вторичность её названия оцените сами.

Прошло семь лет, набеги через эти броды в сторону Епифани больше не повторились, упреждающий рубеж обороны, устроенный по берегам Быстрой Сосны, работал. Статус сторож понизили до съезжих потому, что крайне неудобно было каждый раз переходить вброд Мечу при частом посещении стационарной заставы, для доклада на другом берегу. Убавили одного дозорного, и в последний раз в истории Мечи всё опубликовали в документах 1630 года:

«Седьмая сторожа, съезжая – в Зеленкове на речке Меча, на Крымской стороне. От нового Данкова 40 верст, а проезд на обе стороны: направо до Семенцова броду 30 верст, а налево до Каменного коня 8 верст. На сторожу послано из Донкова сторожевых казаков 2 человека: Киреев Фаустька, Кононов Герасимка. Также по росписи указано стоять на той стороже 2-м человекам из Епифани.

Восьмая сторожа, съезжая – от Турмышского броду на речке Меча, на Крымской стороне. От нового Донкова 30 верст, а проезд от нее на обе стороны: направо к Каменному коню 10 вёрст, а налево вниз по Мече к Дрысину броду тоже 10 вёрст.

Расстояние между сторожами Зеленковской и Турмышской 10 верст.

На сторожу послано из Донкова сторожевых казаков 2 человека: Печенкин Евсейка, Елшаев Мартынка.

Также по росписи указано стоять на той стороже 2-м человекам из Епифани» (23).

Под Крымской стороной следует понимать правый берег Дона, а под Ногайской – левый, в соответствии с расположением Крымского ханства или Ногайской орды относительно этой реки. Поэтому, на каком бы берегу Мечи ни стояли сторожи, они всегда были на Крымской стороне.

Заниматься измерениями для ефремовского Коня невозможно. Расстояния между точками, означенными в описании маршрутов для 7-й и 8-й сторожей, не совпадают с фактурой местности сильно, указаны путано, что говорит о совсем новой ещё неотработанной их оценке. Чтобы получить расстояния в километрах, некоторые (от Зеленкова до Семенька) надо умножать на 1,063, а другие на 1,6, и то не все они сойдутся. После реформы 1649 года в версте стали считать 500 саженей, применять коэффициент, равный 1,063. Патрули топтали берег Мечи здесь не долго, поэтому казачьи тропы не успели закрепиться, их нет на современной карте. Река виляет так, что легче переплывать эти длинные петли вброд, чем объезжать. Одни цифры расстояний, к примеру, от Данкова до Зеленкова и Турмыша – поменялись, а другие – от Коня до Турмыша и от Коня до Дрысина брода – почему-то остались неизменными. Великая путаница.

В 1571 году патрульные 11-й сторожи ходили до Старого Дрысинского брода и упирались в Дрысинский лес с юга, а патрульные 1623 года, подходили к этому лесу с севера и попадали на другой, на новый Дрысинский брод. Однако дорога сюда не переехала, она осталась на старом месте в Сергиевском.

Для Епифанской крепости, в документе от 1623 года данковские 7-я и 8-я сторожи значилась под другими номерами:

«1-я сторожа на реке на Мече в Зеленковом броду; 2-я сторожа на реке на Мечи в Турмышском броду от Епифани в пол-80 верстах» (24).

Здесь близко сходится это «пол-80 вёрстное» расстояние от Епифани до нового Турмыша в 75 вёрст (при к = 1,063), что служит хорошим указателем его нового места.

В документе от 25 мая 1638 года сторожи на Мече больше не значатся.

Легенды, с глубокой древности сочинённые под Каменного Коня из устья, беженцы перенесли вместе с собой. Они все опубликованы в привязке к «козьему» Коню-камени. В них говорится о языческом капище, которое почему-то находится в версте от него. Уверен, в язычестве так не бывает. Рассказывают о призрачном всаднике, который ночью лихо скачет по берегам Мечи. Как ему это удаётся на трёхногом шарике? Древние мифы и легенды идеально соответствуют первому, белому Коню – лебедянскому, у которого жертвенник стоит рядом, а сам конь – не инвалидный. Хотите в этом убедиться – перейдите в следующую главу.

Древняя мифология Красного холма

Уникальное собрание мифических персонажей Красного холма так и просится из Красного Буерака и из оврага Лоск, из тумана веков и из сказки на волю. Мне выпала честь заново открыть эти каменные скульптуры, вернуть из тысячелетнего забвения.

Напомню мнение Е.Л. Маркова о божественной сущности Каменного Коня из устья Мечи у древних язычников, изложенное в книге «Донская Беседа»:

«Нельзя же предположить, чтобы столпы Донской Беседы или Каменный Конь Мечи, несомненно, представляющий собою древнее языческое божество, обычное олицетворение солнца – появилось на Дону после Пимена».

Теперь стану цитировать текст Андрея Кайсарова по брошюре «Славянская и российская мифология» (25). Смотрите мои фотографии и судите, кто из персонажей лучше соответствует древнему описанию, а я, не скрывая радости, всех выпускаю на белый свет со страницы 82:

«Мифологическое существо Полкан или Полуконь. Полуконь охранял солнечных коней Световида, коней богов солнца или богов-громовержцев. Среди полуконей русские Конёк-горбунок, Сивка-бурка и т.д. По внешнему виду он вполовину или намного меньше героических коней бога, он невзрачный, иногда уродливый даже (горб, длинные уши и т. д.). В метафорическом смысле он именно Полуконь-получеловек: понимает дела людей (богов и бесов), говорит человеческим языком, различает добро и зло, активен в утверждении добра».

Можно даже не комментировать, а обойтись одними цитатами, настолько древнее описание совпадает с видом реальных скульптур. Поставим себя на место древних славян, которые не знали львов и динозавров, зато отлично владели конями, рассмотрим снимок, и что же получается – найден оригинал сказочного Конька-Горбунка? Его мифологическое описание, изложенное профессором А.С. Кайсаровым в начале 19 века, идеально совпадает с фактурой скульптурного Каменного Коня, кроме того, имеющего длинный язык, потому и говорящего. Он же на летнем фото Сивка, опалённый солнцем, а на осеннем Бурка – бурый от влаги и мха. Конёк-Горбунок стоял на древнейшей Столповой дороге, и весть о нём в течение тысячелетий разносили по свету путешественники. Люди насочиняли об этом странном коне сказок и мифов. Самую известную из них – «Сказку о Коньке-Горбунке», сложил П.П. Ершов. Видел ли он статую этого Конька-Горбунка? Думаю, прочёл миф в изложении Кайсарова и слышал народные легенды, а потом придумал на их основе сказку. Световид представлен в русской мифологии четырёхликим главным богом, якобы властным на все четыре стороны света, а конь несёт колесницу этого бога по небесной тверди, в соответствии с индоевропейской мифологией. По своей языческой популярности Каменный Конь попал в исторические документы о сторожевой службе.

Андрей Сергеевич тоже не видел Красный Буерак и статую Полкана, а основывался на собранных мифах и преданиях. Почему так уверенно утверждаю? Вы поймёте, когда опуститесь ниже по тексту. Столповая дорога ко времени, когда он жил, уже потеряла своё значение. Мать Андрея Кайсарова, княжна Волконская, родилась в имении Чирково Ряжского уезда Рязанской губернии, где русский офицер Кайсаров был похоронен после гибели на поле боя в 1813 году, в возрасте 30 лет. Имение находилось на древнейшем водно-сухопутном пути, проходившем через Ряжск по реке Ранова. В настоящее время это село называют «Кайсарово». Расстояние от Красивой Мечи составляет около ста километров. Его предки могли ездить по этой дороге, видели Конька-Горбунка и передали описание по поколениям, как сказку. Уж больно точно описано, как будто всё он видел сам.

А в наше время, при первом же взгляде на Коня возникает впечатление, что его фигура хорошо знакомая. Начинаешь вспоминать и быстро находишь ответ: конечно, видел её в Питере под Медным Всадником! Не стану утверждать, что Фальконе снял с этого Коня копию или позаимствовал идею, но сходство потрясающее: та же поза и динамика. Да ещё и скачет он явно в сторону Западной цивилизации, догоняя уплывающее солнце.

Два камня-памятника: Коня и жертвенника с изображением Ящера, образуют мифическую композицию. Не сложно понять, что оба они стремятся вверх по склону горы, на небо: Конь взвился на дыбы, Ящер летит в ту же сторону на уровне головы Коня. Минута – и дары будут доставлены прямо Световиду. Как тут было не появиться всем этим мифам и сказкам о конях, которые скачут по небу. Люди давно всё заметили и описали правильно. Все статуи Красного холма нерукотворны. Они получились случайным образом из спрессованного песка, а потом ледник принёс их в Лебедянский край. Надо ли объяснять, что первые статуи богов, похожих на людей, отыскали здесь в натуральном природном виде, а потом стали делать их копии.

Если смотреть или снимать в направлении с севера на юг, на уровне верхней кромки этого камня, на срез, то на фотографии отчётливо видна голова великана: круглая лобная и теменная части, надбровные дуги, один глаз с левой стороны, приплюснутый нос, подбородок, усы на положенном месте, которые прикрывают губы. Лицо серого богатыря смотрит в небо, а затылок направлен на запад. Это скульптурное изображение можно приписать Горыне, свободно перемещавшему горы, отцу этого же Змея-Горыныча. Горыныч – это отчество Змея. Изображение находится на поверхности камня серо-красного цвета толщиной 1,2 метра и размером видимой над поверхностью земли части 3,5 на 1,5 метра. Плита, может служить алтарём, потому что торчит из склона при входе в овраг, к северу от Каменного Коня и на расстоянии трёх метров от него, а от береговой линии воды в Красивой Мече на расстоянии двухсот метров.

Ящер, летящий по южной фасадной стенке этого же камня, не был замечен летом в момент открытия из-за освещения, падающего на него под другим углом, чем зимой. На летних снимках он выглядит тёмной фигурой, которую теперь-то можно различать после хорошей зимней подсказки. Осенью, из-за намокшей поверхности, рисунок сливается с серой окраской всего камня. В морозный февральский полдень славянский бог Хорс светил как надо – ярко и прямо на Ящера. На этот раз Змей был замечен мной издалека и сфотографирован – не успел замаскироваться или скрыться в овраге. Его поза говорит о том, что он собрался отступить внутрь оврага, для залечивания раненой шеи и отращивания второй головы, поэтому с настороженностью смотрит на посетителя. На снежном фоне отчётливо видно его туловище с рельефным ребристым крылом, поднятым вверх.

Снова аналогия с мифами. Ну, что тут поделаешь, если этот персонаж похож на Змея, которого Георгий Победоносец пронзает копьём! И не трудно догадаться, на каком Коне он скакал. Кроме воображаемого, на роль всадника-победителя может претендовать сам Световид, с красным лицом, опалённым огненным Змеем, отдыхающий после поединка внутри оврага.

Ещё не всё. Он же бессмертный Змей-Горыныч! В том месте, с которого были отсечены две головы, в области шеи имеется природная полость с рваными краями, а на практике получилось, что головы не успели отрасти, а мёртвые валяются здесь же рядом, на дне оврага. Отсюда родился миф о порубленных и прирастающих головах Змея. Совсем не случайно Георгий Победоносец пронзает копьём символ язычества – Змея, который олицетворяет Сатану, этим образом утверждая торжество христианства над язычеством. Уцелевшая голова как бы насечена на поверхности вокруг глаза. Око устроено в отверстии глазницы внутри камня и смотрит на мир широко и открыто своим чёрным зрачком. Получается, что изображение Ящера составлено из сочетания скульптурных элементов и эскизов, отпечатанных на поверхности камня. Ящер имеет естественное происхождение, и древние люди давно его заметили на камне, лежащем на виду. И полетели сказочные Змеи по всей Руси.

Змей-Горыныч – это второй персонаж Красного Буерака, который неплохо подходит под описание, составленное Андреем Кайсаровым:

«Ящер стережёт подземное царство. Змеи – хранители кладов несметных, трав целебных, живой и мёртвой воды. Змеи символизировали тучи небесные грозовые, мощный разгул стихий. Они многоглавые. Одну голову отсечёшь – другая вырастает и пускает языки огненные, молнии. Змей-Горыныч – сын небесной горы – тучи. Змеи эти похищают луну, звёзды и даже солнце. Змей может быстро превращаться в юношу или девушку, что связано с омолаживанием природы после дождя и после каждой зимы» (26).

Теперь понятно, что Кайсаров не видел каменный оригинал, который живёт не на небесной горе, а на настоящей, на камне, который торчит из горы Удрики. Его родила настоящая гора, поэтому Змей и есть Горыныч!

В календаре славян есть два праздника змей. Первый – 25 марта, когда почва становится теплой, и они выползают из-под земли, оттуда – откуда вытекает родниковая вода. С ними связан торжественный приход весны. Второй – 14 сентября, когда они уходили на зимовку. Считалось, что змеи помогали вымаливать дождь, так как они любят не только тепло, но и влагу. Изображения змей украшали древние сосуды для воды. Этот Ящер и Конёк-Горбунок претендуют на роль помощников бога Световида, ответственного за небо и водную стихию.

Перед четырёхликим Световидом на дне оврага лежит большой гладкий камень-песчаник треугольной формы с размером сторон два на три метра и толщиной около одного, который мог служить ему ритуальным жертвенником – крадой. Ручей, протекавший по дну накануне Радуницы, ночью всегда затихал и позволял поставить дары на алтарь. Утром вставало солнце, топило снег, поток усиливался и смывал всё с поверхности – как будто Световид сам регулировал солнечный свет, воду в ручье и забирал приношения. Отличный финал! Если в этот день подмораживало – вода не прибывала, значит, бог гневался на людей. Только вот для исследователей, вряд ли что осталось возле этой крады. Обширный участок из наносного грунта – конус выноса, хорошо виден на луговине. Если его исследовать, то можно найти свидетельства человеческой деятельности, а осколки от ритуальной посуды – уж наверняка.

«На треугольный камень каждый мог принести жертву: Творцу – солнцу и небу, Матери-жизни, земле, предкам. Славяне некоторых племён сжигали умерших, но для этого ритуальная крада не подходила. Существовало поверье, что сожжённый уносится в рай-вырий немедленно, на глазах любящих его близких. Душа ассоциировалась с дыханием и дымом. Далее её подхватывали жаворонки – первые птицы, прилетавшие весной из вырия-рая. День прилёта жаворонков 9 марта считался днём поминовения предков и назывался Радуница» (27).

Место для ритуальных целей обнаружено рядом, на правом берегу Красного Буерака, между ним и курганом Волотова Могила. На вершине этого холмика лежит камень среднего размера, а вокруг него лужайка обильно посыпана пемзой, в которую через тысячелетия превратилась зола от ритуального костра. Место сильно изрыто грабителями, и повсюду валяются черепки от керамической посуды, а что здесь сжигали – не ведаю.

До наших дней сохранилась весенняя традиция выпекать фигурки жаворонков, вылепленные из теста, а праздник называется Сороки. Обычай поминать усопших на могилах едой и выпивкой дожил до наших дней, хотя он противоречит обрядам христианской религии.

«Крада – жертвенный алтарь, горящий жертвенник, костёр. На нём сжигали мёртвых и приношения. Нестор называл их «крады и требища идольские». Ящер у подножия крады означает подземное царство; чаша с плодами – обильную земную жизнь; колесо – солярный знак, который символизирует вечное обновление жизни на земле» (28).

Оказывается, наш Ящер ещё и повелитель подземного царства. Совсем неслучайно он представлен на камне, который высунулся из-под земли.

Соседний камень, опознанный Колобком, несёт криптограмму из четырёх изображений. На второй позиции показана свастика – Коло, которая у древних славян символизировала солнцеворот – ежегодный небесный ход солнца по четырём временам года. Свастика Красного Буерака расположена на северной поверхности камня, составлена из четырёх крыльев, катится в правую сторону, вслед за солнцем. Её изображение имеется на древних славянских сосудах. Скульптурный портрет повелителя Солнца – бога Хорса (он же славянский царь Колоксай), окружённый кружёчками орнамента, словно солнечными бликами, проступает на этой же поверхности справа от свастики. На первой позиции изображена вездесущая змея, на четвёртой – хорёк, помощник Хорса.

Вспомните сказку: старики – потомки Колоксая, исполнили роль жрецов – поскребли по сусекам и совершили ритуальную выпечку. И покатился по вселенной, как солнце круглый и румяный Колобок, вращая на боку «Коло» – древний солярный символ славян. Не ведаю, как в ваших краях, а у нас, когда пекут пироги, по поверхности делают несколько наколок – глазок и ушек, совсем как у каменного Колобка, символизируя четырёхглазое всевидящее светило. О милом и разудалом Колобке каждый из нас помнит с пелёнок. Что тут добавишь? Приходите и смотрите его в каменном виде.

Все атрибуты, символы, функции солнца кратны четырём: четыре строны света – север, юг, запад и восток; четыре времени суток – утро, полдень, вечер и полночь; четыре времени года – зима, весна, лето и осень – поэтому у солнцеворота четыре лепестка, а у Колобка четыре глаза.

Для полного комплекта недостаёт только чаши с дарами. Зря, что ли, в народе живёт понятие достатка? Ну, как же, как же, здесь она – огромная и наполненная вечными каменными плодами! Стоит себе спокойно в самом начале Красного Буерака тысячи лет. Это её, Полную Чашу, принял я в спешке за шишковатый панцирь гигантской черепахи.

Если этого мало, то примите ещё пару персонажей, составивших пару влюблённых. Уж не от этого ли счастливого супружества произошли все кони? Первая плита, размером 3х5 метров, толщиной до 0,6, представляет скульптуру мохнатого «скотьего» бога Велеса, который прислонился к ясноокой Луннице. Велес похож на безрогого, однако бородатого горбоносого барана, взирающего на мир суровым взглядом. Рядом примостилась холодная повелительница неба – Лунница, освещающая землю двумя огромными глазами-прожекторами. Почему она здесь двуоокая, если сама Луна – всем известный единственный круг? Богиня Лунница представлена двуоокой на древнейших талисманах. Первое око изображает восход Луны на востоке, потом небесный ход по дуге, похожей на коромысло, а другое – её закат на западе. Древние люди имели воображение не хуже нашего и отлично передавали символику.

Четыре камня образуют в Красном Буераке уникальный языческий комплекс. Главные герои здесь Световид и Конёк-Горбунок. Каждый из них имеет свой алтарь для приношений. Под ногами у Конька-Горбунка лежит Мёртвый Конь. Его голова свёрнута назад, будто бы специально во время принесения в жертву. Третий Конь представлен только головой на короткой шее, на камне-медальоне диаметром в полтора метра. Похож на шахматную фигуру. Сомневаюсь в оценке его роли. Что это, очередная жертва Горбунку, или символ небесного светила?

Все персонажи Красного Буерака – полноправные члены «свиты» древнего Свитовида.

Рядом с устьем Красивой Мечи затаилась сказочная Русь и дождалась своего открытия.

В «Книге Большому Чертежу» от 1627 года говорится:

«С правыя стороны, пала в Дон речка Лебедянь, а на усть её на Дону город Лебедянь, от Донкова до Лебедяни 20 вёрст. А ниже Лебедяни, вёрст с 8, пала в Дон река Быстрая Меча; на усть реки Мечи с вышныя стороны Болотова Могила» (см. прим. 9 к разделу 2).

Если расстояния умножить на 1,6, то получим их в километрах, тогда они сойдутся у объектов. Хорошо известно, что от Лебедяни до Данкова 32 км, а до устья Красивой Мечи – 13. Курган стоял на правом берегу, на высоком месте в Удриках, в километре от устья, над Чуровым бродом. Его раскопали и исследовали в начале 20 века тамбовские учёные. Очевидна описка: «река Быстрая Меча», которая так никогда не называлась. Возможно, ошибка возникла из аналогии с рекой Быстрая Сосна. Зато место города Лебедяни указано с абсолютной точностью, и названа речка Лебедянь, что согласуется со сведениями из булгарских летописей.

Курган Волотова Могила входил в состав сказочного комплекса, и отделялся крошечными овражками от ритуального холма с кострищем, и от следующего за ним холма. С его вершины каменные бабы, родные сестры истуканов с острова Пасхи, смотрели с Удриков на восход солнца, стараясь разглядеть братьев за дальним горизонтом. Вершина кургана срыта археологами, а бабы лежит на дне реки. И теперь место кургана различимо, но только с противоположного берега заметен холм, на котором он стоял. На его месте остался кратер раскопа диаметром 20 метров и несколько ям от каменных баб, стороживших его покой.

В заключение, предлагаю пройти от Красного Буерака всего пару километров через вершину Красного холма к югу и познакомиться с самой Матерью-прародительницей всех земных людей и богов – Венерой из палеолита, которая в разные времена носила имена: Золотая Баба, Златая Мать, Макошь (29). Она лежит животом вверх на западном склоне оврага Лоск, готовая к продолжению рода, манящая пышным телом, большими шикарными грудями, красивым лицом, имеющим нос, рот, глаза, роскошную волну волос, откинутую в правую сторону на каменную подушку, из-под которой выглядывает сказочная птица Сва, что из «Велесовой Книги». Костяная копия этой Венеры найдена в древнейшем кургане у села Гагарино, ниже по Дону, и теперь хранится в музее. Археологи окрестили статуэтку Венерой по незнанию, что оригинал лежит всего-то в 18-ти километрах.

Само собой, такие боги, в таких мистических местах, не могут обходиться без алтаря. Перед Золотой Бабой лежит плита серо-красного цвета четырёхугольной формы с размером сторон метров до двух и толщиной до метра, с гладкой горизонтальной верхней поверхностью. С этого алтаря дары доставлялись в Дон тем же способом, что и в Красном Буераке, посредством ручья, протекавшего весной по дну оврага.

