6 июня (26 мая по старому стилю) 1799 года – день рождения А.С.Пушкина
Последние снимки у памятника Пушкину 26.05.2023. (6 июня) в Риге, сразу после 26 мая его "переместили"...
Празднование 200-летия со дня рождения светоча русской словесности и в Латвии вызвало множество откликов, музыкально-поэтических концертов, чтений, вечеров памяти, при большом стечении публики было отмечено в рижском Пушкинском уголке – возле концертного зала “Ave sol” (бывшего православного собора св. Петра и Павла, где молилась Анна Керн, которой опальный поэт слал в Ригу из Михайловского исполненные искреннего чувства письма, и где позднее был установлен бронзовый бюст воспетой Пушкиным красавицы Золотого века (творение ныне весьма известного скульптора Лигиты Улмане).
«Я помню чудное мгновенье…» – это адресовано ей, жившей в Риге юной супруге генерала Е.Ф.Керна, военного коменданта Цитадели – рижской крепости. Спустя некоторое время близь колонны с бюстом Пушкинским обществом Латвии был открыт памятный знак с бронзовым барельефом поэта (работа резекненского скульптора Мары Калныни).
В августе того же 1999 года наш русский хор «Перезвоны», основанный членом Союза композиторов двух стран – Латвии и России, академиком ПАНИ, лауреатом премии им. Г.Свиридова Юрием Владимировичем Глаголевым, исполнил песнопения у могилы А.С.Пушкина, близ алтарной части храма, и в зале Научно-исследовательского центра Пушкиногорья; прозвучали и поэтические посвящения русских поэтов Латвии.
Традиция же проведения Пушкинского дня как Дня Русской Культуры в Риге, Латвии, русском зарубежье в этом году исполняется СТО ЛЕТ, если вести отсчёт с 1925 года, когда в это литературно-общественное движение включилось уже 16 стран (в 1924 г., в 125-летний юбилей А.С.Пушкина, чтения, концерты, спектакли, школьные утренники прошли только в Латвии и Эстонии, заметно отразившись в газетных анонсах и публикациях, в том числе фотохронике культурной жизни.
В 2000 году в Пушкинский день авторам и любителям поэзии был представлен сборник «Русские поэты Латвии – А.С.Пушкину», издание Русского культурного центра.
Осенью 2001 года вышел в свет сборник «22 латышских поэта – Александру Сергеевичу Пушкину. Лирические посвящения: премьера пушкинианы» (составил и перевёл С.Журавлёв). В предисловии к изданию составитель отмечал: «Фактически до 2001 года латышская поэтическая пушкиниана как единое художественное явление не была известна ни латышскому, ни русскому читателю. Латышам потому, что никем из филологов не была собрана и составлена; русским же и потому, что большая её часть не нашла переводчика (как белое пятно, оказалась за пределами современной переводной литературы).
Как ни странно, на многие годы латышская (и латвийская) пушкиниана оказалась на правах наследия поэтов задержанного поколения, вне поля зрения литераторов, преподавателей, студентов и школьников, образующие её произведения не звучали на вечерах поэзии, концертах, пушкинских юбилеях… Вероятно, прав поэт, что «большое видится на расстоянии» (С.Есенин).
Духовная вершина Пушкина, как сегодня представляется, в Латвии, Балтии в полной мере обрисовалась в канун и после его 200-летия.
Особую актуальность в новом, разделённом политическими границами мире обретают афористические строки русско-латышской поэтессы Мары Гриезане, выпускницы московского вуза:
Вся моя библиотека
для суббот и воскресений –
три хороших человека:
Пушкин, Лермонтов, Есенин.
Пушкин, Лермонтов, Есенин
три учителя отличных –
для различных настроений
государственных и личных.
Уже на заре становления латышской словесности, во второй половине XIX века, вполне отчётливо обозначилось её тяготение к русскому фольклору, русской классике, начиная с былин, сказок, народных песен и поэзии Пушкина, Лермонтова, Крылова, Некрасова…»
Первое же поэтическое посвящение латышей – приветственный адрес Рижского латышского общества, посланный в Москву ко дню открытия памятника А.С.Пушкину (оригинал на русском языке) – датировано 1880 годом. В то время латышская молодёжь активно устремилась за знаниями и в столичные вузы (помимо «ливонских Афин», Дерптского университета, вузов Германии), многие их выпускники свободно владели русским языком, живо интересовались русской литературой, немало переводили для латышской периодики…
Гордися, древняя столица!
Приветствия к тебе несутся;
Со всех концов России многолюдной
Не торжеству победы грозной
В честь ликованья раздаются,
Но вечной памяти поэта,
Кем слава нации воспета,
Ты воздвигаешь монумент, –
Но гению племён славянских
Все просвещённые народы
Дань достодолжную приносят.
Прими, о славная столица,
Прими младенческий привет
И от латышского народа!
На путь духовного рожденья
Едва вступив, и он вкусил
Его поэзии бальзам целебный,
И он с признательностью детской,
Но искренней, чистосердечной
Пред гением склоняется главой.
Кстати, в 2011 году вышел в свет поэтический сборник «Памятник нерукотворный. Поэты Латвии – А.С.Пушкину», включавший как посвящения русских поэтов Латвии, так и новые переводы с латышского – стихов Аустры Дале, Атиса Кениньшя (1937), А.Мелналксниса (2003).
Поистине вся балтийская русская пушкиниана и латышская лирическая премьера художественного проявления любви и признательности к Пушкину воспринимаются как яркий факт многолетних русского-латышских культурных связей, эстетический аргумент необходимости дружбы исторически и этногенетически близких и родственных народов – русских и латышей. И путеводной звездой этой дружбы, «мира через культуру» по-прежнему является светоч мировой поэзии – Пушкин.
Характерно откровение Народного поэта Латвии Яниса Судрабкална, в годы Великой Отечественной войны жившего и творившего в Москве:
О русская душа!
Твой дивный вечный свет
К добру и правде призывает вечно.
Высокой страстью нас влечёт поэт,
Пастух пленяет чистотой сердечной.
В искусстве русском, в русской речи есть
И мощь, и тонкость, мысль и страсти пламя,
Так издавна звучит свободы весть,
И Пушкин предсказал её стихами.
В стихотворении «Слава и гордость русской поэзии» Я.Судрабкалн, благодаря литературным усилиям которого в менталитет латышей надолго вошло понятие «В братской семье» (это была и рубрика в журнале «Карогс» («Знамя»), литературного органа Союза писателей ЛССР), отмечает великую заслугу русского классика в жизни латышского народа:
Ты с нами, Пушкин, на земле счастливой,
Ты с нами, вечно юный и живой,
И служит людям боевым призывом
В честь разума и солнца возглас твой.
Известный переводчик русской поэзии Янис Плаудис, отмечая, так сказать, когнитивно-дидактическую роль творчества великого национального поэта русского народа, выражает непоколебимую веру в искренность любви латышских читателей к наследию автора «Памятника»:
Поэты наши научились пенью
У Пушкина