Кстати, возвышенное место к северу, с которого стекает овраг Лоск, называется «Золотая гора», а неподалёку к западу находится маленькое озеро, связанное подземной протокой с Доном. Зайцев Владимир Сергеевич, житель Нижнего Брусланова, показавший странные камни в овраге Лоск, помнит название Золотой горы (она же в более позднем язычестве Красный холм) и рассказал про странное явление: мякина, выброшенная в озерко неподалёку от Бабы, через сутки появилась в донских водах за две версты. По моему мнению, овраг назван так по лоскутку Бруслановского леса, росшего на его берегах до середины 20-го века. Лоск – это лесок, лоскуток леса – термин, который встречается в межевых книгах. Этот лесок сапёры спилили во время войны, и использовали дубовые брёвна для укреплений. Пеньки этой дубравы ещё долго торчали на берегах оврага.

Заключение

На Красном холме в устьевой зоне Красивой Мечи сохранились до наших дней два языческих святилища, в точности, соответствующие описанию из древних мифов. Коллекция славянских божеств представлена в двух оврагах: Лоск и Красный Буерак, а Золотая гора является их обиталищем – русским Олимпом. Приезжайте и смотрите наяву по координатам:

Красный Буерак – N 52 градуса 55 минут 46.3 секунд и E 39 градусов 01 минута 52.9 секунд;

Золотая Баба – N 52 градуса 54 минуты 50 секунд и E 39 градусов 00 минут 00 секунд.

Можете не сомневаться в моих выводах – нерукотворные выразительные статуи – самое надёжное свидетельство. Удрики – это и есть тот самый летописный Чуров, населённый каменными бабами с кургана Волотова Могила и скульптурами Красного Буерака, то есть чурбанами, хранителями покоя предков.

Данный раздел нам представил летописный Чуров, потерянный историками, потому что он не вяжется к официальному Куликову полю. А ведь он отмечен в «Задонщине» дважды: как место стояния Мамая «между Чуровым и Михайловым» и в притче о Фоме Кацибее, стоявшем в дозоре «на Чурове».

Лебедянский Каменный Конь – знаковая фигура, отмечавшая вместе с каменными бабами речной брод, а также межевой знак Чур из языческих мифов, их хранитель, а в просторечии – чурбан, столп, давший название Столповой дороге, самый первый пограничный столб Древней Руси. У бродов Нижней Мечи исследованы объекты археологии, получившие условное название «Древняя Русь». Здесь, на земле вятичей, родился миф о Коньке-Горбунке, который пас стадо солнечных коней Световида, записанный Андреем Кайсаровым, а на его основе П.П. Ершов сочинил свою знаменитую сказку.

Экспедиция 1499 года, посланная Иваном III, грузилась в Тютчеве, а не в Козьем. Грозный царь лихо скакал на Каменном Коне по Мече и ставил сторожи в нынешних Лебедянском и Краснинском районах, а не в Ефремовском. Из Ефремовского уезда на трёхногом Коне из мутного Смутного времени выбирался другой царь – Михаил Фёдорович.

Имя лебедянского Каменного Коня, ставшее нарицательным, передалось другим камням, даже на коней непохожим. Например, в Козьем Ефремовского района, в Приолымье Тербунского района, у села Долгое Данковского района.

Причина исторической ошибки очевидна и вполне понятна: Каменных Коней было два – историки запутались. Лебедянский Конь значится во всех документах до Смутного времени, а ефремовский – во всех документах после него. При анализе истории Каменного Коня следует выделять временные периоды, в каждом из которых менялась ситуация в регионе, к каждому из которых относятся определённые документы: до основания нового Данкова и после, до образования Зеленковского стана и после.

Лебедянский Каменный Конь

Примечания

1. Вейнберг Л.Б. [7http://sarkel.ru/istoriya/don_reka_v_evropeiskoj_rossii // http://bie.slovarnik.ru/html/d/don.htnl

2. РГАДА. Дела Крымские.

3. Иловайский Д.И. [13http://dugward.ru/library/ilovayskiy/ilovayskiy_istoriya_ryazanskogo_knyajestva.html

4. Загоровский В.П. [1http://www/vostlit/info/Texts/Dokumenty/RUSS/XVI/1560-1580/Akty_popov_I/>

8. Там же. С. 7.

9. Там же. Источники. С. 9.

10. Загоровский В.П. [1 http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1560-1580/Akty_Popov_I/1-20/18/htm

13. Сельские поселения Липецкого края в 17 веке. [37http://www.lipetsk.ru/town/kraeved/ig02lpos.html?pass=1&backurl=/town/kraeved/ig02lpos.html&

14. Березнев А.Т., Кулик А.В. [39http://forum.fstanitsa.ru/cgi-bin/yabb/YaBB.pl?board=4;action=display;num=1149506291

24. Беляев И.Д. С. 64.

25. Кайсаров А.С. Славянская и Российская мифология. // В кн.: Мифы древних славян. Велесова книга. [28http://lounb.ru/lipmap/index.php/personalii/urozhentsy-lipetskogo-kraya/130-bunin-yu-a.

43. ГАЛО. Ф. 8. Оп. 3. Д. 4.

44. Ф. 183. Оп. 1. Д. 4. Л. 145 об.-147.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕКЦИЯ

Валентин Баюканский,

действительный член ПАНИ,

председатель Союза писателей «Воинское содружество»

Букет из будущего

Известный художник Эдуард Елизаров был сильно обескуражен. Несколько минут назад он получил официальное уведомление из Главного управления нотариальных актов о том, что стал обладателем Исключительного Сокровенного Желания (ИСЖ). Этого он никак не ожидал: дарителем столь бесценного сокровища оказалась его мать Лидия Евгеньевна, умершая месяц назад. Об Исключительном Сокровенном Желании мечтали все. Однако получить его было делом крайне трудным. Оно давалось людям после положительного вердикта Беспристрастного Верховного Суперкомпьютера, который учитывал уровень положительных и отрицательных действий каждого человека. Исключительное Сокровенное Желание воплощало в реальность любую человеческую фантазию, однако полученной привилегией можно было воспользоваться лишь однажды и в отношении лишь одного человека.

О том, что мать заслужила Исключительное Сокровенное Желание, Эдуард даже не догадывался. Лидия Евгеньевна всегда жила тихо. В последнее время часто болела. Когда её в очередной раз увезли в больницу, он подумал, что всё, как и всегда, обойдется. Через неделю мать перевели в крыло, где лежали почти безнадежные пациенты. И только тогда Эдуард почувствовал, что всё намного серьёзней, чем он предполагал. Через пару дней его матери стало хуже и её подключили к аппарату искусственного дыхания. Узнав об этом, Эдуард поехал в больницу. Зайдя в палату и взглянув на мать, понял: это конец. Окутанная проводами и трубками, Лидия Евгеньевна тяжело дышала, находясь в забытьи, и не реагировала на его голос.

…Через несколько часов она скончалась, так и не приходя в сознание. Когда матери не стало, Эдуард зарыдал, осознав, что больше никогда её не увидит.

* * *

Узнав о подаренном ИСЖ, Елизаров стал вспоминать, что не всегда был ласков и справедлив с матерью. Её советы и предостережения Эдуарда часто раздражали.

– Хватит советовать! Я уже взрослый человек! – грубо осаживал он Лидию Евгеньевну.

Однажды, когда Эдуард в очередной раз бестактно оборвал мать, её глаза наполнились слезами:

– Вот когда меня не станет, ты пожалеешь, что так себя вёл, но будет уже поздно, – укоризненно произнесла она.

Эдуарду стало стыдно, когда он вспомнил об этом.

– Мамочка, любимая, прости! Как бы я сейчас хотел всё исправить! – с сожалением прошептал он.

Мысль о том, что она не воспользовалась всемогущим ИСЖ, терзала художника. Эдуард наконец-то осознал, каким близким и дорогим для него человеком была его мать. Как жаль, что он вовремя не смог оценить её душевных качеств, хотя она всегда ему помогала, как, впрочем, и другим людям. Зато Лидию Евгеньевну Елизарову по достоинству оценил беспристрастный Суперкомпьютер.

Лидия Евгеньевна с раннего возраста прививала Эдику любовь к искусству. Заметив тягу сына к рисованию, отвела его на занятия в художественную школу. Из своего скудного бюджета она ежемесячно умудрялась выделять необходимую сумму на приобретение бумаги, холстов, красок и кистей. Уже через пару лет у Эдика состоялась первая персональная выставка. Десятилетнего Елизарова называли юным дарованием, подающим большие надежды.

В двенадцать лет Эдик увидел яркий и эмоциональный сон, оказавший сильное влияние на его дальнейшую судьбу.

Юному художнику приснилось, что у него был необычный друг – сказочно красивая жар-птица. Как-то она попросила его нарисовать букет цветов, но Эдик её просьбу проигнорировал. Когда жар-птица ещё раз напомнила об этом, он грубо ответил: «Не приставай! У меня нет на это времени!». Она покачала головой: «Ты сильно обидел меня своим невниманием, поэтому я от тебя улетаю. Прощай!»

Грациозно взмахнув крыльями, которые непрестанно искрились, переливаясь всеми цветами радуги, она медленно полетела прочь. Эдик понял, что теряет своего лучшего друга. Он бежал за ней, умоляя вернуться, обещал исправиться и сделать всё, что она пожелает, но жар-птица улетела. Эдик проснулся весь в слезах. В этот момент мать подошла к нему и спросила: «Что случилось? Ты звал кого-то во сне и сильно плакал».

Сотрудница Лидии Евгеньевны, услышав эту историю, высказала догадку: «Эта жар-птица – талант вашего сына. И то, что он проявил к ней невнимание, указывает на то, что ваш Эдик может отвлечься на что-то другое и этот талант потерять. Пусть он непрестанно трудится, и, может быть, птица к нему ещё вернется».

Прошли годы. Эдуард Елизаров стал известным художником.

Эдуард всегда помнил о том необычном сне и только сейчас догадался, что той удивительной жар-птицей была, оказывается, его мать. Она вела его по жизни и даже пожертвовала своим Исключительным Желанием ради него и поэтому он должен её отблагодарить! Эдуард стал думать, как это лучше сделать.

Вдруг Елизарова осенило. Нужно узнать свой самый недостойный поступок, какой он совершил в отношении матери, и исправить его! Это будет достойным ответом на её подарок.

Елизаров загадал Исключительное Сокровенное Желание, и перед его мысленным взором в ускоренном темпе стали сменяться события из его жизни, и он перенёсся во времена своей юности.

…Ему семнадцать лет. Эдуард приехал с матерью в Москву, чтобы в день открытых дверей посетить художественную академию. Лидия Евгеньевна показала работы сына одному из членов приемной комиссии и попросила их оценить.

– Вы говорите, что ваш сын школьник и окончил лишь художественную школу? – недоверчиво переспросил пожилой преподаватель. – Если это так, то хочу вас поздравить. Не всё здесь, конечно, профессионально, и при желании можно придраться, но… У нас некоторые студенты даже второго курса не обладают таким цветовым чутьем и такой фантазией. Пусть ваш мальчик, не теряя времени, подаёт документы.

Эдик сдал вступительные экзамены и стал самым молодым студентом в своей группе. Мать помогала ему материально, чтобы он занимался исключительно учёбой. Эдуард так привык к её помощи, что даже не задумывался, насколько ей было трудно его содержать: получала она немного, а отец, бросивший Эдика, когда ему исполнился год, оказывал лишь символическую помощь, да и то изредка.

После окончания академии Эдуард остался в Москве. Со временем у него появились поклонники и постоянные покупатели. Они помогли Эдуарду организовать персональную выставку, на которую он пригласил свою мать.

Лидия Евгеньевна светилась от счастья – картины её любимого сына экспонировались в столичной галерее! Работы Эдуарда Елизарова хвалили не только друзья, но и пришедшие на выставку незнакомые посетители. Многие записали слова благодарности в книгу отзывов.

К Лидии Евгеньевне подошёл тощий молодой человек с диктофоном. Его глаза закрывали темные очки, тонкие пальцы были унизаны крупными перстнями.

– Я журналист издания «Откровения наших звёзд», – гордо представился незнакомец. – Вы, как я понимаю, мама Елизарова. Скажите, вы догадывались, что ваш сын будет известным художником?

– Да, потому что Эдуард с детства боялся потерять свою жар-птицу, – ответила Лидия Евгеньевна.

– Что, Эдуард Елизаров верил в сказки? – язвительно произнёс журналист. – На него это не похоже. Расскажите об этом подробней!

В этот момент к ним подошёл Эдуард и, услышав, что мать начала вспоминать увиденный им сон, резко её оборвал:

– Зачем ты это выдумываешь? При чём тут какая-то жар-птица! Я всего достиг сам!

Лидия Евгеньевна увидела, что журналист радостно ощерил редкие зубы, предвкушая семейный скандал, который можно смачно описать в статье.

– Да, Эдуард Елизаров, безусловно, талантливый художник и добился всего сам, а про сон я сказала специально для затравки, – вымученно улыбнулась Лидия Евгеньевна. – Он сам всё расскажет, а я пока посмотрю его новые картины.

Лидия Евгеньевна отошла и сделала вид, что внимательно рассматривает картины сына. Её глаза застилали слезы. Давно она не испытывала такого унижения. И главное – за что? Ведь она сказала правду. Неужели Эдуард, в котором она души не чаяла и которому непрестанно помогала, стал таким жестокосердным и неблагодарным?

Лидия Евгеньевна взяла себя в руки и немного успокоилась. Когда посетители выставки стали расходиться, Эдуард подошёл к матери.

– Ты что стоишь в сторонке? Обиделась на мое замечание? Здесь столица! Нужно думать, что и кому говорить. Этот журналист представляет скандальный журнал. Ему только дай повод – он так распишет, что вовек не отмоешься, а мне заказчиков терять нельзя.

– Сынок, мне казалось, что искусство облагораживает человека, дарит ему возможность стать лучше и чище. И если ты стесняешься своей матери и можешь ей нагрубить, зачем ты тогда стал художником? – укорила его Лидия Евгеньевна.

Эдуард понял, что перегнул палку.

– Ладно, мам, не обижайся, я не хотел. Пойдём, отпразднуем мой успех, ребята ждут, – примирительно попросил он.

– Ты иди, отмечай, а я схожу в магазин, кое-что куплю на дорогу. У меня через пару часов поезд, – уклончиво ответила мать и, помахав сыну рукой, направилась к выходу.

…Очутившись в своем прошлом, Елизаров смотрел на эту сцену с ужасом. Как он мог так огорчить свою мать и отпустить домой, с ней не примирившись? Теперь он точно знал, что нужно сделать.

…Эдуард придержал мать за руку.

– Мама, не уходи. Время ещё есть. Давай отпразднуем наш успех, тем более что у меня есть для тебя подарок, который я должен тебе обязательно вручить.

Лидия Евгеньевна удивилась, когда сын сказал «наш успех», и улыбнулась.

– Пожалуйста, не обижайся. Проходи в подсобную комнату. Там уже стол накрыт.

Елизаров увлёк за собой мать и подвёл её к сотрудникам галереи.

– Вы тут поговорите, а я сейчас подойду.

Эдуард торопливо удалился. У входа в галерею его ожидал курьер с большим букетом ярких гербер. Тогда, в прошлом, Елизаров подарил эти цветы директору галереи, а сейчас он решил вручить их своей матери.

Первое слово предоставили Елизарову как главному участнику события.

Эдуард взял букет и торжественно произнёс:

– Друзья, вы все помогали мне, чтобы эта выставка состоялась, за что я вам сердечно благодарен. Но будет справедливым, если мой тост я произнесу в честь своей мамы – Лидии Евгеньевны Елизаровой. Она первая разглядела и поддержала мой талант. Она всегда в меня верила. В юности я увидел необычный сон. Мне был показан мой лучший друг, дающий мне силы и желание работать. Это моя мама – моя жар-птица. Пусть эти яркие цветы напоминают ей о моей любви.

Елизаров протянул букет матери, которая, услышав слова сына, заплакала. На этот раз она не скрывала своих слёз. Это были слёзы радости.

Дома Лидия Евгеньевна поставила роскошный букет в вазу.

– Мой сын иногда бывает не сдержан, но в его душе всё-таки есть радуга. Этот букет вселяет надежду, что так будет всегда.

* * *

…Вернувшись в свою реальность, Эдуард Елизаров облегчённо вздохнул. Его душа пела! Он исполнил свой сыновний долг – воздал должное матери и выполнил просьбу жар-птицы – подарил ей прекрасный букет.

Владимир Богданов,

член Союза Российских писателей,

лауреат премии им. А.Т. Березнева

Все билеты проданы
(О сборнике Валентина Баюканского о липецкой драматургии)

       - А разве есть липецкие драматурги? – удивились в библиотеке, когда Валентин   Баюканский попросил её сотрудников подобрать ему материалы о местных драматургах. Теперь было впору удивляться Валентину. Он-то уж точно знал, что есть такие. Ещё бы! Его отец, известный липецкий писатель Анатолий Баюканский – автор нескольких пьес, которые с успехом были поставлены на сцене не только Липецкого драмтеатра. Неужели и Анатолия Борисовича нельзя назвать драматургом? А ведь есть, кроме него, в нашем городе ещё несколько авторов драматических произведений. Кто именно – об этом рассказывается в сборнике В. Баюканского «Билеты на спектакль проданы» с подзаголовком «Из истории липецкой драматургии», который увидел свет в Липецке в конце года театра.
       Вряд ли многим липчанам известно, что ещё незадолго до войны в Липецком драмтеатре была впервые поставлена пьеса нашего земляка, Героя Советского Союза М.В. Водопьянова «Мечта». Прославленный лётчик был членом Союза писателей СССР, написал несколько пьес. Он часто приезжал в Липецк, бывал в городском театре. Вот сюда Михаил Васильевич и передал свою «Мечту», поставленную в 1937 году. Успех постановки был огромен, на спектакль ходили целыми трудовыми коллективами, школами.
          Надо сказать, что и позже, в 60-70-е годы прошлого века липчан радовало немало культурных событий. «Литература и театр были на подъёме»,- вспоминала заслуженная артистка РСФСР С. Лисовская.
         Именно в это время в 1967 году к полувековому юбилею Октябрьской революции в драмтеатре была поставлена пьеса Анатолия Баюканского «Когда цветёт вереск». Она о судьбе красного комиссара Александра Вермишева, погибшего в Ельце от рук белогвардейцев в 1919 году.
        Не так часто спектакль вызывает огромный интерес не только у зрителей, но и у профессионального сообщества. О нём писали местные и центральные газеты, журнал «Театральная жизнь». На основе спектакля была создана радиоверсия, трижды прозвучавшая по Всесоюзному радио в передаче «Театр у микрофона» и вошедшая в её «Золотой фонд». Особенно тепло принимали спектакль в Ельце, где он прошёл с аншлагами семь дней.
       Позднее на липецкой сцене была поставлена комедия «Зажигаю свою звезду» по новой пьесе Анатолия Баюканского.
       Особая страница в жизни коллектива театра и драматурга – работа над спектаклем по пьесе А. Баюканского «Сестра милосердия», посвящённой нашей    землячке, Герою Советского Союза Ксении Константиновой. На премьере в 1975 году присутствовали родственники героини, её отец Семён Григорьевич, руководство области и города. О том , как она прошла, подробно рассказывается в сборнике Валентина Баюканского.
Автору этой рецензии довелось побывать на спектакле, созданном в 1967 году по знаменитой автобиографической повести Владислава Титова «Всем смертям назло». Он оставил большое впечатление. Зрители глубоко погрузились в трагическую судьбу героя, который лишился обеих рук, спасая своих товарищей – шахтёров. Раньше они могли сопереживать ему, прочитав повесть В. Титова в журнале «Юность». И восхититься мужеством автора, который сумел преодолеть свою трагедию и найти себя в литературе. Чтобы родился спектакль на липецкой сцене, режиссёру Константину Даниловичу Миленко больших трудов стоило уговорить нашего земляка писателя Владислава Андреевича Титова на совместную работу над пьесой. В. Баюканский приводит одно из писем режиссёра к автору повести. Обязательно прочитайте: прекрасное свидетельство того, как надо относиться к делу, добиваться своей цели.
       В сборнике «Билеты на спектакль проданы» рассказывается и о других липецких драматургах, чьи пьесы обрели сценическую жизнь совсем недавно. Наверняка, немало липчан посмотрело спектакли по пьесам Александра Пономарёва и Бориса Бужора. Работа В.Баюканского любопытна и тем, что в ней приводятся краткие сведения о драматургах Анатолии Баюканском, Владиславе Титове, режиссёрах Константине Миленко, Николае Ульянове, Евгении Минском (это советский период), а также об авторах уже российского периода – Александре Пономарёве, Борисе Бужоре, Николае Карасике, Ирине Тануниной.
На страницах сборника можно ознакомиться и с откликами, рецензиями на спектакли названных авторов. Валентину Баюканскому всё же удалось с помощью библиотекарей отыскать в архивах материалы из истории липецкой драматургии.
       Напомним, что в 2021 году Липецкому драмтеатру – сто лет. Думается, что сборник В. Баюканского «Билеты на спектакль проданы» станет одним из первых подарков всем театралам нашей области к славному юбилею, за которым должны последовать и другие.

Николай Муромцев,

действительный член ПАНИ,

член Союза писателей России,

доктор сельскохозяйственных наук

Ведро картошки

В тяжёлые военные и послевоенные годы трудно было всем: рабочим, крестьянам и всему народу. Тринадцатилетний Миша Турыкин, ученик пятого класса, беззаботно проживал в это время в небольшой деревушке верстах трёх от пристанционного поселка Воротынцево, где имелась семилетняя школа. Рос он смышленым мальчишкой, сообразительным и очень добрым, а на учёбу ленивым. До самозабвения любил природу и всё, что в ней: коров, лошадей, лягушек, мышей, птиц, червяков и растения. Если он находил где-нибудь подраненную какую-нибудь пичужку, воробья или ворону, обязательно, несмотря на материнские запреты, приносил домой. Весной и летом укрывал их где-нибудь в дырявом сараюшке, а зимой, разумеется, в избе. И нередко пришедшую поздно вечером с тяжёлой работой его маму оглушительно приветствовал из-за печи крепкий вороний голос: карр, карр, карр. Из-за этого ему частенько попадало от матери. Отца-то, как и у большинства деревенских мальчишек, не было. Остался лежать в земле под Смоленском. Жили втроем: мама – Варвара Нефедовна, крутая на слово и всякое дело женщина, измученная непосильным трудом на железной дороге, и сестрёнка Ариша. Мать работала на железной дороге, а они с сестрой учились: Ариша – в седьмом, а Миша – в пятом, классах.

Росли без присмотра старших. Все способные держать в руках какие-либо орудия труда, трудились, не покладая рук. Все от зари и до зари, от темна и до темна, обливались потом на железной дороге, а большинство – на колхозных полях за «палочки». Поэтому всем деревенским мальчикам и девочкам было великое приволье, ибо дряхлых старушек и старичков они не особенно – то и слушались.

Вольной и свободной в деревне была лишь одна только Анна Похмелкина. Многодетная (от разных мужчин) она на этом основании считала себя свободной от каких – бы то ни было колхозных работ. И никакая власть ничего не смогла с ней поделать. Да ещё цыгане – эти вольные птицы степей, промышлявшие кузнечным делом ранее (сегодня почти позабытым, исчезнувшим), гаданием и другими многими непонятными делами. Они периодически один или два раза в год проходили этими местами, останавливались иногда на ночёвку и отдых на один-два дня. Останавливались всегда на опушке небольшого, но живописно расположенного на крутых склонах большой глубоковрезанной лощины Овечьего леса.

Тот памятный день запомнился Михаилу надолго. А случилось вот что. Варвара Нефедовна, уходя рано утром на работу, поручила Мише отнести ведро картошки старушке Аграфене Кузьминичне Просянниковой, ибо у неё, у Аграфенушки – то, как сказали её соседи, уже и картошка вся вышла. Ведро, наполненное доверху, уже стояло готовым в сенцах. Михаил, предвкушая приятное путешествие на дальний конец деревни, где он давненько не бывал, легко оторвал ведро с картошкой от земли и, перекосив плечи, не спеша, с отдыхом, поплёлся на противоположный конец деревни. Шёл он с частыми остановками, глазея по сторонам и остро примечая всё, что казалось ему интересным.

Вон дед Дементей с подвёрнутой внутрь ногой, пронёс из пуньки в сарай толстый железный шкворень, а тётка Даманя – его соседка – с размаху шибанула толстой суковатой палкой кур с огорода. Куры с криком и кудахтаньем – врассыпную, пытаясь встать на крыло и теряя при этом маховые перья. Однако всё, что из этого у них получилось, так это – быстрый бег вприпрыжку. Одна из них, видимо сгоряча, налетела на сладко дремавшего посреди дороги в пыли Бобика, который с перепугу вскочил, стал ошалело метаться из стороны в сторону, не зная на кого бы ему напасть. Постояв немного и вволю насмеявшись, Миша двинулся дальше, но тут его внимание привлекли два небольших очаровательных барашка, оказавшихся почему-то не в стаде, а дома. Возможно, из-за своей захворавшей мамаши–овцы, которая лежала в тени овина старой прошлогодней соломы, тяжело двигала боками и безучастно взирала на своих расшалившихся малышей. А эти чудные изумительные малыши пробовали свои силы: подпрыгнув на месте раз и два, они игриво и грациозно наскакивали друг на друга, легко соприкасаясь своими малюсенькими рожками. Смотреть на них было исключительно приятно и забавно. Пройдя ещё метров около ста, он стал свидетелем драки больших с яркими перьями петухов. Петухи, видимо, дрались уже давно, поскольку, как отметил Миша, были уже сильно в крови, а сами они, опустив крылья, медленно двигались с разинутыми клювами.

Миша поставил ведро картошки возле своих ног и вознамеривался, было, досмотреть петушиный бой до конца и узнать, кто из этих двух драчунов наконец-то победит. Но тут, откуда-то, словно из–под земли, появилась ещё не совсем старая цыганка с маленькой девочкой. Увидев ведро картошки, цыганка оживилась, приторная улыбка осветила черное морщинистое лицо. Она, подойдя вплотную к Мише, и слегка толкнув его в плечо чёрной заскорузлой рукой, сказала:

– Слушай, мальчик, ты куда несёшь эту картошку, а?

Михаил, увлеченный интересным зрелищем, сразу и не понял, что от него хочет эта чёрная, закутанная в необъятную цветастую шаль цыганка. Цыган Миша видел и раньше многократно, привык и не боялся их. Тем более что около ближайшего к нему дома стояла ещё не старая крупная костистая тётка Марфута Горячих и, опираясь на коромысло, смотрела в них с цыганкой, сторону. Между тем цыганка перешла в наступление:

– Послушай, сынок, – сказала она. – Давай меняться: ты мне вот это ведро картошки, а я тебе – щенка. Хорошего, очень красивого щенка. Щенок, знаешь ли, породистый, желтого с подпалинами окраса. Это аристократический окрас среди собак. Такого щенка ты больше нигде не найдешь – помяни моё слово. Он породистых кровей, его мама была…

Тут Миша не выдержал мощного напора слов и нетерпеливо сказал:

– Ну, а где же он сам-то? Щенок-то, говорю, где?

– А! – радостно завопила цыганка. – Он дома, в таборе. Вот тут, совсем недалеко, за последним домом. Миша оторвал взгляд от цыганки и посмотрел в указанном направлении. Там, в метрах ста пятидесяти действительно просматривался цыганский табор, белея на солнце несколькими старыми парусиновыми палатками и двумя или тремя распряженными подводами. И не успел Миша сообразить, что к чему, как цыганка, ловко подхватив одной рукой ведро с картошкой, а другой – свою маленькую девочку, быстро зашагала в сторону табора. Михаил, не отставая, – за ней. Тётка Марфута что-то закричала вслед цыганке, но Миша на бегу вполоборота крикнул:

– Это мы, тётка Марфута, будем меняться…

В таборе оказалось малолюдно. Взрослые, а с ними и дети, видимо, разошлись по деревне и близлежащему поселку в поисках добычи. Цыганка очень проворно опрокинула ведро картошки в какой-то бездонный, напоминающий чехол от перины мешок, а ведро хотела закинуть в телегу, полную каких-то лохмотьев, но Миша вовремя её остановил, и отобрал пустое ведро назад. Пока цыганка суетилась с картошкой, Миша успел мельком осмотреться вокруг. У этой же самой палатки, где развернулись меновые действия, с противоположной стороны был привязан жалобно и непрерывно скуливший небольшой откровенно дворовый кобелёк, действительно буровато-желтоватой масти. Он вёл себя весьма неспокойно, всё время вертелся, прыгал, пытаясь освободиться от старой изношенной веревки, которой он был привязан за колесо, стоявшей за палаткой старой телеги. Цыганка, подведя Мишу к кобельку и почесав ему за ушами, сказала:

– Вот, Миша, теперь это твой щенок. Видишь – как он соскучился по тебе. Она отвязала щенка от колеса и свободный конец старенькой, престаренькой веревки передала Мише. Щенок радостно заскулил, запрыгал вокруг Мишиных ног.

– Вот видишь, он сразу почувствовал в тебе своего хозяина. Ну, что же – владей, – заключила цыганка и пошла к другой палатке, давая этим понять, что мена на этом закончилась.

По дороге домой собачка стала все чаще и чаще обнюхивать землю и посматривать вправо, в сторону небольшой деревушки Извалы, лежавшей на восток от деревни, километров в четырёх.

И чем ближе подходил Миша к своему дому, тем тревожнее становилось на душе – знал, что мама не одобрит такого обмена и обязательно вздует, как следует. Придя домой, Миша привязал щенка в дырявом сарае, где хранилась всякая ненужная всячина. Когда пришла с работы мама, то, первым делом, спросила:

– Ну, как, сынок, отдал картошку бабушке Груше? Она что-нибудь сказала?

– А как же, не моргнув глазом, ответил Миша. Рада была. Просила передать тебе «спасибо».

– Ну, Слава Богу, – довольно сказала Варвара Нефедовна. – А то, наверное, бедняжка наголодалась. Ведь говорят, дошла до ручки, что и завалящей картофелины уже нет.

– А Миша опять притащил щенка, – неожиданно подала голос Ариша.

– У, ябеда, – тихо прорычал Миша, а мать спросила:

– И где же он? Небось, в сарае?

– А то где же, – поспешила подтвердить Ариша.

– Ну, ты вот что, вплотную приблизившись к Мише, сказала мама. Если завтра не отдашь его тому, у кого взял, то смотри – шутить не буду: всю спину и задницу исполосую вожжами. Самим есть нечего, а он, то птиц, то кошек натаскает полный дом. Теперь вот собаку притащил. А о том, чем её кормить, ты почему-то не подумал, и никогда не думаешь. Миша молчал и очень опечаленный лег спать, не зная, как выкрутиться из создавшегося сложного положения.

Рано утром, когда сестрёнка ещё спала, и только мать, кряхтя, опускала с кровати больные ноги, Миша быстро оделся и, выскочив на улицу, в одну минуту оказался возле сарая. Со скрипом отворив её, он увидел лишь кусок веревки, привязанный за щербатую доску, а самого щенка нигде не было. Осмотрев верёвку, Миша понял, что щенок перегрыз старую растрепанную верёвку и убежал через дыру. Убежал, видимо, к своему старому хозяину, у которого, как теперь стал понимать Миша, он был похищен цыганами. В дальнейшем его догадка полностью подтвердилась: собачка оказалась из той самой деревеньки Извалы, а хозяином её – старый дядька Костюха Чересседельников.

Однако самое неприятное было впереди, буквально к вечеру того же дня. Этим воскресным днём Варвара Нефедовна случайно встретилась в магазине с тёткой Марфутой, которая и рассказала ей о картошке, цыганке и щенке. Варвара Нефедовна тут же, даже толком не посмотрев какие -такие товары привезли в их небольшой магазинчик, поспешила возвратиться домой. Когда же, войдя из сеней в комнату и на возмущенный вопрос:

– Ты что же это, паршивец, натворил? И услышала громкое: – карр, карр, карр. Обессиленная в изнеможении присела на стоявшую рядом лавку, а из-за грудки печи на неё внимательно глядела ворона с перебитым крылом. Сам же виновник всей этой смуты, крутясь у магазина и увидев разговор своей матери с тёткой Марфутой, понял, что сделка с цыганкой раскроется. Сильно испугался и убежал в соседнюю деревню к двоюродной тётке Раисе Макаровне.

Так-то оно лучше!

Весть о том, что добротный ещё дом Семёна Носакова в обезлюдевшей деревушке Прудки, соседи начали уже разбирать на кирпич, дошла до Василия Ивановича Карпова, бывшего учителя семилетней школы, а ныне пенсионера, под вечер. Сам Семён уже переселился в купленный им каменный дом в соседней большой деревне. Не мешкая, встал Василий Иванович из-за стола, где по случаю воскресного дня сидел за праздничным обедом, и отправился к соседу – шофёру Грузилову.

Вечером, ближе к полуночи, к дому Василия Ивановича подъехал на машине Грузилов с Витюхой и Митюхой, известных в селе своим пристрастием к «зелёному змию». Побросав в кузов машины лом, кувалду, молоток и ещё что-то подобное, отправились в близкорасположенные от села Прудки. Подъезжая к дому, хотя и в темноте, все же заметили, как кто-то, бросив тачку с нагруженными кирпичами, опрометью бросился в кусты, густо окружавшие бывшую усадьбу Носакова. Вчетвером, сноровисто работая, быстро наломали полный кузов кирпича, и, не мешкая, отправились назад.

Спустя два дня в усадьбу Василия Ивановича въехал всадник, в котором хозяин узнал Семёна Носакова. Семён, степенно слез с седла, не торопясь, привязал лошадь за столб нового модного забора. Подойдя поближе, поприветствовал хозяина с поклоном, и без всяких околичностей проговорил:

– Молодец, Василий Иванович, – аккуратно сложил мой кирпич. Ну, и как мы поступим: сразу решим это дело или перенесём его в районный суд?

– А как ты докажешь, что это именно твой кирпич, может быть, я его где-нибудь купил? – напористо ответствовал Василий Иванович.

– А ты понюхай его, – он пахнет моим потом. Кроме того, я представлю свидетельства трёх или даже пяти человек, видевших, как ты с Грузиловым, Витюхой и Митюхой усердно трудились позапрошлой ночью на стене моего бедного дома.

Быстрый на дело и решения Василий Иванович сбегал в дом, возвратившись, вынул солидную пачку денег и молча передал их Носакову. Последний, не торопясь, пересчитал их, шевеля губами, отделил из них часть, положил их во внутренний карман рубчикового в заплатах, но чисто выстиранного пиджака, а остальные возвратил хозяину со словами:

– Ну, так-то оно лучше! Мне лишнего не надо, взял только то, что стоит кирпич по нынешним государственным ценам.

Сказал, снял картуз – поклонился, не торопясь отвязал лошадь, не спеша сел в седло, и шагом, не оглядываясь, уехал.

А стол–то, какой!

Математик Сергей Сергеевич Лопухов – молодой человек лет тридцати – был приглашён на юбилейные торжества родного района, проводимые районными властями в связи с круглой датой его образования. По окончании торжественной части все официальные участники и гости торжеств были приглашены в местный ресторан, обставленный с некоторыми претензиями на роскошь. В большом зале были накрыты столы на девяносто персон.

Сергей Сергеевич скромно уселся в конце второго стола. Его соседом справа оказался один из бывших руководителей района – Егор Алексеевич Андреев, приветливый мужчина высокого роста с приятной улыбкой. Познакомились, разговорились. И когда в качестве первого тоста Лопухов налил себе в рюмку сухого вина, Егор Алексеевич удивленно поднял брови, слегка коснулся мощной ручищей узкого плеча математика, и приветливо сказал:

– Ну что это Вы, Сергей Сергеевич? Сегодня такой весомый праздник! Разрешите, я Вам налью мужского напитка – хорошей водочки.

– Да я, вообще-то, предпочитаю сухое вино, – как-то неуверенно произнёс Лопухов.

– Э, да что это за питие? Вон посмотрите: и женщины предпочитают мужской напиток, а Вы тянетесь к женскому! Нет–нет, вот я сейчас налью Вам водочки, как и положено мужчине.

Говоря это, Егор Алексеевич добыл где-то чистую рюмку и ловким опытным движением в одно мгновение наполнил рюмку математика почти до краев. К этому времени руководитель района закончил приветственную речь, все гости дружно подняли рюмки и бокалы и выпили. Поднял рюмку и выпил и Сергей Сергеевич. Крепкая водка сначала обожгла горло, потом, после быстрой закуски малосольным огурчиком и бутербродом с икрой, приятно затеплилась в желудке. Гости, проголодавшиеся за день торжественных деяний, дружно налегли на закуски, ассортимент которых был исключительно широк. Не успел Сергей Сергеевич толком прожевать сочный кусок свежайшего телячьего языка, как раздался новый призыв к поднятию рюмок и бокалов. Лопухов решил на этот раз выпить налитую ранее им же самим рюмку сухого вина, а не водки. Однако Егор Алексеевич, предусмотрительно заранее наполнивший свою и его рюмки водкой, сказал, широко обводя богато уставленный яствами столы:

– Да, что Вы, дорогой Сергей Сергеевич! Посмотрите – стол-то, какой! Какая богатая и вкусная закуска. Под такую закуску грех не выпить именно водочки. А под сухое-то вино и кусок в горло не полезет.

– Ваше здоровье, – чокнувшись рюмкой с Лопуховым, убедительно произнёс Егор Алексеевич и залпом опрокинул рюмку в рот. Его примеру последовал и математик.

Гуляние в ресторане продолжалось долго, с отдыхом. После закусок подавали горячие блюда, и даже первое блюдо – наваристый бульон со свежими вкусными сочными пирожками. Тостов было много, и все выступавшие призывали выпить за что-либо: за успехи района в образовании детей, строительстве жилых домов и дорог, хороший урожай зерновых и кормовых культур, и так далее, и тому подобное. За каждым тостом выпивали кто, как и сколько мог. Понемногу выпивал и Лопухов. Перед каждой рюмкой он пытался перейти на сухое вино или вообще пропустить тост, но Егор Алексеевич каждый раз напоминал ему о богатстве стола, обводя своей большой рукой богато уставленные блюдами столы и, неизменно приговаривая:

– А стол-то, какой, Сергей Сергеевич! Не обижайте хозяев, давайте помаленьку.

И хотя Сергей Сергеевич пытался выпивать рюмки не до конца, а некоторые и вообще только пригубливал, однако же, к концу банкета он изрядно захмелел, и временами у него пропадало ясное представление: где и в каком месте он находится. И в один из таких моментов он, прочитавший незадолго до этого фантазии математика Фоменко, сказал, обращаясь наискосок через стол, полагая, что к Егору Алексеевичу:

– А Куликовская-то битва была под Москвой…

Сидевший напротив него главный санитарный врач района Дмитрий Архипович Тихогонов, присмотревшись к Лопухову, удивленно произнес:

– Ну и фантазёр! Такое и в кошмарном сне не приснится. А мудрый Егор Алексеевич, весело улыбаясь, примирительно сказал:

– Это его мозг, пользуясь удобной ситуацией, избавляется от действительно кошмарных и зловредных инсинуаций некоторых недобросовестных учёных, скособочивших умы у многих неопытных людей.

Вскоре на иномарке, принадлежавшей администрации района, Сергея Сергеевича отправили домой к родственникам, у которых он остановился. При этом он расслабленно повторял:

– Нет, нет! именно под Москвой.

И откуда что взялось?

Молодая, отяжелевшая от малоподвижной и сытой жизни сотрудница богатого московского банка Анна Кобылкина приехала навестить родителей. В воскресный день вечером она вальяжно покоила свое мощное тело в модной большой качалке, доставленной из её городской дачи. Наслаждалась теплым вечереющим днем, рассказывала смешные истории соседке, и вместе весело смеялись.

Неожиданно во двор усадьбы въезжает старый жигулёнок, из него степенно выходит давнишний приятель её отца Иван Матвеевич Жеребцов. Подходит к женщинам, вежливо приветствует их, расспрашивает приезжую о житие-бытие. Затем разговор переходит на их общих знакомых, продолжается о том, о сём. И, наконец, Иван Матвеевич, желая, вероятно, выразить приятное суждение о внешности знатной дамы, мягко и с искренним удивлением говорит:

– И откуда это всё, – указывая глазами на её солидное тело, – взялось? Я ведь, – со смешком продолжает он, – помню тебя во…от такой, – и указывает на свой поднятый кверху мизинец.

Приезжая дама, неловко и вымученно улыбаясь, произносит, глядя куда-то в сторону от гостя:

– Да что же такого? Нужно же быть кому-нибудь и толстым.

До ста лет доживу

Валентин Савельев устало обернулся назад, услышав шум автомобиля. Увидев приблизившийся к нему старый тёмно-зелёный жигуль, поспешил перейти на наветренную сторону, чтобы избежать густого чёрного шлейфа пыли, вплотную шествовавшего за автомобилем. Машина остановилась ровно напротив него, дверца правого переднего сидения приоткрылась, и усатый очень смуглый человек замахал рукой, приглашая его сесть.

Усевшись на переднем сиденье рядом с водителем, Валентин Сергеевич, присмотревшись к нему, понял, что знает этого человека, но не может вспомнить, кто именно он. За рулем жигулёнка сидел сухощавый, загоревший до черноты, невысокого роста человек, с поседевшей русой головой; на усатом, слегка продолговатом лице его, светилась весёлая с хитринкой улыбка.

Валентин Сергеевич, убедившись, что не сможет вспомнить его имя, обернулся, вежливо спросил:

– Простите, я убеждён, что раньше мы были знакомы, однако сейчас я никак не могу вспомнить, кто Вы?

Водитель широко улыбнулся, и просто сказал:

– Я – Сергей Гаврилович Бочкарёв, по прозвищу Бочкарь.

– О! Ну как же, я отлично помню Вас. В молодости Вы были такой весельчак, шутник. Тогда, пожалуй, лет пятьдесят тому назад, я пришёл из деревни в семилетнюю школу в пятый класс, а Вы были, помнится, уже вполне взрослым. Тут Валентин Сергеевич что-то вспомнил, и, удивлённый, неожиданно для самого себя, сказал:

– Надо же? Ведь я почему- то считал, что Вы давно умерли, и как это приятно теперь убедиться в обратном.

Сергей Гаврилович весело улыбнулся, и убеждённо проговорил:

– Недавно отпраздновал 85–летний юбилей. Районный врач позавчера сказал, что доживу до ста лет.

Ночной товарообмен

Ираида Васильевна проснулась в половине четвертого утра от разговора, доносившегося со стороны веранды его дома. Выглянув в окно, увидела Афоньку Ручкина, разгуливающего по палисаднику и разговаривающего сам с собой. Увидев хозяйку, Ручкин торопливо заговорил, опасаясь, что его не будут слушать, и выдворят вон, как непрошеного гостя:

– Слушай, Ира, опохмели меня, голова болит, сил никаких нет.

– Но у меня не пивная, да и время-то, какое, – ночь, – раздражённо произнесла хозяйка дома.

– Я заплачу… мёдом.

– Мёдом? – уже мягче переспросила Ираида Васильевна.

– Мёдом, мёдом! я сейчас, – и Афонька проворно побежал к жигулёнку, припаркованному напротив калитки дома. Оттуда он принёс ведро, наполовину наполненное мёдом.

И тут сделка состоялась. Ираида Васильевна, не мешкая, принесла бутылку самогонки, а Афонька налил ей большую банку мёда. Сделкой оба были довольны: хозяйка знала, что Ручкин хороший пчеловод и у него всегда качественный мёд, а Афонька – облегчил свою похмельную голову самогоном.

Раиса Усович,

академик ПАНИ,

член областного краеведческого общества

Мир тесен

В городе Торонто (Канада) живет семья Бердинских, с которой я несколько лет поддерживаю связь. Как-то в письме я упомянула о нашем земляке писателе Евгении Ивановиче Замятине. В обратном письме от Геннадия Степановича Бердинских я неожиданно получила такую информацию:

«В 50-х годах прошлого века было принято решение правительства нашей страны о создании конструкторского бюро по новой технике в г. Свердловске (теперь этот город снова называется Екатеринбург). Для оказания помощи в создании нового КБ из Москвы была направлена группа ученых и инженеров. В их числе был Замятин Евгений Валерьянович, родственник русского писателя Евгения Ивановича Замятина.

Я, после окончания Московского энергетического института, по распределению был направлен на работу в это КБ, в лабораторию, которую возглавлял Е.В. Замятин. Его отец был священником, репрессированным в тяжелые 30-ые годы. Это я узнал позднее.

В годы Великой Отечественной войны Е.В. Замятина призвали в армию со школьной скамьи. Его родственники ошибочно получили похоронку. Но он остался жив. В последние месяцы войны он был тяжело ранен, ему ампутировали ногу. После демобилизации Евгений Валерьянович успешно окончил институт.

Тяжелые удары судьбы не сломили его, не сделали обозленным. Он был честным порядочным человеком, большим патриотом своей Родины. За большие успехи в создании новой техники он был награжден многими орденами и медалями, удостоен высокого звания Лауреат Ленинской премии».

Не на публику, не для красного словца ученик Бердинских в свои преклонные годы помнит и высоко чтит своего учителя Евгения Валерьяновича Замятина, соединяет его имя с писателем Е.И. Замятиным. Разумеется, это заинтересовало меня. Из книги Нины Сергеевны Замятиной «Род Замятиных и Липецкий край» (Липецк, 2010) я узнала, в каком родстве состояли эти выдающиеся люди. Оказывается, отец Евгения Ивановича Иван Дмитриевич и дедушка Евгения Валерьяновича Андрей Дмитриевич были родными братьями, оба были священниками. Евгений Иванович – двоюродный дядя Евгения Валерьяновича.

Сын Ивана Дмитриевича Евгений окончил кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института, впоследствии стал писателем.

Сын Андрея Дмитриевича Валерьян окончил Тамбовскую духовную семинарию, в 1922 году был рукоположен в сан священника. Был глубоко верующим человеком, за что и репрессирован. 31 декабря 1931 года был арестован, осужден и направлен в концлагерь на 3 года. Отбыл наказание. 22 ноября 1937 года вновь арестован и расстрелян за веру. 19 июня 1989 года иерей Валерьян Андреевич Замятин реабилитирован прокуратурой Тамбовской области.

Его сын Евгений Валерьянович родился 17 марта 1925 года в селе Байловка Почаевского района Тамбовской области. В 1943 году с отличием окончил среднюю школу и был призван в Красную армию. Направлен рядовым в состав 5-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Служил радистом в артиллерийском дивизионе «катюш». В январе-марте 1945 года Евгений Замятин принимал участие в боях на Кюстринском плацдарме. Для корректировки огня своего дивизиона неоднократно в ледяной воде переправлялся через реку Одер. При штурме Берлина в апреле 1945 года был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Матери по ошибке отослали похоронку. Несколько хирургических операций не дали положительного результата, ему пришлось ампутировать ногу. За боевые заслуги Евгения Валерьяновича наградили медалями: «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

После длительного лечения в госпитале в 1946 году поступил в Московский энергетический институт. Затем направление в НИИ-885, где работали над созданием первых систем управления баллистическими ракетами.

В 1953 году Е.В. Замятин был включен в число сотрудников СКБ-626 при Союзном заводе №626 в Свердловске, где под руководством Семихатова занимался созданием первых систем управления оперативно-тактическими ракетами и ракетами для вооружения подводных лодок, в том числе для ракетного комплекса Военно-Морского флота. Позже эти же системы управления использовались для обеспечения первых полетов в космос. Евгений Валерьянович был в числе первых разработчиков систем управления ракет, установленных на подводных лодках стратегического назначения. В 1959 году участвовал в первом пуске ракеты из подводного положения, оказавшимся аварийным. Несмотря на инвалидность, Замятин участвовал во всех испытательных пусках на подводных лодках, чтобы самому убедиться в достоинствах и недостатках систем управления. Евгений Валерьянович близко общался с академиком Сергеем Павловичем Королевым.

За выдающиеся заслуги Е.В. Замятин был награжден орденами: «Трудового Красного Знамени», «Знак Почета», «Дружбы Народов», многими медалями. В 1966 году он стал лауреатом Ленинской премии. Евгений Валерьянович был заместителем главного конструктора, руководил большим коллективом талантливых конструкторов, воспитал много замечательных последователей своего дела. Замятин представлял свое производство в государственных комиссиях, в министерстве, в совете главных конструкторов.

Евгений Валерьянович был всесторонне развитым человеком: играл в шахматы, был большим знатоком театра, любил петь, аккомпанируя себе на гитаре. У Е.В. Замятина двое детей: сын Валериан, 1955 г.р. и сын Александр, 1963 г.р.

Умер Евгений Валерьянович в день Победы 9 мая 2006 года.

На злобу дня

(что увидела наша землячка на Украине)

Под тенью свастики

Мысль о том, что на Украине будет идти настоящая война, еще недавно показалась бы совершенно абсурдной. Но вот уже более полугода события в бывшей братской республике СССР являются главными в новостных сводках. Придет ли мир на землю Новороссии и кто стремится возвести стену враждебности и непонимания между двумя близкими славянскими народами? Своими наблюдениями и впечатлениями об этом делится наш внештатный автор Раиса Усович, член Союза писателей «Воинское содружество».

С Украиной меня связывает многое. Там во время Великой Отечественной погиб мой дядя, там он и похоронен. На Украине живут и самые дорогие, близкие мне люди – сын с семьей, внуки. Немало хороших знакомых у меня среди местных жителей. Поэтому, приезжая, я всегда чувствовала себя там как дома. Все переменилось за последний год.

Примеры «Нового порядка»

На Украине мне снова довелось побывать в августе 2014 года. Целью моего путешествия был город Днепропетровск. Таможенный контроль на границе, который раньше был чистой формальностью, на этот раз длился дольше. Для украинских пограничников я, женщина пенсионного возраста, особого интереса не представляла, большого багажа не везла, однако мою фотографию в паспорте рассматривали долго и тщательно, а у молодых соседей по купе проверили и все сумки.

Днепропетровск, как и прежде, многолюден, всё так же звучала русско-украинская речь. Те же ларьки и магазинчики, машины, трамваи – на первый взгляд, всё как обычно.

Перемены стали заметны чуть позже, когда мы ехали по улицам города: обилие украинских флагов на балконах домов и проезжающих автомобилях, бранные надписи в адрес России, иногда в толпе мелькали крепкие молодые люди с нашитой на одежду или наколкой на руке свастикой…

«Заграница нам поможет!»

Случилось так, что нужда привела меня в областную больницу имени Мечникова. В фойе главного корпуса были расставлены стулья, на которых сидели раненые участники боевых действий против ДНР и ЛНР – забинтованные, некоторые с костылями, в разношёрстной униформе с эмблемами «Правого сектора», «Азова», «Днепра». Как мне объяснили, ждали певицу Руслану, победительницу Евровидения десятилетней давности, ту самую, которая во время событий на майдане угрожала самосожжением, если Украине будут препятствовать войти в ЕС.

Руслана появилась в окружении десятка корреспондентов, вся в чёрном, с распущенными волосами. Обойдя ряды раненых, пожала им руки, демонстрируя солидарность с борцами за самостийность, заявила, что петь не будет, потому что ей больно за родину. Потом начала говорить – жестко, агрессивно, энергично жестикулируя. Смысл ее выступления сводился к тому, что Россия стремится лишить Украину политической независимости, что Путин захватил Крым, а теперь ведет войну в Луганске и Донбассе, что Россия шантажирует Европу, и та боится оказывать серьёзную военную помощь Украине.

Певица требовала запретить политические переговоры с сепаратистами, упразднить все партии и ввести в стране военное положение. В её полных ненависти к России тирадах не было ни слова о погибших мирных согражданах, о разрушенных городах и селах Донбасса и Луганщины. В конце своей речи Руслана пообещала, что всё необходимое для ведения дальнейших военных действий против сепаратистов предоставит Канада. «Я была там, и меня заверили в этом», - заявила она.

Однако вопросы, которые стали задавать Руслане раненые, лучше, чем всякая антипропаганда, высветили истинное положение дел в украинской армии.

- Где деньги, которые собраны с народа для армии?

- Почему нам выдают бронежилеты кустарного производства и каски 1940-х годов выпуска, обрекая тем самым на верную гибель?

- Техника ломается, не доехав до передовой или в первые минуты боя. Приходится бросать ее. А ополченцы её ремонтируют и направляют против нас! – слышалось со всех сторон.

- Порошенко захотел власти – пусть он и отвечает! – отрезала Руслана.

Импровизированный митинг закончился исполнением гимна и выкриками «Слава Украине!»

Вместо букетов – деньги на пушки

После ухода певицы я разговорилась с одним из бойцов группы «Азов».

- Почему вы носите фашистскую свастику, ведь ещё живы украинцы, которые помнят войну и ненавидят фашизм? – спросила я.

- Это древний знак солнца, фашисты его просто присвоили, - начал он мне объяснять.

- Но народ-то воспринимает его как символ фашизма.

- Наше подразделение не носит свастику, и мы против такой символики, но нужно объединяться против наших общих врагов. Они очень коварны, в качестве шпионов используют даже женщин и детей, поэтому мы всех уничтожаем, - заявил парень без тени сомнения в голосе.

Какой мог быть дальнейший разговор с этим человеком? Скрытое противостояние и общая тревожность становились всё явственнее по мере общения с людьми. Знакомые в Днепропетровске рассказали, как в одной из школ 1 сентября детей просили вместо букетов принести… деньги на вооружение украинской армии. А может быть, так было не в одной школе?

Жаловались мне и на то, что украинские СМИ твердят о демократии, но стоит вслух высказать свое мнение по поводу событий в Донбассе и Луганске, тут же запишут в сепаратисты. Инакомыслящих могут выгнать с работы, избить и даже убить. Преследуют их семьи. С каждым днём жить даже в неохваченных войной областях становится всё труднее и страшнее.

У братской могилы

Приезжая на Украину, я обязательно посещаю село Гнилицу Ахтырского района Сумской области, где в августе 1943 года погиб мой дядя. За памятником на братской могиле ухаживают местные жители. Есть на нем и дядина фамилия. Со мной заговорил мужчина, пасший невдалеке корову. Он – на украинском, я – на русском, но мы вполне понимали друг друга. Он говорил, что все украинцы хотят мира, они возмущены руководителями страны и этой бессмысленной братоубийственной войной. В их небольшой Ахтырский район уже привезли с юго-востока двадцать цинковых гробов.

Хотим жить и растить детей

До Киева со мной в купе ехал парень в форме батальона «Золотые ворота» с огромным рюкзаком. Саша (так его звали) рассказал, что едет на войну добровольцем. Дома остались жена и пятилетний сын. Родственники пытались удержать Сашу, но он твердо решил воевать против «сепаратистов» и России.

Впрочем, чему тут удивляться, если все украинские СМИ круглые сутки твердят одно: враг Украины, Россия, захватил Крым, ввел войска в Луганск и Донецк, туда на «КамАЗах» привезли из России оружие, а оттуда вывозят оборудование заводов… И этот молодой, красивый, но полностью зомбированный мужчина будет убивать своих собратьев, не допуская и мысли, что всё можно решить мирным путем. Вот только дождутся ли Сашу жена и маленький сынишка?

А в поезде «Киев – Москва» со мной в Россию ехали молодожены из Донецка. Женя и Надя, оба с высшим образованием, бежали от войны в Россию. Они рассказывали о бомбёжках Донецка, о гибели людей, о дефиците газа, воды, электричества, продуктов питания, лекарств.

- У Жени сахарный диабет, без инсулина он не может жить, - говорила Надя. Этим молодым супругам и многим-многим другим людям на Украине не нужна война, они хотят просто жить, работать и растить детей.

PS. Летом 2019 года город Днепропетровск переименовали. Теперь он называется Днепр.

Лариса Шевченко,

писатель, академик ПАНИ

Онкология

Глава из книги «Вкус жизни»

Подруги еще долго продолжали «собачью» и «кошачью» темы, а мне в связи с кошками память преподнесла совсем другого рода историю. Лена мне о себе рассказывала. Обычно она подчёркнуто закрытая, когда дело касается личной жизни, а тут расслабилась. Встретились мы с ней в Ленинграде, куда она приезжала на научную конференцию. Тогда мы три вечера вместе провели.

–… В моей судьбе присутствовали многие факторы жизни, вызывающие страдание: непонимание, неверие, унижение, ложь, оговоры, предательство. Собственно, как у всех, наверное. Ну и болезни, конечно.

Как-то меня поразило странное наблюдение: раньше, избалованные жильцами нашего дома настырные подвальные кошки нагло перебегали мне дорогу, прошмыгивая перед самым моим носом. И вдруг, завидев меня, стали отворачиваться и уходить прочь. Когда я первый раз заметила их нестандартное поведение, то сочла его случайным. Но «зверье» с завидным постоянством уступало мне дорогу или даже панически убегало в ближайшие кусты при моем появлении на пороге дома, не удостоив меня даже беглого взгляда. Сначала это меня мало волновало, даже развлекало, потом породило в душе мистические сомнения, и уже не давало покоя предчувствие беды.

Лена тихим монотонным голосом рассказывала свою печальную историю, и не было в ней на тот момент обычного оптимизма и бодрости. Передо мной сидела усталая, стареющая, но еще красивая не очень счастливая женщина. Она не дозировала себя и была со мной предельно откровенна.

…Конечно, любой человек может серьезно заболеть, и никто не знает, чем закончится лечение, сколько годков ему отпущено Всевышним. Онкология пока особая статья в медицине, потому что злая коварная изматывающая болезнь подкрадывается исподтишка и извещает о себе подчас только когда бывает уже слишком поздно что-то предпринимать. Ощущение кратковременности бытия больной раком воспринимает острее, чётче, а неожиданную радость выздоровления много ярче.

При слове «онкология» и у здорового человека все внутри содрогается и сжимается. Он зябко поводит плечами, потому что мерзкий холодок смертельного страха хоть на минуту, но заползает в его душу. Что уж о больном говорить. Ужас скорого конца выжигает ему душу, низводит в нуль, губит последние еще оставшиеся силы. Не подобрать слов, чтобы выразить это состояние. Кажется, хуже уже некуда, а, оказывается, бывает. Зато жизнь после выздоровления становится намного дороже. Человек не может ею надышаться. Здоровье – это чудо, это счастье.

И для меня не прошли бесследно годы чрезмерного напряжения сил. К тому же я не умела давать выхода обидам и гневу, копила их, вот и заболела. Научно доказано, что долговременные обиды и стрессы являются основными причинами возникновения онкологии у женщин.

У всех больных ощущение страха не одинаковое, потому что разное держит их на этом свете: дети, маленькие внуки на иждивении, нежелание отдать мужа в чужие руки... А если человек совсем молод? А если больной – ребенок? – тихо роняла горькие слова Лена. – Что он чувствует, когда жизнь висит на волоске? Нежные сердца ломаются даже от грубого прикосновения, а тут такое… Этого не поймешь доподлинно, не испытав… Не дай Бог никому. Я не считаю, что страдала больше других.

Смерть страшна ожиданием своего скорого конца. Я чувствовала ее, маялась, безумно уставала. Уже к обеду еле ноги переставляла. Но ведь утром на работу отправлялась с радостью, замечала красоту природы, хотелось петь! А к вечеру мое дыхание опалялось сухим нездоровым жаром.

Ухудшалась память, слабели нервы. Сначала я не знала, отчего такое со мной происходит, и иронично шутила: «Истекают силы в сторону могилы». Но иногда мне казалось, что слишком тонкая перемычка сознания отделяет меня от бездны. Непосильная мука ожидания неизвестного сокрушает дух, и тогда разум покидает человека, у него остается лишь слабо трепещущий инстинкт: выжить, выжить… Надежда жизненно необходима.

В минуты некоторого просветления шла в поликлинику. Но врачи не верили моим сетованиям. Не распознали они моей болезни и сердито возражали: «Вы – цветущая женщина. Нельзя быть такой мнительной». И не давали направления на обследование. А я снова говорила очередному доктору, трезво осознавая нарастание болезни: «Спохватитесь, когда стану плохо выглядеть, только будет уже поздно, не оклемаюсь. Болезнь уже состарила меня лет на десять не только физически, но и морально. Надо бы поторопиться найти её и сокрушить. Мне это позарез необходимо. Сын у меня маленький один останется. Есть многое в природе, чего мы не можем объяснить. Наверное, есть и судьба, и добрые ангелы-хранители, и предчувствия, которые подают нам знаки, подсказывают, предупреждают о беде, а мы часто не верим им, не хотим их замечать. Судьбу не перехитришь, она дело свое туго знает».

«Наверное, вы меня не понимаете. Здоровому и тем более молодому человеку, это трудно осознать, но вы примите мои объяснения на веру и попытайтесь отыскать причину моего угасания. Разве подобное внимание к больному не поддержит вашу репутацию? – отрешенно пыталась я донести свою мысль еще одному врачу. А он только снисходительно улыбался и, трагически-шутливо вздыхая, отвечал: «Чего не знаю, того не знаю. Не посвящён. Мне пожилые женщины все уши прожужжали своей антинаучной мистикой. Что с них взять? Но вы-то молодая, образованная».

И страдальчески-весело добавлял: «Хотите опротестовать мой диагноз? О, я этого больше не вынесу!»

Надо отметить, что я не обижалась. Доктор с юмором – это уже хорошо. Он достаточно сдержанно и безобидно иронизировал над моей, как он считал, косностью. Но мне было грустно: никто не хотел мне помочь, всюду я натыкалась на безразличие и непонимание. Но ведь человек должен стремиться раздвигать границы возможного, а не сжимать их, игнорируя неизученное. Я этот факт воспринимаю как примирение с собственным незнанием.

Что бы доктор сказал, услышав о том, что почему-то мой взгляд во время принятия душа, все время останавливается на груди, будто его что-то там притягивает? Посмеялся бы. А они, эти непонятные взгляды, возможно, были осторожными бессознательными подсказками или предостережениями самого моего организма.

А что бы он предположил, если бы я рассказала ему про то, что чувствую уровень энергии, излучаемой некоторыми людьми? Вот совсем недавно сижу, беседую со знакомой и вдруг ощущаю мощные толчки в затылок. Долго не оборачивалась, с радостью воспринимая положительные волны. А когда оглянулась, увидела депутата. Помнится, я тогда спросила себя: «Каким же крепким должно быть здоровье у этого человека, если его организм так расточительно расходует свою добрую энергию?» А еще подумала: «Интересно, он знает о своей удивительной способности дарить людям радость? Люди, которые не чувствуют его энергию, наверное просто считают его обаятельным». Я даже фамилию того человека запомнила. Тонких. Она как добрый талисман… Еще мне случается видеть белое окаймление открытых частей тела некоторых людей: вокруг лица, рук. О чем оно говорит? Не знаю.

Ну, уж в такое явление, как неожиданные мимолетные видения, доктор тем более не поверит. Хоть и не часто, но бывают они у меня. Обидел меня как-то один знакомый. А минут через десять после его ухода в голове моей будто бы помутилось, все поплыло перед глазами, в жар бросило. И «вижу» я как сквозь редкий туман этого человека с другом. Они пьют и хохочут надо мной. Несколько секунд – и всё пропало. Я позже рассказала обидчику, что видела, как он смеялся над моей бедой. Всю картину ему обрисовала. Он глаза вытаращил, стушевался. Не знаю, поверил ли, что Нечто иногда посылает мне странные импульсы? Да я и сама часто не доверяю своим ощущениям.

А недавно погиб сын моего хорошего друга. И я в момент сообщения этой страшной новости увидела четкую озвученную картину его смерти. Его убили старым дедовским способом, не оставляющим следов на теле. Смерть в этом случае приходит не сразу, недели через две, а если организм крепкий, так и несколько месяцев еще может протянуть избитый человек. Но видения к делу не пришьешь…

А вот самый простой пример, из чуть ли не ежедневных мелочей. Берусь я за ручку двери, чтобы пойти по какому-нибудь делу, и уже заранее знаю: бесполезно. Но не верю. Иду и убеждаюсь. Вот поэтому собственные предчувствия еще долго не приближали меня вплотную к разгадке причины плохого состояния организма. Только возрастом я поняла, что для меня иногда на короткое время открывается узкий коридор в неведомое, куда мое подсознание неосознанно успевает «протиснуться», чтобы стать носителем той или иной информации, не подлежащей проверке. Она бывает и из будущего, и из прошлого.

Да что рассказывать. Наверное, выслушав меня, врач мысленно покрутил бы пальцем у виска, сочувственно поглядывая на «неадекватную» больную. Нет у него времени выслушивать наши, как он считает, бабьи бредни и нет желания им верить. В мировоззрение врача предчувствия никак не вписываются. Я бы могла сказать доктору: «Если вы не обладаете этим свойством, это вовсе не значит, что его нет у других людей. Не надо всех по-особому чувствующих причислять к разряду мошенников или психов».

- Я верю тебе. Со мной тоже не раз случались странные вещи. Помню, письмо от родственников мужа получила. Обычное. Но от него веяло такой злой энергией, будто ненавидят они нас за что-то. Позже узнала, что завидовали они моему мужу, недоброе желали, – рассказала я Лене. – А у моей подруги брат был пьющий, так она всегда знала, когда с ним всё в порядке, а когда он явится избитый и раздетый. Ни разу не ошиблась. Она маму всегда успокаивала: «Не плачь, живой Сеня, вот-вот придёт». И её сны часто носили символический характер предвестников событий. Конечно, пока превыше человеческих сил проникнуть в тайну предчувствий, но отрицать наличие таких способностей у некоторых людей не имеет смысла. Врачи, как и учителя подчас слишком консервативны.

– Слушай дальше, – говорила мне Лена. – Хождение по врачам длилось два года. Я всё чаще ощущала своё сухое, опаляющее губы дыхание, понимала, что тяжело болею, что силы постепенно покидают меня, и старалась избегать лишних усилий, если они, по моему мнению, не сулили положительных эмоций. Я чувствовала их дефицит и пыталась жить, экономно растрачивая себя. Другого способа сохранить себя на более длительное время я ещё не представляла. Теперь, когда вокруг столько платных услуг, меня прооперировали бы без промедления. Отвлеклась я от темы…

Так вот, болезнь отнимала силы и занимала все мои помыслы. С каждым днем мне приходилось прикладывать всё больше усилий, чтобы выполнять привычную работу. И все же Всевышний дал мне серьезную подсказку. Ранним утром, в полусне, я услышала название своей болезни. Теперь бы сказали: «Был голос». Я сразу поверила, потому что «сообщение» совпадало с моим предчувствием. Это слово постоянно вертелось у меня на кончике языка. А один раз в бессильном раздражении я даже впрямую заявила доктору: «У меня рак! Ищите, лечите меня!».

После подсказки «свыше» я помчалась в рентген-кабинет. По знакомству, конечно.

Доктор посмотрела снимки, мило улыбнулась и успокоила: «Ничего страшного у вас нет, но в понедельник отнесите эти пленки в больницу, в отделение онкологии. У нас порядок такой». Была пятница. Доктор давала мне возможность спокойно прожить два дня. Она щадила меня. Я поверила ей. Помню, как живительное тепло надежды на лучшее разлилось в моей груди, как приятно расслабилось тело, скованное страхом.

– Как ты думаешь, что явилось причиной твоей болезни? – спросила я у Лены, когда мы голова к голове сидели на узкой кровати скромного гостиничного номера.

– Безусловно, стресс. Гибель Антоши. И период скрытого развития болезни совпадает – семь-восемь лет. Я сравнивала время «инкубации» у подруг по несчастью. У них приблизительно такое же.

В онкологической поликлинике уже с порога меня поразила гнетущая обстановка. Я остро почувствовала другую жизнь: замедленную, леденящую. Все звуки странно приглушены, во всем обнаруживалась необходимость покоя. Тяжелая тишина, аптечные запахи. Понимание чужой страшной беды, примеряемой на себя, вызывало в душе массу страхов. В холле огромная толпа тревожных женщин и несколько мужчин. Странное наблюдение: мужчины все с женами, а женщины – поодиночке. Это показатель мужской заботливости? Ан нет, вон, один старичок сидит, жене место бережет, пока она отошла подышать.

Почему в основном здесь женщины? Что является причиной этой жуткой болезни? Бесконечные ежедневные оскорбления, унижения и, как следствие, – долговременные обиды? У всех этих женщин жестокие или безразличные мужья? Эгоисты раком не болеют, до ста лет живут. Как говорит моя соседка? «И без мужиков плохо, и с ними не сладко». Возможно, проблемы детей приводят женщин в эти жуткие темно-зеленые стены. Допустим, постоянный страх за свое единственное и такое неудачливое чадо, выращенное без отца?..

Обычно в очередях на прием к врачу люди делятся своими проблемами, интересуются квалификацией врачей, ссорятся с теми, кто пытается пройти без очереди, без талонов. Здесь же – напряжённое молчание и хмурые взгляды. От врачей часто выходят со слезами. Похоже, они тут – дело обыденное. Не слова, глаза и позы выражают безнадежное отчаяние.

Суровый доктор начал разговор со мной так:

– Судя по тому, что я вижу…

Я мгновенно почувствовала себя на краю гибели.

– Какая степень? – прошептала я вмиг онемевшими губами.

– Как вы понимаете, я не имею морального права. Не скрою от вас… вторая.

Я поняла, что третья или того хуже. Сердце ухнуло в бездну. Я уронила голову на руки и белугой заревела, не думая о том, что надо бы постесняться своей слабости и попытаться сдержаться. Если каждая из нас станет распускать свои нервы… Но не сумела. Теперь я поняла, что такое мужество смертельно больного человека, что такое умение достойно нести свой крест. Но тогда я ещё на что-то надеялась и не была морально готова сдерживать боль души. «Неужели медицина бессильна перед моим недугом? Неужели я больше никогда не увижу Андрюшеньку?» – крутилось в моём мозгу.

– Мне легче знать правду, чем мучиться в неведении. Неизвестность для меня губительна, – бормотала я сквозь бурные рыдания. – Не оставляйте мне иллюзий. Осознание близкого конца даст мне силы бороться. Я хочу довести свою жизнь до логического завершения, достойно подготовиться, закончив все свои основные дела, и только тогда, если мне суждено… спокойно уйти. Вы не должны скрывать от меня то, что я обязана знать по праву. Это моя жизнь и моя…

– Больные чаще всего не хотят знать, сколько им осталось, – осторожно заметил врач.

– В этом случае они не задают прямых вопросов, – ответила я, в душе всё еще на что-то надеясь.

– Ну что же, не стану держать вас в неведении. Третья, запущенная. Вам это о чём-то говорит? Двадцать процентов вероятности выживания. Я не преувеличиваю. Статистика. Но консилиум может опровергнуть моё предположение. Будем надеяться на лучшее, – вдруг как-то особенно сочувственно сказал доктор, близко наклонившись к моему лицу.

А может, это мне только показалось. Я так нуждалась в поддержке! Понимал доктор, что лучше сказать больному «двадцать процентов удачных случаев, чем восемьдесят – смертельных». Такова особенность человеческой психики.

– Вам требуется срочная операция. У вас нет и недели на завершение каких-то дел, – добавил он уже твёрдо.

Я безропотно согласилась.

Не помню, как добралась до остановки автобуса.

Сидела на скамейке, потеряв представление о пространстве и времени. Серая мгла вползала мне в душу и всю ее заполоняла. Когда я выпала из страдальческого забытья, первой мыслью было – «это конец». Скажу так: сама себе вынесла страшный приговор. Запомни Лера: нельзя этого делать.

Шумели над головой березы, ярко светило солнце, а я не понимала, как всему этому можно радоваться. Мне казалась бессмысленной суета людей, их улыбки странно не вязались с новым для меня, ещё полностью не осознаваемым, тусклым, жутким миром, наполненным нестерпимо гложущим отчаянием. Я не винила людей, не осуждала. Я думала: «Им повезло».

В душе было полное отторжение, нежелание воспринимать реальную беду и одновременно нескончаемые слезы, бессилие, невозможность справиться с обрушившимся на меня несчастьем, перечеркивающим все надежды на будущее, растерянность и обида на судьбу-злодейку.

Кольцо страшных мыслей сжимало голову до такой степени, что не позволяло нормально думать. Путались события дней, недель, сочувственные взгляды сводили с ума, мир померк. Внешне я была невозмутима. Но это было спокойствие изнеможения. Раньше я считала, что в случае болезни меня должно охватить безумное желание остановить первого же знакомого и все ему рассказать. А вышел ступор. Видно не тот уровень заболевания. Не грипп.

Полная безысходность превратила меня в неполноценного человека, которого зачем-то зовут, куда-то ведут. Я не запоминала, где я, что делаю. Была Москва, научно-исследовательский институт, длинные светлые коридоры, внимательные люди, требующие срочной операции. Было неверие молодого врача в нашу с ним встречу в ближайшем будущем. Он не улыбался лживой, обнадёживающей улыбкой, он констатировал факт. И это вызвало вспышку мощного желания выжить, доказать обратное. Много чего было…

Перед глазами возникало лицо бабушки. Она молила об уколе, который помог бы ей мгновенно избавиться от страданий. Полтора года жутко кричала от боли. Морфий не помогал… Я стала часто вспоминать детство. К чему бы это? У меня нет будущего? Зачем тешить себя слабой надеждой? Пузырек яда – и все проблемы сразу закончатся. Расписаться в своём бессилии? Это воспринималось мной как поражение, как стремление довольствоваться много меньшим, чем я могу. Это скорбное оцепенение у меня под влиянием оставшихся на всю жизнь горьких юношеских впечатлений от смерти самого любимого человека? Но у бабушки не было и одного процента надежды на спасение, а у меня целых двадцать. Стоит ли делать попытку самой распорядиться своей жизнью? «Не лучше ли свалить ответственность на Всевышнего? Ему сверху виднее», – вяло иронизировала я над собой.

Лена надолго замолчала, будто с мыслями собиралась.

- …Вижу, как из операционной везут на каталке женщину. Меня пугает её серое отчужденное опустелое лицо уставшего от жизни человека. Неподвижное, безжизненное тело, пятна крови на простыне. Я закрываю глаза, но последняя картина ещё некоторое время остается в нервных волокнах памяти сетчатки моих глаз. С новой силой гложет, скребёт, томит неизвестность. Это беспокойное тёмное существо – страх. «Здесь время вращается вокруг одной оси – центра скорби и надежды. По-разному разрывается эта цепочка…» Приподнимаю веки. Слышу напористый мужской голос: «Какую гарантию даете после операции?»

Это спрашивает муж той больной, которую только что увезли. Он суетится, забегает вперед, перекрывая путь доктора в ординаторскую.

«У нас больница, а не мастерская по ремонту телевизоров, – устало отвечает доктор. – Простите, у меня сегодня ещё три операции».

Мужчина, неудовлетворённый ответом, сердито, но смущённо отскакивает к стене. «Обоих понять можно», – думаю я машинально.

… И до меня очередь дошла. От страха, что сердце не выдержит операции, окостенела. Тогда я ещё не представляла, что бывают вещи похуже операции. Успокаиваю себя: «На столе хоть ничего не почувствую, и если вдруг… не буду знать, что уже переступила черту».

Ничем не унять холод мечущейся однообразной мысли: «обречена, обречена, обречена…» Как молотком по темечку… Есть время подумать о многом, но оно тратится на ужас перед возможной, а может, и неизбежной смертью. Мой гороскоп показал, что если родилась утром – выживу, а если… Но я не знаю времени своего рождения. Страх погружает в агонию, в бездну небытия. Его чёрные волны захлёстывают. Стискиваются рёбра, цепенеет сознание. Вот она необоримая сила… Боже мой, как трудно осознавать, что через несколько минут можешь умереть!.. Как больно расставаться с жизнью, зная, что сынок… Нет, превозмочь! Противодействовать!.. Занемевшие руки не слушаются и делают неловкие непривычные движения. Ноги, налитые свинцом, прирастают к полу, но надо двигаться, двигаться, двигаться… Иначе можно сойти с ума. Пока в сознании, мучаешься, борешься со страхом, минуты считаешь – вот когда по-настоящему тяжко.

И всё же, как нас губит волнение! Обессиливает собственное воображение. И ведь не избавишься от него. Для человека страх смерти – нормальная реакция организма. Я обречена испытать весь его спектр, все вариации. Какие сухие слова! Нестерпимый страх давит на виски, притупляя сознание, сковывает тело, мысли, но не чувства... Сынок, сынок…Руки вросли в деревянную спинку кровати. Опять цепенеют и костенеют конечности, но тело дрожит так, что вибрация расшатанной койки слышна в палате всем. Оторвала руки от скрипучей спинки, до боли сцепила пальцы. Не помогает. Страх во всем теле: в желудке, в голове, в ногах. Ходить, ходить, ходить… Господи, помоги…

Повели в операционную. Я чувствую как болезненно растягивается и сжимается каждый нерв, каждый задубевший кровеносный сосуд… Вот она трагическая неотвратимость судьбы!.. Старшая медсестра никак не может распрямить мои скрюченные руки, чтобы привязать их. Мне неловко. Я пытаюсь расслабиться. Молоденькая медсестра раздражённо бьет меня по предплечью и говорит что-то презрительно-оскорбительное. Но я уже под наркозом и плохо понимаю её слова. Улавливаю только интонацию… Страшная чёрная пустота, пожирающая всё и вся… Сынок, Андрюша…

Операция прошла благополучно. Повезли в палату. Как бы издалека слышу голоса нянечек: «Помогай, помогай, ногами упирайся, тяжелая ты». Я напрягаю все свои слабые силенки, но мне кажется, что я болтаю ногами в воздухе. Они ватные, чужие и не слушаются меня. И провал памяти. Теперь слышу приглушённые голоса медсестёр и доктора. Все тревожно снуют, суетятся возле меня. Опять провал.

Через сутки полностью ощущаю себя. Обнаруживаю на теле трубку с гофрированной коробочкой и понимаю: все как у всех. Слава Богу! Смерть не решилась приблизиться ко мне, а была на расстоянии вытянутой руки. Еще рано мне уходить? Спасибо доктору. Остальное – перевязки, уколы – ерунда на постном масле. Так говаривали мы в детстве. Операция забрала много сил, но сохранила жизнь. И это главное. Силы постепенно восстановятся.

Всё это так, если бы не десять дней напряженного ожидания результатов анализа. У всех в палате глаза сочатся слабым тревожным светом надежды и страха. К концу этого срока волнение становится невыносимым.

– Не ты первая, не ты и последняя, – успокаиваю я соседку слева, которая сидит на койке, обхватив плечи сомкнутыми в полукольцо руками. Её черные глаза охвачены тлеющим отчаяньем.

– Это далеко не одно и то же: себя успокаивать или другого, – вздыхает пожилая учительница и нервно поёживается, облокотившись на колени. – Знаете, иногда мозг помогает человеку смириться с болезнью и тогда тот неотвратимо гибнет. Эту матрицу в мозгу врачи обязательно должны обнаруживать, уничтожать и заставлять организм бороться.

Учительница уводит разговор в другое направление от болезненной для всех нас темы.

– А мне мозг долгое время подсказывал про мою беду, но я не верила, и тогда организм сработал иначе – «выдал» опухоль наружу. Тут уж я за голову схватилась и бегом в больницу, – говорит бледненькая малорослая Ася.

Худенькая девушка – ее Полиной зовут – со свойственным ей нетерпением и молодой неуёмной жаждой жизни, горячится. Она ещё не знает, чего ждать. Её на обследование положили. В пока ещё безмятежных голубых глазах Полины детское бесстрашие. Она громко и звонко проповедует:

– Не стоит заранее убиваться, думать о последствиях, пугаться. Успею настрадаться, если не повезёт. Меня бабушка в детстве учила, что если не допускать плохих мыслей, не говорить гадких слов и не совершать дурных поступков, то жизнь не затянет в дурной омут. Когда я пресыщалась безобразиями окружающей жизни, она читала мне библию.

Ася взглянула на неё с мучительной укоризной.

Полина было сунулась со своим оптимизмом к жене редактора местной газеты, но встретила такой холодный отсутствующий взгляд, увидела в её глазах такой горький, обжигающе-леденящий страх близкого конца, что опешила и замолкла. Девушка ещё не догадывалась о том, о чем и без врача знала эта больная.

И мне приходили, болезненно протискиваясь и всверливаясь в мозг, такие же простые и страшные мысли. И я тоже минутами представляла, что… это действительно возможно, и мысленно прощалась, но тут же, заливаясь слезами злости, молча орала на себя: «Нет! Нет!! Нет!!!»

Я лежала на койке с продавленным матрасом, откинувшись на плоскую жесткую подушку, сцепив ладони за головой, и думала: «Не ахти как много смелости во мне оказалось. Боюсь завязнуть в собственных страхах. Может, не называть вещи своими именами? Поля не называет. Ей легче. Могу, конечно, подловить её на слове, да не сто́ит. Пусть живёт с верой и радостью в душе. Во всяком случае, мне кажется, что вряд ли за её симптомами прячется недоброкачественная опухоль. (Ах, какими мы тут все стали провидцами чужого счастья!) Жизнь ещё успеет ее обломать. А может, так и пройдёт без потерь, если окажется из разряда счастливчиков. Мой отчим всю войну прошёл – и ни одной царапины».

…Опершись на локоть, задумчиво смотрит на дятлов за окном Нина, самая молодая из нас. Она тихо бормочет, никого не замечая:

- Все прежние ссоры-раздоры не стоят и ломаного гроша, а казались главными проблемами жизни. Забудутся все неприятности под скальпелем врача. Только бы выжить… Нет, нельзя безнаказанно долго до предела натягивать нервы человеку, щадить, жалеть его надо. Если бы кто-то раньше посоветовал мне душу облегчать откровениями, может, и не было этой проклятой болезни… Смерть не может быть обыденной…

И залилась слезами.

Рядом с Ниной пристроилась Анна Ивановна. Она обняла её за плечи и сочувственно рассказывает о ком-то:

– …Извелась, изревелась, бедная Яна. Оказалась загнанной в угол неожиданно свалившейся на неё болезнью. Ухандокала она её. Три раза оперировали. Горя отмерил ей Господь щедрой рукой. Конечно, есть за что сетовать на судьбу. Девчонки из палаты пытались ее поддержать, предлагали священника позвать, а она ничьим словам не внимала, наглухо затворила своё сердце для людей. Я её уговаривала: «Не пеняй на судьбу, нехорошо это». А она мне: «Это не судьба, а горнило адовой плавильной печи. Обсели меня беды со всех сторон. Говорят, обычно горе сближает супругов, а мой… И за что судьба постаралась так жестоко изгадить мою жизнь? Лучше бы уж сразу… Жизнь наложила на меня свою тяжёлую лапу. Может… там всё будет иначе».

Что я могла ей ответить? Напоминать, что «лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой»? Но это всё равно, что человеку с четвёртой степенью онкологии советовать для укрепления здоровья таскать кирпичи, когда он, бедный, уже клешнями чуть только шевелит, себя еле-еле с места на место переставляет. Здесь этот пафос не проходит. Человеку посочувствовать надо с любовью. Одна больная про Яну странную фразу сказала: «Она – ангел, взявший на себя зло мира». Не понимаю… И всё же была в ней упрямая злая сила. Вот и выжила.

Может, Анна Ивановна так успокаивала Нину, веру вселяла. Педагог ведь. Кто же знает, что дальше было с Яной на самом деле?..

Нина по-прежнему смотрит в окно затуманенным взором, ища успокоения в беззаботно порхавших с ветки на ветку птицах. Она никому не рассказывает о том, какое бесконечное горе она увидела в глазах одной молодой женщины в последние минуты её пребывания в больнице. Лицо измождённое, безжизненное. Она исступленно запивала лекарства ледяной водой, охлаждая тело и огнём обиды горевшую душу, и ценой неимоверных усилий пыталась улыбаться. Получалась напряжённая, вымученная, страшная гримаса…

Нина опять, будто неосознанно бормочет:

– …Отец мой гулял, муж гулял, у дочери пил, а результат у всех женщин один... Брат мой в нашу породу – порядочный, и в семье у него все здоровы и счастливы… Раньше на селе, если жених из семьи пьяницы или гулёны, не отдавали ему дочку, жалели… Некогда нам задуматься над своей жизнью. Всё дела-заботы... Мужчин жены выхаживают, а кто нас, женщин, при таких мужьях спасать станет? Сами себя… если сил хватит.

«Если человек легко вступает в разговоры и много рассказывает о себе, значит, он глубоко одинок и откровениями спасается от депрессии», – автоматически проанализировала я поведение подруг по несчастью. – А эти две женщины о чём-то другом беседуют, – подумала я, прислушиваясь к их разговору.

– …Представляешь, кандидат каких-то там наук, а как дремучий мужик требовал от жены родить ему сына. А ведь еще в старину мужчины шутили, мол, что посеял, то и пожинай.

– …Слабая у нас, женщин, психика. Два года назад это случилось. Рожала девчушка из соседней с моей палаты. И вдруг узнаю: умом тронулась, разрешившись дочкой, отказалась от ребенка. Оказывается, глупый молоденький муж закидал её письмами из армии, мол, надо мной ребята смеяться будут, что бракодел, если девчонку родишь… Меня рядом не было. Я бы этому дурню быстро мозги вправила!

– Бедная, все девять месяцев не о том думала. Ведь это и на ребенке могло сказаться, – испуганно предположила собеседница.

– Так и сказалось. Я у нянечек узнала. Молодая мамочка в психушке, доченька её через год от рака умерла.

– О, Господи!

– У моей подруги муж был нерусский. Все грозился убить, если опять девчонка будет. Наследника ему подавай! Так родила она… сына и дочь в одном ребенке. Видно, зачата была девочка, а волей страха матери дитя перепрограммировалось в мальчика.

– Это научно доказано?

– Не знаю, так говорят.

– …В больнице есть время о жизни подумать. «Что было хорошего? Много ли? Сынок родился – счастье, на ножки встал – счастье. Выздоровел – опять счастье превеликое. Потом доченька на свет появилась. Муж работу хорошую нашел – здорово! Сколько всего доброго наберется за всю жизнь? Ой, как много!.. Всю жизнь больше за других переживала. До себя руки не доходили. А тут дошли… Книжки и раньше читала только в больнице. Хорошо в них уходить от тусклой реальности. От добрых книг так сладостно стучит в голове! А тут какое чтение? То боль, то страхи, то тошнота… Природу только из больничных окон успевала разглядеть. Вон снег на ветвях тополя ровной опушкой лежит… Но не радует. Вспомнила, что виноград в саду не успела накрыть.

– Нашла, о чем думать. Не умеем мы радостно жить. Моя мама, уже будучи на пенсии, как-то в сердцах воскликнула: «Проклятое хозяйство! Ни на день его не бросишь. Как хочется приехать на озеро, полежать на берегу, вдыхая запах травы – как в детстве – и смотреть на облака долго-долго… И в детстве нечасто смотрела. Лет с восьми впряглась». Не довелось ей отдохнуть и в небо поглядеть. Сгорела. Упокоилась… Да и бабушка всегда приговаривала, что отдыхать на кладбище будем. А ведь кто-то легко живет.

– А у меня и в городе вертеп… Вылечусь, по-другому жить начну. Буду радоваться тому, что есть. Не стану строить далеко идущих планов… Как же! Если вернусь, также крутиться придется. На кого я перекину свои заботы, на мужика своего, что ли? Ему не понять моей боли. Он здесь не был. Мне же и впрягаться. А он только погонять будет да ругаться.

В углу палаты две другие больные шепчутся:

– … Вот так и сложились вместе – моя мягкость, податливость и его грубоватая напористость. Совсем разные, а сомкнулись плотно в одну картинку из кубиков или в паззл. Надолго ли скрепились?.. Всё время не покидало ощущение, постоянного давления, под которым гасли мои желания и силы… Мама говорила моему брату: «Не обижай жену, она же не у себя дома. Ты теперь её защитник…» Моя свекровь такого не скажет. Она другой закваски, другого посола…

– Вместе живете?

– Десятый год в очереди на квартиру стоим. Дождусь ли?

На соседней койке тоже грустный разговор.

– Раньше у нас в деревне все больше естественной смертью умирали, а теперь то рак, то инсульт. Разве это не повод задуматься об экологии окружающей среды?

– И об экологии человеческих отношений. Это куда важней. Мои старики ушли из жизни в девяносто, родители – в восемьдесят, а родня из моего поколения не переступает границы семидесяти лет. Что ждет наших детей и внуков в таком моральном климате? Что же мы делаем? Съедаем друг друга, будто нелюди!

«Счастливые, наверное, сюда не попадают», – подумала я.

– Мы не знаем, насколько велики наши силы. Иногда мы, женщины, думаем, что всё можем преодолеть, но природа сама ограничивает нас. Вот и ты сочла, что одна вынесешь беду. Духом ты сильна, да организм не выдержал, сломался. У него тоже пределы есть. Недаром Бог создал каждой твари по паре: чтобы тяготы жизни вместе делили, в одной упряжке ходили, вместе воз забот тащили. А коли хорошего мужика не досталось, и не сумела от него вовремя уйти, приходится тебе терпеть болячки. С плохим мужиком больше проблем, чем без него. Доктор говорил, что унижения и неудовлетворённость жизнью у женщин ведет к онкологии или шизофрении, а у мужчин – к инфарктам или к алкоголизму.

Маленькая сухонькая женщина, заглянувшая к нам из соседней палаты, обречённо заговорила:

– И что же делать? Не выходить замуж?

– Шутишь?

– Сомнительная шутка.

– Почему люди не берегут друг друга?! Сюда бы тех по чьей вине мы тут.

– …Облучение не назначили? – спрашивает у кого-то Анна Ивановна. – Ох! О чём я только что говорила? – вдруг судорожно заметалась она в мучительном напряжении, то ли стремясь поймать мысль, уже вырвавшуюся из головы, то ли отыскать другую, застрявшую там. – После второй серии химий совсем плохо с памятью стало, всё трудней вспоминать имена и недавние события. Мысль, раскручиваясь и уплывая в прошлое, застревает на каком-то незначительном моменте и уводит в сторону от основного события… Но ведь живу. После третьей серии химий доктор обещает ещё пять лет жизни. Я ему верю. Десять лет он мне уже подарил. Может, Бог даст, внучку успею доучить и замуж выдать. Большего счастья мне не надо.

– Врачи говорят, что проблемы с памятью начинаются именно тогда, когда человек хочет что-то забыть. Вот моя тётя очень хотела забыть о настырной любовнице своего мужа, она даже проводила ритуал сожжения нити, соединяющей их. Так ведь и правда у неё плохо с памятью стало, – заторопилась Галина выставить напоказ свои бытовые познания. – Тёте соседка доложилась про её мужа. Узнав такое, женщина или прозревает, или погибает. Тётя заболела. Но у некоторых людей болезни, старея вместе с организмом, тоже дряхлеют, прекращают развиваться и даже каким-то образом консервируются. Вот и моя тётя выздоровела. А у соседки, напротив, болезнь активизировалась. Вот и пойми, почему такое случается? Может, Бог так решил?

– Тренировать память надо, чтобы в овощ не превратиться, – сказала Анна Ивановна.

– А у вас бывает неожиданное утреннее чудо хорошего настроения, когда ничего не болит, не тревожат беспокойные мысли, когда как ребенку хочется улыбаться, петь, ликовать, глупо восторгаться? – спросила у нее Нина.

– Подставлять голову под дождь, скакать на одной ноге в классики? – усмехнулась та и будто застыла в оцепенении утраты всех своих сил.

А через минуту забормотала:

– Думала, что бородавка под коленом – мелочь, ерунда. То ли ослабление иммунитета вызвало её появление, то ли она явилось причиной ослабление организма…

Потом о другом заговорила:

– Первую ночь после химии я на всю жизнь запомнила. Мучительно долго тянулась. Не чаяла, как её скоротать. Глаз ни на минуту не сомкнула. Химия для меня страшнее операции во сто крат оказалась. Я здесь десять лет назад уже лечилась, но не удалось без операции обойтись. Зря тянула. Боялась. Надо было сразу решиться, а я, глупая, доктора не послушала. Ну так вот, всю ночь тоска и страх перед непонятным паутину боли в сердце вили. Кто бы предсказал, как мой организм отреагирует на лекарство?

Лежу, ловлю изменчивые мгновения, томительно прислушиваюсь к малейшим отклонениям в себе... Больше всего боялась трансформации личности, раздвоенности сознания или еще какой пакости, вроде временного помутнения рассудка, а может, даже и постоянного. При мне было тут у двоих… Уж лучше тупое равнодушие, чем излишняя чувствительность. Страшилась поднять завесу, скрывающую тайну завтрашнего дня. Будет ли он для меня? В смятении встречала каждую неожидаемую реакцию организма… Но, оказалось, они во благо были.

Труднее всего было, когда ощущения вошли в застойную монотонную фазу. Проходил час, другой, пятый, десятый… Мне казалось, что я медленно умираю, и тому умиранию не видно конца. Сначала горела кожа, потом губительное воздействие добиралось до костей. Странное сочетание всепроникающего холода и одновременно охватывающего всю тебя огня. Это не укладывалось в голове. Такое невозможно описать.

– Правду говорят, что есть такое лекарство, чтобы после химии сильно не колбасило? Я бы заранее купила, – прервала учительницу Ася.

– Есть. Немного облегчает состояние. Вчера доктор двумя таблетками из личных запасов вызволил одну больную из ада и ещё на две ближайшие ночи дал спасительного препарата. Сказал, что не ожидал от неё подобной патологической чувствительности. На вид она – железная женщина. Потом пошутил: «Меньше знаешь – лучше спишь. Вон деревенской бабусе семьдесят четыре года, а она после очередной химии помолится и спит себе. Ни на секунду не допускает мысли, что Бог покинет её в трудный час».

И мне заметил, что я исполнена глубокого трагического чувства. «Соприкоснулась с болью соседки по койке, совершенно очевидно, что вобрала всю ее горечь, на себя примерила и не оставила себе никаких оснований сомневаться в том, что и тебе так же плохо будет. Таков был твой вердикт? А ведь мы все разные. Может, статься, у тебя всё иначе пошло бы, не накрути ты себя до истерического состояния».

– А я днем замечала горюющие глаза и скорбно поджатые губы у той старушки. Не так всё просто, как говорил доктор, успокаивая нервную больную. Видно здоровье у деревенской бабушки было ещё крепкое, – заметила Ася.

– Может и прав юморист Жванецкий, когда шутил, что не обременённые знаниями, страдают меньше? – влезла со своим мнением Полина.

– Глупости. Переносимость лекарств зависит от исходного физического состояния организма на тот момент.

– И морального. Я одноклассницу вспомнила. Она рассказывала, что их в детдоме не запугивали, и она выросла бесшабашно храброй, – добавила Нина не в тему.

В палату энергично и шумно вошла женщина с красивым, но измученным лицом.

– На какой почве спор вышел? Побойтесь Бога, девочки, – громогласно заявила она, – будете скулить, вся жизнь рухнет, как карточный домик. Как бы не повернулась судьба, надо до конца жить весело. Мне тоже раньше беззаботный смех ухо резал, но завидовать чужому счастью не в моих правилах. Так уж жизнь устроена: на Земле преступления не наказываются, а добродетель не вознаграждается. Не пойми что творится. На том свете каждый за свои грехи будет расплачиваться. Не стану я брать на себя бремя чужих, а за свои отвечу. И вам того желаю. Кому слишком плохо, пойдемте в нашу палату. У нас весело: вино, карты, анекдоты, песни.

Запомните, вредно держать в себе обиды, расслабляться надо, сбрасывать отрицательные эмоции. Все болячки не от жратвы, а от нервов. В концлагерях люди погибали от голода, а в их кровеносных сосудах врачи обнаруживали бляшки, какие теперь находят при ожирении. При спокойной жизни организм сам справляется с проблемами, созданными небольшим перееданием, но стоит распсиховаться – вся стабильность катится к чертям собачьим. Это я вам как медик говорю.

Она обвела затуманенным взглядом слушательниц и вдруг осеклась. Будто в чувство пришла. Лихо поправила соскользнувший на лоб парик и, высоко вскинув голову, разухабистой походкой направилась к выходу.

Её развязность и странная весёлость сейчас были не ко двору. Все женщины вздрогнули, поражённые неадекватностью ее поведения. Их испугал её странный оптимизм. А я знала, чего стоила ей эта легкость в общении с нами. Не далее как вчера она жаловалась кому-то в туалете:

– Чувствую, не предотвратить мне гибель семьи. И такая в душе глухая обида поднимается!

Женщина говорила так, словно призывала кого-то очень доброго и надежного в свидетели своих несчастий. Хотелось её, если не утешить, то хотя бы ободрить. И вдруг она залилась слезами. Я не выдержала и выскользнула плакать в ту часть коридора, которая в шутку называлась «аппендикс».

В назначенное время пришел наш доктор Сергей Алексеевич Шинкарев. Выдвинул стул, сел. Я, мертвея от страха и боясь окончательно потерять самообладание, опустилась на койку. Мои руки конвульсивно сжимались и разжимались, спина деревенела. У подруг по несчастью в глазах напряженная молчаливая мука, в стиснутых губах молитва. Я знаю, у многих дома маленькие дети. Это и определяло степень отчаяния. Мой внутренний голос молчал, ничего не подсказывал. Очевидной катастрофы я не чувствовала. Не говорило сердце ничего определенного, будто на грани колебалось решение моей судьбы. Но, что хуже всего, мое слишком образное воображение всё равно беспрерывно порождало страшные фантомы. «Может, мне, чтобы успокоиться, тоже на Бога уповать, как многие здесь?» – думала я.

Вижу, наш строгий доктор в отличном расположении духа. Значит, никому не принёс смертный приговор.

Он медленно извлекает из кармана халата список. Читает фамилии и каждой больной обстоятельно объясняет её ситуацию. Начал с тех, у кого опухоль оказалась доброкачественной. Они прячут счастливые глаза – я вижу их лучистое ликование – и, плача от радости, выскакивают в коридор. Доктор вслед им весело кричит: «Отделались легким испугом. Госпожа удача посетила вас. Отлегло от сердца? Волнение улеглось? Живите дальше спокойно. Берегите себя».

У Нины тоже блеснули глаза, будто какая-то детская запретная радость шевельнулась в душе, будто годами нетронутая, добрая тайна напомнила о себе. Она обойдётся без химий. Метастаз нет. У Нины сразу появилась потребность разрядиться, выплеснуть накопившееся напряжение.

Мне не повезло попасть в когорту счастливчиков. Собственно, я и не очень-то надеялась. Реально оценивала свое состояние. Я во власти острого чувства сострадания к себе. Но почему-то стало немного легче. Появилась определённость и ясный путь дальнейшей борьбы за жизнь. А пока я в нервном изнеможении обессиленно откинулась на плоскую твёрдую подушку.

– Что, получила шесть химий и сразу стала рабой своих переживаний? Хочется рвать на себе волосы? Не стесняйся, плачь, расслабляйся. Не пытайся выступать в чужой роли. Приступ малодушия миновал? Теперь не мешало бы поспать. Понадоблюсь – зови.

Это доктор говорил мне, но его слова до сознания не доходили. Поняла, что скрылся за дверью, когда услышала характерный скрип. Он-то и вывел меня из оцепенения.

Пытаюсь заснуть, ловлю тонкий момент погружения в тяжелую дрему. Кто-то рядом кашлянул. Всё, сорвалось, упустила сон. Прислушиваюсь к себе, стараюсь подавить нервную внутреннюю дрожь. Она верный спутник бессонницы. Вновь и вновь пытаюсь… Как всегда. Иногда и до утра. Спать по ночам здесь у меня получается неважно. Кто-то воровал мои таблетки из ящика медсестры. Я ни на кого не грешила, но соседки по палате удивлялись тому, что в соседней комнате одна черноволосая, полная больная просыпается в течение суток только для принятия пищи.

– Может, у нее натура сурка, – отшучиваюсь я, надеясь уговорить медсестру раздавать лекарства персонально, как я видела в других больницах. Но она отказалась затруднять себя, мол, вы тут все ходячие.

И всё же через месяц после операции я ожила, повеселела. Уже не хотелось думать о пережитом. И вдруг в комнате для свиданий встретила знакомого. Он с ненавистью посмотрел в мою сторону. Его глаза говорили: «Почему ты выжила, а не моя жена?» Я сразу простила ему этот взгляд. Для меня в этом человеке было главное – он любил жену.

Слышала о химии много, но пока не ощутила на себе ее жуткого, доводящего до полного изнурения действия, не могла доподлинно представить чувства больных, получавших это «зелье».

Привезли стойку с четырьмя пузырьками. «Сколько в них яда? – оцениваю я – Два литра? Ну и болтушка будет у меня в крови», – шучу я. Медсестра трижды не находит вену. Я чувствую жгучую боль. Лекарство снова и снова разливается под кожу, оставляя огромные синяки. Они меня не волнуют. Я закрываю на такие мелочи глаза. Не смертельно. Знаю, что поболят-поболят, да и рассосутся через месяц-два-три… У кого как. Я держу себя в руках и спокойно предлагаю запястье… потом ладонь. Медсестра снова пытается вставить иглу. Получилось!

Я уже в курсе дела: лежать надо час, наблюдая за процессом истечения лекарства, и вовремя менять сосуды. Соседки по палате, если они рядом, тоже зорко следят за скоростью проведения процедуры и за моим состоянием. Некоторые из них уже сами научились осторожно менять пузырьки, другие, страшась ответственности, торопливо и испуганно зовут медсестру, но всё равно старательно изучают все ее движения. Наслышаны о долговременных последствиях неудачных вливаний. А вдруг понадобится самим? А вдруг некому будет пережать шланг, и воздух попадет в вену? Это же реальная смерть!

Мне уже один раз пригодилось понимание принципа работы вытяжного аппарата, и я правильно прикрепила гофрированную коробочку, соскочившую от моего неловкого движения во сне. А соседка по койке не поверила мне, не сжала кровесборник перед тем, как засунуть в него трубку, и к понедельнику лежала с температурой сорок. Её потом неделю отхаживали.

Вновь подходит медсестра. В руках у неё три ампулы с красной жидкостью. Я знаю, сейчас будет очень горячо в области таза. Медсестра предупреждает: «Потерпи, не дергайся». Я терплю. Меня на самом деле подбрасывает на койке, но усилием воли я гашу напряжение в мышцах, стараюсь быть послушной больной в надежде, что это облегчит мои страдания.

Не прошло после вливания и двух часов, как начала подступать тошнота. Она стремительно нарастала, и я уже думала только о том, чтобы добежать до туалета, не испачкав пол в коридоре. Рвотная масса поднималась к горлу. Зажала рот полой халата. Меня всю корежит, но я успеваю. Желудок выворачивает долго и мучительно, до боли во всем теле. Жидкость льется отовсюду, откуда происходит естественное выделение влаги. По спине бегут ручейки. Ночная рубашка от напряжения уже мокрая. Я измотана и опустошена. Но тошнота пропала. Надолго ли?

Умылась и только тут заметила, что рядом корячится совсем молоденькая худенькая девушка. Она то скручивалась, то раскручивалась. Было впечатление, что кто-то невидимый выжимает её как тряпку. На дрожащих ногах добралась до палаты, переоделась, легла. Стало чуть-чуть легче, но тошнотворное состояние осталось. Задумалась, оценивая только что прочувствованное. При беременности тошнота другая, чем от химии. В ней не было уничтожающего зудящего страха смерти. Там я сознательно терпела, понимая, что создаю нового желанного человечка, а тут дико, по-звериному борюсь за свою жизнь.

Прислушиваюсь к себе, чтобы не упустить момент, когда надо снова бежать в туалет. Опять нарастает тошнота, желудок сводят судороги. Резко воспринимаю любые запахи, особенно гадкие из столовой. Ох уж этот вареный хек, век бы его не есть! И почему он здесь такой противный? Запах бередит весь организм, заставляет остро и нервно реагировать на малейшую мелочь. Но я терплю. А тошнота все нарастает. Я пытаюсь беззвучно подавлять жуткие позывы. Нельзя терроризировать людей, которые лежат рядом, вызывая ответную реакцию в их организмах. Надолго меня не хватает, зажимаю рот руками. Давлюсь, жидкость прыскает сквозь пальцы на халат. Снова мчусь...

Сотрясаемая спазмами, я перегибаюсь пополам. Мои кишки что-то завязывает морскими узлами. В горле саднит. Я оглашаю туалет то надрывным рваным, то захлебывающимся кашлем. Он отдается в мочевом пузыре болью и коликами. Мощные прострелы по всему телу то короткие, то длинные, то единичные, то веерообразные. Странные, раньше о таких в себе не знала. Но они на что-то похожи… Пью воду из крана и снова изливаю в унитаз из желудка зеленоватую жижу. Меня выматывает до основания… И так до часу ночи. Теперь чувствую себя не в пример лучше, только очень слабо. Дрожу всем телом. Упираюсь лбом в белый кафель, держусь за холодную водопроводную трубу, чтобы не свалиться на плиточный пол, залитый мочой и брызгами изверженной пищи… Я вдыхаю холод из форточки и выдыхаю жар… Теперь тело в судорогах – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Сердце то трепещет, то останавливается… Пришла в себя. Я буквально лежу на раковине. Постояла, немощно поникнув. Голова как пустой самовар, по которому колотят… Шваброй помусолила пол и вернулась в палату. Но опять ненадолго…

Надрывный кашель такой, что электрические разряды как ножом разрезают и разрывают мышцы рук, острой болью прошивают грудь и то место, где она еще совсем недавно находилась. Болезненные импульсы бегут по сторонам равнобедренного треугольника – по постоянному, будто давно выверенному нервному пути – от груди проскакивают вниз и смыкаются в области мочевого пузыря или чуть ниже, а дальше мелкими коликами разбредаются по всему телу. Ощущения какие-то знакомые. Ах, да… Не раз в своей жизни попадала под двести двадцать. Случалось и за оголённый провод подержаться после безграмотного визита электрика в одну из моих лабораторий. (И он ещё пытался меня, физика, учить уму-разуму.)

…Я худо-бедно пока передвигаю ноги самостоятельно, а моя подруга по несчастью уже не может идти сама. Сначала ещё пыталась держаться за стену, потом ноги у неё подкосились, и она обратила на меня глаза раненой козочки. «Обопрись на меня», – говорю я. Вместе мы добредаем до палаты. Там её подхватывают другие женщины.

Это истязание организма ещё не страшное, потому что кратковременное и к тому же даёт некоторое облегчение.

…Теперь начинаю ощущать странную потребность уйти от себя, убежать. Гонит не боль, а состояние организма, когда ни минуты не можешь ни сидеть, ни стоять, ни лежать, когда не знаешь, что предпринять, чтобы загасить или хотя бы ослабить ужасно неприятное, тревожное ощущение постепенной гибели своей плоти. Страх зарождается в самой сердцевине моего существа, потом начинает угрожающе нарастать, охватывая все большие участки тела. Вибрирующие волны темного ужаса и боли накатывают на меня и уже не покидают… Ни с чем несравнимые ощущения.

Это не кратковременная знакомая острая боль, это необъяснимое словами состояние угасания жизни, когда каждая клеточка тела борется, но неизвестно победит или отомрет. И я всё это чувствую. И неясно, чем эта война закончится. Внимаю каждому своему вздоху, потому что дыхание теряется и чудится, что душа вот-вот отлетит или я сойду с ума. А то боюсь, сомлев, свалиться на пол и умереть, не приходя в сознание. Прослушиваю весь организм, улавливаю малейшие изменения. Отчаяние, страх и усталость…

Мечусь, как медведь в клетке, не находя покоя. Опять кажется, если остановлюсь, то упаду и не встану, так и буду корчиться, пока не погибну. Как тень брожу по коридору и шепчу: «Господи, дай мне осилить… ещё, ещё дай сил… Боже, когда это закончится, когда!?.. Господи, помоги…» В голове никаких мыслей, кроме одной: как выдержать это жуткое зомбирование. Я уже не человек. Я просто комок нервов, стремящийся пережить длительное мучение. Страх нависает над моей койкой, спешит за мной в туалет, в тупик коридора…

Не хочется выставлять на общее обозрение свои страдания. У всех своих хватает. Опять ухожу в глухой коридор и там мечусь от стены к стене, кручусь на месте, сжав локти, меряю шагами этот ненавистный, но спасительный «отросток». Больно дрожит каждая клеточка моего тела, особенно болезненно чувствую умирание клеток рук… От лекарства должны гибнуть только клетки опухоли. Почему я чувствую боль по всему телу? Боже мой! Они заполонили меня целиком?!..

Я машинально растираю предплечья, словно пытаясь их согреть. Я понимаю, в однообразии, в монотонности и бесконечной длительности саднящей боли – самое трудное, угнетающее. Кажется, что короткую, но сильную боль пережить легче, а эта медленно, но всё равно уничтожает… На меня словно навалилась непосильная ноша, которую я обязана нести, не имея возможности сбросить. Сознание неизбежного гибельного конца убивает. Нервная боль не отступает, накапливается и истязает с неподвластной мне постоянностью. Я – никто. Я – сгусток страха.

Невыносимо давит зловещая, угрюмая тишина ночного коридора. Подхожу к молельной комнате. Порога не переступаю. Через стеклянную перегородку вижу и слышу молящихся женщин. Поражаюсь страстности, истовости их молитв, коленопреклоненному смирению. Одна так вовсе в состоянии молитвенного экстаза. Насколько сокровенно здесь выражение собственного «я»! Подражать ему невозможно.

Говорят, перед лицом смерти человек меняется. В его душе появляются трагедийные интонации. Рвутся нити жизни, связывающие его с Космосом. Он вспоминает наиболее яркие или тяжелые страницы своей биографии. Вряд ли. Выжить он пытается, а не вспоминать.

Понимаю, что многие в молельной комнате уверовали в Бога только после операции. Они из заново родившихся, вернувшихся к новой жизни, не торопившихся ни в рай, ни в ад. Кощунственно прозвучали в голове знакомые с детства слова: «Лучше убедить, чем принудить». Пытаюсь вникнуть в смысл слов молитв. Он не доходит. Улавливаю только отдельные слова.

Вошел мужчина. Он единственный среди женщин. Я узнаю его. Заядлый курильщик. У него рак гортани. Этот из числа безнадёжных. Тихий и смиренный. Встал на колени. Покаянно целует крест. Последняя надежда… Каким он был до этого? Упрямым, безвольным? Мелькает горько-ироничная мысль: «Женщины сюда попадают в основном по причине несчастливой жизни, а мужчины – по глупости и слабости характера? Из-за курения? А всё равно его жалко».

Пытаюсь читать надписи у входа в молельню. Строчки плывут перед глазами, мозг не воспринимает слов. Я не могу сосредоточиться, не могу стоять на одном месте. Меня снова мотает по коридору. К маленькому алтарю подходит священник, говорит что-то религиозное, очень доброе. Но слова современные. Слышу: «Смерть – момент примирения и спасения».

Спасения от самого себя? От земной жизни? От причудливой или жестокой судьбы? «Самоотверженная любовь к ближнему – цель жизни человека», – вяло втекают в мою голову фразы священника.

…Хорошо ли знать срок смерти? Если тяжело болен, то – да. Всё какая-то надежда. А можно ли верить в предсказания? Хочется верить. Особенно, если принять во внимание…» – мелькнули в момент ослабления боли неоконченные мысли и не оставили следа.

Дядя Володя вспомнился, его обозленный на весь мир взгляд. День ото дня он терял человеческий образ, но ему было всё равно. Обида и страх переходили в дикое ожесточение. Да, в исключительных случаях мы ведём себя иначе, чем в обычных… Ему не верилось: молодой, здоровый и вдруг – рак, страшные боли. И сроку врачи дали три месяца… Не мог он думать о спасении души, о её сохранении в таких нечеловеческих условиях. Не мог он в последние дни научиться ценить самое простое, самое истинное, о чём всегда толковала ему жена-учительница… И ссорился из-за мелочей, и на мат не скупился, и руку на неё и детей, будучи в мерзком пьяном виде поднимал. Всё случалось. И набожная старушка-мать не ко времени горько бубнила о возмездии божьем. Раздражала… А чувство стыда и позора и теперь не возникало. Только страх, жуткий животный страх смерти и обида на кого-то незнаемого… и на всех, кому досталось жить дольше.

А кто-то на краю гибели, ценя каждую минуту, стремится максимально успеть закончить задуманное… Это великое простодушие верующего или могучая вера в себя?.. Вот и сосед, ветеран войны, пытался донести до дяди Володи, что если уж неотвратимо суждено умереть, так уж лучше достойно.

…Пальцы, вцепившиеся в кресло, побелели. Но они не могут сдержать моего стремления бежать, бежать… Сил нет. Меня заносит, мотает из стороны в сторону, ударяет об одну, о другую стену. А в голове одно – когда же, когда же, наконец, станет легче? Ночь такая бесконечная! Намаялась, прилегла, но и минуты не удалось полежать спокойно. То в одну сторону повернусь, то в другую. Предательски скрипит койка. Чувствую молчаливый ропот соседок. Они ведь тоже терпят… Мёртвой хваткой вцепляюсь в спинку кровати, замираю, терплю, терплю. Считаю про себя: один, два, три… минута. Один, два, три, четыре… еще одна… Время – оно как боль, течёт по-разному. Тишина оглушает.

Ночью болезненное сознание заполняет голову фантомами, неосязаемыми расплывчатыми злыми видениями. Одни проносятся мимо, другие все по кругу, по кругу… Хочется чего-то по-детски теплого, уютного, надёжного. Хочется, чтобы сознание ласково погружалось в счастливый мир грез. Так хочется…

Опять подпирает тошнота. Мчусь, на бегу обтыкаю себя длинными полами толстого махрового домашнего халата... В туалете через разбитое стекло форточки свистит ледяной воздух. Я прячу за перегородку своё мокрое, измученное тело, высовываю только голову и дышу. Холод пробирает до желудка, но дыхание восстанавливается. Знакомая мне худенькая девушка с синими трясущимися губами советует:

– Больше пейте теплой воды, легче будет. Вы же одной желчью… вам же нечем… У меня опыт, я уже дважды по шесть химий вынесла. Рак уже в кости проник. Скоро мне его с рёбер соскребать будут. Может, и выживу. Надо бы. Дочке только два годика.

Я с уважением и страхом смотрю на еле живую женщину. Ей много хуже, чем мне. Боже! Какое стоическое мужество перед лицом смерти!

– Мне тоже на полную катушку приписали, но сделали только первую, – лепечу я испуганно, пытаясь представить себе, что будет со мной дальше.

– Не переживайте, три дня отмучаетесь, а там легче станет. Тошнота, конечно, не уйдет, но человеком себя почувствуете. Верьте мне. Мы обе, как я вижу, одинаково плохо переносим лекарство. Выдержите, только сердце подсадите. Побочное явление. Зато всю гадость убьете в организме. У многих получается. Это я такая невезучая. Нам бы заполучить американское лекарство, наше лечит, но глушит наповал. Главное, лечит…

– Тебя после химии мучает страх? – смущённо-заискивающе спрашиваю я, очень надеясь на положительный ответ.

– Конечно. Страх не исчезает, он гнездится в сердце, в мозгу, в каждой клеточке больного тела. Это нормально.

Синие губы на серо-желтом лице скривились в жалкую гримасу. И вдруг потухшие глаза вскинулись, в них промелькнула слабая упрямая искорка.

– Доктор сказал, что двадцать пять процентов людей вылечиваются за счёт своей веры в исцеление. Они искренне верят в способность своего организма противостоять болезни. Я двужильная и ради дочки смогу побороть болезнь, – пробормотала она угасающим голосом.

Господи, как я желала ей выздоровления! Я задыхалась от нахлынувшего на меня сопереживания.

Почему-то вспомнились из детства пионерские наивные лозунги. «Боевая готовность ко всему, что встретится в жизни». «Встречай со спокойным достоинством любую беду, ничему не удивляйся. Воля и труд – все перетрут». «Остерегайся делать необдуманные поступки, за которые будет стыдно»… А как остеречься?.. Потом удивительный год всплыл в памяти: цветущие в ноябре каштаны и распустившиеся в конце января веточки сирени среди гор снега… А это из дошкольного детства. Надо бы остановиться, а я поднималась все выше и выше. Ветви липы делались все тоньше, хрустели под ногами. Я знала, что опасно, но лезла. Мальчишки были рядом. Падала молча, сосредоточенно, успевала хвататься за мелькающие ветки, обламывала их, сдирая листья. Они чуть притормаживали... Не разбилась. Знать судьба моя такая.

Лицо отчима всплыло. Вздрогнула… Приехала проведать больного. Подставила щеку для традиционного поцелуя. Он вцепился в мое лицо, из последних сил развернул к себе и поцеловал меня в губы. Почему-то мороз пробежал по спине. А через час он попросил осмотреть с фонариком его рот. Я посветила, заглянула… Чуть дурно не сделалось. Страшная картина: все внутри изъедено болезнью! На ватных ногах в полуобморочном состоянии выбралась на крыльцо. Села… «Сам заканчивает жизнь, познав все ужасы этой болезни и мне того же желает? В это невозможно поверить. За что? В детстве не упускал случая больно зацепить меня за живое, и даже в последние дни своей жизни торопится свершить злое дело». Мелькнула мысль: «Через восемь лет заболею». Подсчитала: как раз прошло.

Бабушку вспомнила, её человечность, её любовь. Сплю, брежу? Жаль ускользающего наяву чувства уверенности…

– Сморило её, – шепчет надо мной какая-то женщина. – Что с человеком болезнь делает!

Очнулась. Сижу на полу. Перебралась в кресло. Опять бабушка вспомнилась, её грустные, покорные судьбе глаза, слова ее: «Уйти из жизни при этой болезни – благо. Не жалей меня».

В детстве каждое утро прекрасно ожиданием чего-то совсем нового, необычного, неожиданного… а тут – только бы выжить, только бы снова увидеть солнце. Какая-то мысль пробивается сквозь затуманенное сознание, я пытаюсь её выцарапать. Да, ну конечно же!.. Ушла.

Громче обычного хлопнула дверь. Потому что ночь. Окончательно пришла в чувство. Опять тошнит, опять страшное напряжение во всём теле, опять рвота забирает последние силы…

Утро. Слава тебе, Господи! Тошнит, но жизнь вновь стала желанной. Знать, линия моей судьбы не прервалась еще, тянется тонкой нитью. Ещё маячит что-то вдали…

Прошло три недели. Врач проверил мои показатели крови и счёл возможным назначить следующую химию. На этот раз медсестра, намаявшись с моими венами, разнервничалась, плохо отрегулировала скорость истечения лекарства, и оно вытекало три часа. К концу процесса психоз достиг такого уровня, что я готова была сорвать с себя бинты, пластыри и зашвырнуть иголку куда подальше. Меня трясло, руки и ноги непроизвольно двигались, нервы были на исходе.

– Нет сил терпеть, – застонала я. – Девушки, помогите!

Все соскочили с коек, забегали. Одна больная помчалась за медсестрой и, не найдя её, хотела уже сама поработать над капельницей, но я, испугавшись непредсказуемого результата, не позволила ей. Тут в палату заглянула шустрая черноглазая молоденькая медсестра, которая иногда делала нам вечерние уколы. Я позвала её, и она вмиг отладила систему. Через десять минут мои мучения под капельницей закончились. А в следующий раз, когда ответственная за эту процедуру медсестра приболела, медсестричка вставила всем больным иголки как волшебница: быстро, безболезненно, не жалуясь на плохие вены.

– Рука у этой девушки лёгкая, – радовались женщины, – не то что у нашей…

– Гляжу я, как она мучается, бедная, вставляя в вену иголку, аж вспотеет вся, так мне жалко её становится. Немолодая уже. Ошиблась, видно, выбирая профессию, а теперь менять или не хочет, или не может, – тихо сказала Анна Ивановна.

После второй химии я полностью облысела, но меня это нисколько не обеспокоило. Пусть даже на всю жизнь останусь без волос, невелика потеря. Мозги бы не испортить ядовитыми лекарствами. Мне еще работать надо, сына растить.

Как бы там ни было, через полгода мои мучения закончились, и доктор весело сказал:

– Отошла ваша смерть в сторону. Умрёте от чего угодно, только не от рака. А теперь отправляйтесь облучаться. Двадцать сеансов вам вполне будет достаточно, чтобы закрепить эффект от химии.

– Тех самых облучений, что у Солженицына в «Раковом корпусе»? – осторожно поинтересовалась я.

– Те да не те. Слабее, – успокоил доктор. – После химии вам теперь ничего страшнее смерти не встретить. Прощайте. Не забывайте мой совет: не давайте созревать своим обидам, сразу выплескивайте их. Будут вопросы – звоните.

Он доброжелательно улыбнулся и протянул мне свою визитку.

Как широко распахнулось передо мной пространство города после больницы! До болезни, я чувствовала себя на тридцать лет, а проболев и пролечившись – на все семьдесят. Но я жива. Господи, какое это благо! Смерть только приобняла меня, напугала и выпустила из своих цепких объятий. Значит, зачем-то я еще нужна на земле. Для сына, конечно. Сколько мне еще отмеряно? Пять, десять, пятнадцать… – целая жизнь! Новая жизнь.

Помнится, опять воспоминания о беде Инны пересекли мои мысли о Лене.

– …Раньше не больно-то кумекала над жизнью. Нет, чтобы не спеша разобраться. Некогда было: работа, заботы. Старалась всюду успевать. Я так хотела быть счастливой, так старалась!

А тут еще эта перестройка… Огороды, чёрт бы их побрал. И всё в одни руки, и каждый день аврал. Муж нет, нет, да и заартачится. Соседка по саду, хорошо знавшая мой характер, сочувственно качала головой: «Надолго тебя не хватит». А я упорно твердила: «Согнусь и распрямлюсь. Не сломаюсь». И выдержала бы, если бы не узнала о похождениях мужа. Я жилы работой рвала, а он… зараза… Это и подкосило. Обиды оказались непреодолимыми. Вот и посыпались болячки.

Сердечная боль не отпускала. Болезнь отгородила прошлую жизнь от нынешней. Она давила, проникала в каждую щель, пресекала попытки уйти в положительные воспоминания. Она разрывала сердце как вода, превратившаяся в лёд, разрушает камень.

Обиды накрыли меня непроницаемой черной попоной, которая обволакивала и поглощала любые светлые мысли. И не уйти мне было от них, не скрыться… Все хорошее отодвинулось далеко, далеко, уменьшилось до еле различимого, бесцветного, серого как всё в ночи. Для радости не хватало места в душе, распираемой болью. Обиды убивали меня, меняя программу жизни, взглядов и чувств. Только они жили во мне вольготно.

По привычке я загоняла их на дно души, но они выползали, распространялись по всему телу, овладевая им как своей собственностью, травмируя, терроризируя, измываясь, ища слабые места, чтобы нанести окончательный удар. Так тянулся первый… шестой, седьмой годовой круг. То была не жизнь, а страшный неосознаваемый сон под наркозом постоянных обид. И случилось то, что случилось...

«Странно, – подумала я тогда, – никогда бы не поверила, если бы услышала от кого-то другого, что Инна может быть такой глубоко ранимой. Значит, её обычное поведение с подругами – постоянная поза, вызов, маска?»

– Когда вела дневник, этим, оказывается, я бессознательно лечила свою распадающуюся от утраты любви душу, внутреннюю ее расхристанность после всё продолжающихся стрессов. Он был моей душевной терапией. Окунаясь в прошлое, в детство, я притупляла и тормозила развитие болезни, спасала и продляла свою жизнь. Обременяя рассудок спасительным делом, я немного оттесняла уничтожающие меня отрицательные эмоции.

«Была бы жива твоя мама, может, крепко обняв тебя и утерев слезы, она сказала бы, мол, не плачь, доченька. К сожалению, такая беда не обходит стороной многих женщин. И не их в том вина. Чтобы не страдать всю жизнь, реши для себя раз и навсегда: уйти ли тебе от мужа или в отместку завести любовника. Выбирай, иначе загубишь себя», – так сказала мне тетя, когда посетила в больнице.

Московский доктор, когда я приехала к нему, чтобы уточнить диагноз, объяснил мне: «Если бы вы не стыдились своей беды и постоянно делились, допустим, со своей лучшей подругой своими неразрешимыми проблемами в семье, вполне возможно, что не стояли бы сейчас передо мной». Последний перед операцией год я физически чувствовала, как провоцировали и подгоняли меня мои внутренние часы. «Пиши дневник, пиши», – требовали они.

Вернулась из больницы. Муж был всё тот же эгоист, лихоманка его забери… И я легко выходила из себя – тормоза не срабатывали, – сделалась заполошная, крикливая, бестолковая. А он не мог не задираться. Привык на мне разряжаться. Ему поорать только на пользу. И больную не жалел. Тут-то окончательно убедилась: такой и куском хлеба обнесёт.

…Это я на людях такая непробиваемая. Как в детстве выстроила свой имидж, так и придерживалась его, хотя ничего похожего на то, что я представляла из себя в молодые годы во мне уже не осталось. Сдулась.

Не сразу, но смогла я поменять отношение к жизни. На все проблемы стала реагировать проще, легче. Ещё бы, такое перенести! Поняла, что нет безвыходных ситуаций, кроме смерти. А поднялась после болезни исключительно положительными эмоциями. Они были животворящей силой, которая воскрешала меня.

«Инна делится со мной своими бедами, понимая, что не сегодня-завтра я уеду, и увезу с собой ее тайны», – думала я.

– …Сначала ничего меня не радовало, бревном лежала на кровати, мучаясь тошнотой и депрессией. Обиды перебирала в памяти. Потом подумала, что ведь не для этого Всевышний подарил мне возможность еще пожить. Я должна быть благодарна судьбе, и радоваться каждому прожитому дню. Но долго не получалось справиться с пессимизмом. Когда накатывало в присутствии близких, я отворачивалась к стене, ревела молчком, задыхаясь, захлебываясь слезами, а если была в квартире одна, выла во весь голос. Со стонами и воплями выбрасывала боль из души…

А тут еще острая невралгическая боль по ночам стала часто пробираться в межреберье. Первые часа три терпела, потом от дикой боли начинала сквозь зубы выть, потому что «убойные» лекарства уже не помогали. Стою, бывало, на коленях в смешной позе: головой в подушку, попой на полярную звезду, и раскачиваюсь, пытаясь «усыпить» боль. А она – хоть на стену лезь или в петлю.

И все же нашла я в себе зацепочку: любовь к тихой охоте – сбору грибов. То лето выдалось знатное, богатое. Какие огромные всплески положительных чувств испытывала я от каждого найденного гриба! Выползу кое-как из лесного домика на базе отдыха и гляжу между деревьев, пока зрения хватает. Вдруг вижу – стоит, миленький мой. Откуда и силы появлялись к нему идти. Правда, походка моя была смешная, будто шла по лестничному пролету и все время промахивалась, мимо ступенек ноги ставила.

Кое-как добиралась, срывала гриб, и тут силы покидали меня. В изнеможении сваливалась на землю, а, отдышавшись, снова начинала высматривать очередной подарок леса. Когда находила, опять мощная, горячая волна поднималась к груди, наполняя меня живительной влагой. Силы прибавлялись, и я, качаясь, цепляясь за кусты и деревья, шла к объекту своего вожделения. А грибов в то лето на мое счастье выросло немеряно. К концу третьего месяца я была в состоянии обходить не только территорию базы отдыха, но и прилежащие окрестности. Я ожила. Ещё рыбалка помогала, но только в том случае, если я ловила одна, без мужа. Совместная гасила во мне положительные эмоции.

Ты знаешь, когда мы ссорились с мужем, я физически ощущала, как силы покидают меня. Можешь надо мной смеяться, но я на самом деле ощущала, будто из меня вытекало тепло и в груди становилось холодно и пусто. Будучи здоровой, я не замечала за собой подобного. Тепло от радости разливалось в сердце – это я хорошо помню, а вот холода не случалось так остро почувствовать. Сильная была. Думала, сносу мне не будет.

После больницы я сделалась на удивление чувствительной ко многом вещам: от малейших запахов меня выворачивало, становилось дурно при включенном мобильном телефоне – я болезненно ощущала его излучение, не переносила громких звуков. Прошло достаточно много времени, прежде чем мне удалось восстановиться до состояния, которое было у меня до операции. Стать прежней, той, какой я была до болезни, не получилось. Видно не подняться больше организму выше черты, до которой низвела его болезнь, не восстановить того, что «съел» рак. Теперь я человек с осенью в сердце. И причина тому – мои болячки. Вернее, они следствие. Но ведь живу же пока, и, слава богу, даже стараюсь по мере сил что-то полезное делать.

Я наглядно увидела и ясно поняла причину своей болезни и стала всеми способами избегать ситуаций, убивающих меня. Я хотела жить, а для этого мне нужно было беречь силы, которых теперь осталось не так уж много. Сожалею о своих былых страданиях, да прошлого не вернешь. Беда крепко и быстро учит тому, на что при обычном ритме уходит почти вся жизнь. Раньше жила чувствами, теперь больше рассуждаю. После пережитых страданий человек не может остаться прежним.

Нервишки стали совсем никудышные. Стараюсь уходить от ссор в прямом и переносном смысле. Иногда так устаю, что даже присутствие самых близких людей делается для меня труднопереносимым. В таком случае я срочно скрываюсь в своей комнате и начинаю писать, выкладывая на бумагу нюансы своих ощущений и переживаний.

Иногда читаю детективы или ищу по «ящику» что-либо удобоваримое, подходящее моей мятущейся души – старую добрую мелодраму, комедию или что-либо научно-техническое, познавательное. Такая тематика успокаивает меня, позволяет сосредоточиться на другом, отвлечься, сместить акценты на разумное, доброе, вечное, уйти от примитивных мелочей быта. Отвлекшись, я превращаюсь в почти нормального человека, способного делать что-то хорошее. Приходится приспосабливаться к состоянию своего организма.

Иногда (не из вредности, но из принципа) я пыталась вести себя так, как мой муж вёл и по-прежнему ведёт себя со мной. Распсихуюсь – прощения не прошу, жду, когда сам подойдёт. Он же виноват в том, что довёл меня до ручки. Может, думаю, задумается над своим поведением и прекратит орать по всякому пустяку и даже без повода. Ох, как тяжело ему переносить подобное моё отношение! А всё равно не меняется к лучшему. После лечения я в нём морально нуждалась намного больше, чем когда бы то ни было, но он не понимал этого и продолжал жить своими желаниями. А мне язвительно советовал не теряться, если вдруг кто-то свеженький подвернется, мол, ты помолодела со своей сверхмодной прической. А меня – я же плохой! – можешь смело вычеркнуть из своей жизни. Я переживу. Я понимала, что неспроста он всё это говорит, почву для развода готовит. На что ему больная жена! Опередила я его. Чуть окрепнув, сама его выпроводила. А через год за красавца замуж вышла, в пику своему самодовольному и самовлюблённому бывшему мужу.

После перенесённых мучений я стала грубее, резче, но на самом деле чувствительнее. От невнимательного отношения нового мужа зверею, не могу контролировать и сдерживать себя. Моментами срываюсь с катушек и такой дрянью становлюсь… Потом переживаю, но виду не показываю, иначе сразу на шею сядет. Имею опыт. А мужчины, я замечала в больнице, после пережитых страданий слезливее становятся, некоторые даже начинают понимать тонкие материи женской души.

– Ты с чем в онкологию попала? – спросила я.

– В первый или во второй раз?

Я вздрогнула: «Сколько же мучений досталось Инне на ее короткий век? Сколько еще «сюрпризов» преподнесёт ей судьба?»

Воспоминания о Лене увели меня от мыслей об Инне.

– …А кошки меня больше не избегают, не меняют привычную траекторию движения, завидев меня, даже трутся о мои ноги. Почему раньше убегали? Получается, что они чувствуют онкологических больных, как-то их распознают. Врачи считают эту болезнь не заразной. Что же отпугивает кошек? Не могу же я предположить, что животные подсказывают людям предстоящие несчастья? Это было бы совсем уж по-детски… наверное, больные излучают особый запах. Который мы, люди, не воспринимаем своим слабым обонянием.

Лена замолчала.

– А как сейчас себя чувствуешь? – спросила я.

– Сносно. Иногда мучают фантомные боли. Странное ощущение: груди нет, а она болит. И с рукой проблемы: она немеет и ничего не чувствует, и в то же время болит так, что я с трудом её поднимаю. Но это мелочи… Главное, Андрея вырастила. Бог даст, и внуков дождусь…

СТИХИ

Наталия Дёмчева,

поэт, прозаик, публицист,

член СПР и МСП, действительный член ПАНИ,

руководитель литературной студии «ЗвУкопись»

и поэтического клуба «Кредо» при ЛОСБС

«Мне тошно прозябать, люблю я жить…»

Бывшим друзьям

Предавайте меня, предавайте…

Майя Румянцева

Пронизан день святою новизной,

И звуки в тишине рождают слово.

Я просыпаюсь лёгкой и незлой,

Но в суете ожесточаюсь снова.

Спешу Иуду бледного простить,

Наветчицу готовлю к покаянию.

Мне тошно прозябать. Люблю я жить,

В друзей упавших не швыряя камни.

Я им в своём хлеву построю храм,

Пускай заходят, если будет больно:

Отпетый Каин и успешный Хам.

Я дверь открою и прощу невольно.

И музыка взлетит под купола

Над холками, застывшими в поклоне,

И радость снизойдёт, как похвала,

На праведных и на воров в законе.

И, наконец, поймут сестра и брат,

Что не было сердец на свете ближе.

Нас разбросало, как колоду карт.

Я никогда их больше не увижу?!

Не обласкаю, не подам руки,

Промозглым утром не согрею чаем.

Потери наши слишком велики.

А мы друзей теряя, вопреки,

Взамен на старых, новых приручаем.

Молитву одиночеству воздав,

Мы больше не выходим к поездам.

Не мучаем… Не лечим. Не скучаем.

Опальный перрон

Музыка вечернего вокзала,

Танец одиноких поездов.

Я тебе ещё не досказала

То, что ты услышать не готов.

Прокричал дежурный по перрону

Прокурорским голосом вердикт.

Поезд содрогнулся, резко тронул,

Жёстким стал и собранным на вид.

Оттолкнувшись молча от платформы,

В неизвестность покатил состав…

А служивый, сделав всё по форме,

Присмирев, от поезда отстал.

Развернула пищевод подземка,

Поглотив людей в бездонный лаз.

Так происходило век от века –

Был бы веский повод и соблазн.

Было бы внутри шестое чувство,

Был бы лёгким пёстрый чемодан.

Было бы в купе тепло и пусто,

Был бы крепкий чай в придачу дан.

Не крутило б томную шарманку

Радио по разным мелочам.

Не знобило б души спозаранку

Ни рижанам и ни москвичам.

Не метался бы в оконной раме

Глупой лампы окаянный лик.

И под утро в оркестровой яме

Не храпел бы пьяный проводник.

Туман

В растаможенном тумане

Распоясались дожди.

Дальний путь томит и манит:

«Лёгкой участи не жди!»

Подстаканник лихорадит

На пластмассовом столе.

Радио, потехи ради,

На лирической волне.

Вот, сейчас откроет двери

Запоздалый пассажир

И в иллюзию поверит,

Что покинул вздорный мир.

По инерции деревья

Понесутся к небесам!

Он – к окну прильнёт. На время

Станет невесомым сам.

Мотыльком взлетит на полку

Не по возрасту легко.

Как сурок в норе умолкнет

В узком штопаном трико.

За фрамугой ненароком

Обозначится луна.

Сердцу станет одиноко

(Хоть бравадой речь полна).

Я забудусь в полумраке

С камуфляжной колеёй:

Беглой узницей в бараке –

Между небом и землёй.

Примечание автора: данная подборка стихов в октябре 2020 года вошла в Лонг-лист финалистов поэтического конкурса имени Майи Румянцевой «Русская исповедальная лирика».

Павел Кузовлев,

действительный член ПАНИ,

член Союза писателей «Воинское Содружество»

«Помню ту оранжевую осень…»

А завтра зима

Сегодня прощаюсь я с осенью,
А завтра-зима…
Прощай моя рыжеволосая,
Прощай навсегда!

Закружатся белые снеги,
Придут холода.
И быль золотую и небыль
Я вспомню тогда.

Приснятся мне рыжие косы.
Алый сентябрь.
Последний сегодня день осени,
А завтра – декабрь!
Сегодня прощаюсь я с осенью.
Стынут слова.
И слёзы на щёки просятся…
А завтра-зима!

Закружатся белые снеги,

Придут холода.

И быль золотую и небыль

Я вспомню тогда.

А тут, вдруг осень...

Казалось мне, достиг уже вершины

И некуда спешить уже давно...

Но временами, часто без причины

Вдруг в юность мне откроется окно.

И я всё тот же, молодой и сильный,

Наивный и влюблённый без ума!

А девушки божественно красивы,

И вишня под окошком расцвела!

И снова я ошибки совершаю,

И снова в дали дальние бегу,

Как будто мне года не по карману,

И не ценю я их, не берегу.

...А тут, вдруг, осень – рыжая лисица,

В лесах и в рощах разожгла огонь.

И слышу шёпот я сквозь шорох листьев:

«Я здесь, я рядом! Ты теперь уж мой!»

А в небесах седые паутинки

Проплыли над багряною листвой:

«Пойдём, мой милый, по моей тропинке,

Забудь про всё, ты – вечный пленник мой !»

Казалось мне, достиг уже вершины

И некуда спешить уже давно...

Закрыла осень мне без видимой причины

Оранжевыми шторами окно...

Бабье лето...

Унесло ветрами лето красное,

Высохли и травы и цветы.

Было лето и безумное и страстное,

Необыкновенной красоты.

Где тебя искать теперь не знаю я.

И с листвой осенней я грущу.

Ты всегда была моей желанной

И тебя я в осени ищу...

...Только песенка моя ещё не спета.

Ты вернулась с паутинкой золотой...

Постаревшее, но то же, бабье лето

Мне на миг подарено судьбой.

...Обниму закаты и рассветы,

Постою под небом голубым.

Ты побудь со мной немного, бабье лето,

И согрей меня теплом своим...

Поцелуй багряными лучами,

Унеси меня в неведомую даль,

На земле оставь мои печали.

Ты уже уходишь? Ах, как жаль...

Не забыть теперь мне встречи этой.

Жаль, не все сбываются мечты.

Но, зато я видел бабье лето

Необыкновенной красоты...

Осеннее

Тебя я увидел и сразу

Сердце пронзили молнии.

Глупые сыпались фразы...

Милая, ты бесподобна!

Листья тихонько падали,

Светились глаза, как звёзды...

Клёны в плащах нарядных

Берёзкам слагали оды...

Длинные косы рыжие,

Святая улыбка Мадонны.

Тело порочно-бесстыжее

Милая, ты бесподобна!

Думал, не кончится счастье

Мне любоваться тобою.

Только пришло ненастье.

Лили дожди стеною.

Ветры шальные золото

Сыпали в ворохи щедро.

Сердце моё расколото,

Ты превратилась в небыль...

Падают листья

Падают листья тихо, как в сказке:
Жёлтый, оранжевый цвет, золотой…
Щедрые, яркие осени краски
В солнце сияя, кружат над землёй.

Словно по чьей-то волшебной указке
Выткал ковёр золотой листопад…
Как хороша ты, и как ты прекрасна.
Падают листья музыке в такт.

Северный ветер ворвётся внезапно,
Дождики с грязью смешают листву.
Станешь ты хмурой, холодной, ненастной,
В платьице рваном уйдёшь в темноту…

Будешь бродить ты в ночи одиноко
Рыжие кони замедлят свой бег.
В старом саду неуверенно, робко
Вдруг неожиданно выпадет снег.

Падают листья, падают листья…
Дни, как секунды проходят, мой друг.
В сказочном танце осень кружится,
Нас приглашая в призрачный круг…

***

Помню ту оранжевую осень,

Грозди алые желтеющих рябин,

Ив плакучих золотые косы,

Рощицу багряную осин.

Дом родимый. В медных листьях клёны,

И жнивьё седеющих полей,

Паутинок снежные узоры,

Да печаль раздетых тополей.

Может, это только мне приснилось;

Ворохи картошки и костры...

И мечты, что сбылись и не сбылись...

В прошлое сгоревшие мосты.

Пыль дорог закатана асфальтом!

На меже тропинка заросла,

Не горят росинки-бриллианты

Под луной, где ночь была светла!

Не играет по ночам гармошка,

Отдохнуть решила до поры.

Помнится, печёная картошка,

Запах подгоревшей кожуры...

И горит оранжевое пламя

Прошлых, мимолётных моих лет...

Вспомнилась мне осень золотая,

В детство, подарившая билет...

Алексей Никулин,

академик ПАНИ,

член Союза писателей «Воинское содружество»,

член Международной ассоциации писателей и публицистов МАПП,

Член Союза российских писателей,

Поэт, лауреат премии им. А.Т. Березнева

«Умереть и вновь родиться»

***

Край загадочный и пригожий,

Перекрёсток дорог седых,

На Россию судьбой похожий,

Память строгих времён былых.

Наши предки здесь Русь спасали

От набегов лихих врагов.

Вырубали леса, пахали…

Обживали свой новый кров.

Отвоёвывали у Дона

Живописные берега:

Соловьи у каждого дома,

Колокольчики на лугах.

Жизнь бурлила на окраинах

В неспокойные те года.

Нам достались не в сказаниях,

А воочию города.

Лебедянь стоит по-над Доном.

Мудр и строг на Дону Данков.

Были вы боевым заслоном

От ордынских стальных клинков.

Отцу и деду

Спасибо им – отцу и деду

За то, что были на войне.

В боях ковавшие победу,

Как воздух нужную стране.

Они сражались дни и ночи,

Им от меня поклон земной.

В них русский дух силён и прочен –

Он гнал врагов с земли родной.

Европу всю освободили.

Повержен общий лютый враг

И над Рейхстагом водрузили

Победный наш Советский флаг.

И каждый год в наш день Победы,

Слезу смахнув рукой с лица,

Я говорю – помянем деда

И незабвенного отца.

Выдержал напор и победил

В сорок первом вторгся на рассвете,

Нарушая тишину и сон,

Покорить решив страну Советов,

Фюрер – новоявленный дракон.

Но завяз он в необъятной дали.

Русский дух в боях не подводил.

А солдат наш был прочнее стали –

Выдержал напор и победил.

Кто они в могилах неизвестных,

На полях сражений там лежат

Под присмотром ангелов небесных

Чей-то сын, отец, любимый брат?

Помнят вас и правнуки и внуки

И за ваш геройский ратный труд

С гордостью возьмут портреты в руки

И в полку бессмертном пронесут.

Малая Родина

Опять рассвет с зарёю алой

И льётся колокольный звон

Над милой Родиною малой.

Ей от меня земной поклон.

С восходом солнца всё проснулось,

Порхают птицы в небесах

И ты мне нежно улыбнулась,

Сияя в солнечных лучах.

С рожденья здесь берёт начало

Всех моих жизненных начал.

Как нас судьба не разлучала,

Ты мой единственный причал.

Вокруг останется как прежде –

И дождь, и солнце, и луна;

И люди будут жить в надежде,

Что Родина у всех одна.

Жизнь

Жизнь многогранна, многолика.

Берёт начало с рождества:

Победным, громким, первым криком –

Знак новой плоти торжества!

Взяв старт у тихого истока,

Бурлит, не ведая покой.

Несётся бешеным потоком

По свету жизненной рекой.

Полёт

Весной заря встаёт жар-птицей,

Душа блаженствует, поёт

И мне давно уже не спится,

А сердце просится в полёт.

Лечу над полем, речкой, лугом

На крыльях в клине журавлей

И вижу: трактор ходит с плугом,

Плывущих уток и гусей.

Проснулись на деревьях почки,

Блестят на солнце купола,

На медоносные цветочки

Садится первая пчела.

На счастье вдруг Любовь заметил

И сделал так, как захотел –

Оставил клин и словно ветер

Любви навстречу полетел.

Умереть и вновь родиться

Как похожи друг на друга

Сутки, годы и века.

В них течёт всегда по кругу

Жизнь, как времени река.

В сутках – год в миниатюре,

А года венчает век.

По спирали в каждом туре

Проживает человек.

Он живёт, чтобы трудиться

Землекопом, мудрецом…

Умереть и вновь родиться

Сыном, внуком и отцом.

И такую схему жизни

Никому не изменить.

От рождения до тризны

Люди вечно будут жить.

Аркадий Польшин,

действительный член ПАНИ

CВЯТОГОР

Два моста, как два крепыша,

По брегам донским – по судьбе.

У «Казённого» плачет душа,

У Другого суставы в борьбе.

С тем, которому 100, вчера

Попрощался местный таксист,

И статью про 100, на гора

Выдал честный пиджак-журналист.

Заглянул в позапрошлый век –

На другой, на турецкий фронт,

Когда Шипку держал Человек,

Расчехлив русский штык и живот.

Вспомнил паря Турецкий спуск

И родник, что внизу живёт.

Но для нас та гора – Эльбрус,

А родник как бы Дальний Восток…

И быльём поросла тропа

Сквозь былинный восточный брег,

Где приставшая с битвы толпа

Омывала свой рыжий доспех.

Той России давно уж нет:

Много было войн и трудов.

У «Казённого» крепкий скелет!

У «Казённого» 100 парусов!

Мост Другой, презрев светофор,

Тьму моторную – в хоровод…

Я б назвал его… так: «Святогор!» -

А не номером два аль 500.

Он, как Скиф-богатырь босой,

В лебедянские скулы врос.

И плывут над его бородой

Самоходы в жару и мороз.

Оба здесь, под Тяпкой – горой,

Прикрывают своих рыбарей,

Обвенчавшись с донскою волной –

Этой кровью легенд и полей.

Не рыбак я, но тоже свой –

Лебедёнок с душой-тетивой.

На меня, как стрела, в упор

Смотрит пристально тот Святогор!

2020 г.

РУКИ ПРОЧЬ ОТ СВЯТОГОРА

(или ответ некоторым борзописцам из рунета)

Давно ли книгу промышляли вы?

Есенина и Пушкина забыли!

Попробуйте вот так, из головы,

Какую оду написать Кобыле.

Она уж точно поумнее вас –

Не блещет, не кичится скудоумьем,

Её лихой нордический анфас

Плевать хотел на ваше «вольнодумье».

Туда же плюнет каждый Святогор –

Коль поутряни подойдёте ближе.

А может быть, губастый помидор

К вам прилетит Гаврошем из Парижа.

Там прозы варят и стихиру тож:

Дюма и тот орудовал хореем,

Бальзак держал рифмоплетёный нож

Вот для таких внучатых чародеев.

Опять подул рубцовский ветерок,

Я взял перо, чтоб застолбить ответку.

Мой стих тяжёл, как вкрадчивый каток,

И если что… вас закатает в кепку.

«Рождённым ползать – не дано летать», -

Сказал Есенин, дуя папиросу.

Ползёт «прозаиков» подстриженная рать

По нашему с Сергеем рифмачёсу.

Таким червям опасен Святогор,

Турецкий спуск и церковь над брегами,

И генералы от Болгарских гор

Таким не машут злыми киверами.

Роль корифеев инда не для вас,

Хотя и пыжитесь порой от скуки.

Возьмите лист и напишите Сказ,

И мы возьмём вас сразу на поруки.

Обиды нет – осадок, как в кино:

В рунете оживились борзописцы.

Ты их за дверь – они опять в окно,

Как будто бесполезные дантисты.

А мост стоит под Тяпкиной горой.

Ему заруба эта бесполезна!

Он Богатырь с бетонной бородой

И жилами столичного оркестра.

Засвятогорили в Казанском купола!

Засвятогорили счастливые машины!

И мне пора загуглить удила

На этот раз хотя б без матершины.

2020 г.

Алла Самохина,

действительный член ПАНИ,

член Союза писателей «Воинское содружество»

«А я ещё не знаю, что рождён…»

***

Ночь, врачуй палящий горизонт –
Он кричит, как оголтелый постер,
И плывёт невидимый озон
На большак речного перекрёстка.
Хорони густые облака
Под волной небесного навеса,
Пеленая тощие бока
Тающего ветреного леса.
Измождённой жабой на груди
Притаилась грусть моя пустая.
И глаза её, как две звезды,
Смотрят отрешённо и мерцают.

***

Спящее поле-море,
Рваная рябь стерни.
Где мы теперь? На воле?
Вьюгами нервно воем,
Стонем среди равнин.

Нервно шуршит пороша.
Вылилось небо в снег.
Прячет подзол продрогший
Горькую горсть горошин,
Горстку – одну на всех.

Скорбно скрипят коряги.
Горек последний срок.
Кто мы теперь? Бродяги?
Бренно бредем, бедняги,
С запада на восток.

Холодно, сонно. Скуден
Снега постылый прах.
Кто мы теперь? Не люди?
Жадно съедает судьбы
Неумолимый мрак.

Скован простор безлунный,
Пахоты поле ждёт.
Тягостно и угрюмо
Ворон железным клювом
Серую стынь клюёт.

***

Сложили крылья Невские мосты.
Кемарит киоскёрша на газете.
И режет на Васильевском кусты
Дотошный дворник в солнечном жилете.
Сползает пристань в сонную Неву,
Ныряют чайки в глубь небесной сини…
А я ещё не знаю, что живу
И что встречаю утро вместе с ними.

В окно вползает розовый рассвет,
Мечтая на карнизе поселиться.
Шкварчит на кухне утренний омлет,
Ныряет в кофе сахар по крупицам.
И каждый в доме будто убеждён,
Что счастье есть, пускай оно и зыбко.
А я ещё не знаю, что рожден,
И смотрит мама на меня с улыбкой.

На окраине Частой Дубравы

Подари мне последние тёплые дни,
Золотая осенняя птица,
Над полотнами рек, лоскутами равнин
Продолжая неспешно кружиться.

Пролети над лесами шуршащим дождём
Или солнечным ветром кудрявым,
Загляни в одинокий бревенчатый дом
На окраине Частой Дубравы.

Там по-прежнему медленно время течет,
Будто сливки из маминой крынки.
Там урчит на скамейке оранжевый кот –
Самый преданный житель глубинки.

Посиди на крыльце, походи под окном,
Покачайся на ветке рябины.
Над погостом взмахни золочёным крылом,
А потом улетай на чужбину.

СОДЕРЖАНИЕ

Научно-краеведческая секция

Елена Глазатова. Водяная мельница на реке Матыре в

селе Песковатка………………………………………………………………… .3

Михаил Корольков. Проклятие липецкого училища…………………………6

Михаил Корольков. Елена Щукина. Робин Гуды или преступники?...............12

Владимир Петров. На исторических берегах…………………………………16

Валерий Поляков. Дочь священника…………………………………………...20

Павел Пономарёв. Три имени иеромонаха Клавдия………………………..22

Николай Скуратов. Два Каменных Коня……………………………………...28

Елена Щукина. Валерий Поляков. Липчане – делегаты I Всесоюзного

Съезда Советов………………………………………………………………...42

Сергей Юров. К родословию И.А. Бунина: связь рода с бывшим г. Романовым-в-Степи и с. Кривка……………………………………………….45

Литературная секция

Валентин Баюканский. Букет из будущего……………………………………54

Владимир Богданов. Все билеты проданы…………………………………….58

Николай Муромцев. Ведро картошки………………………………………….60

Раиса Усович. Мир тесен. ……………………………………………………...67

На злобу дня……………………………………………………69

Лариса Шевченко. Онкология ………………………………………………...72

Стихи

Наталия Дёмчева. «Мне тошно прозябать, хочу я жить…»……………….98

Павел Кузовлев. «Помню ту оранжевую осень…»………………………….101

Алексей Никулин. «Умереть и вновь родиться»……………………………..104

Аркадий Польшин. Святогор………………………………………………....108

Руки прочь от Святогора……………………………….109

Алла Самохина. «А я ещё не знаю, что рожден…»……………....................110

Материалы

Пятнадцатых Петровских чтений

в Липецке

«Пётр Великий и Липецкий край»

(декабрь 2020 года)

Под общей редакцией

М.И. Королькова

Формат 60х84/16

Усл. печ. л. ххх

Тираж 50 экз.

Подписано к печати ХХ.ХХ.2020

ООО «Медиа Принт»

398035, г. Липецк, Универсальный проезд, 14

Тел. 8(4742) 56–77–00

Опубликуйте новость в соц.сетях

Информация о материале: Автор: Информационная редакция ПАНИ; Создано: 21 декабря 2020; Просмотров: 1152

Комментарии для этой записи закрыты

JComments

Новости

Материалы Пятнадцатых Петровских чтений в Липецке

Дочь священника

А завтра зима

Падают листья

Адрес ПАНИ:

Архив статей

Сообщить об ошибке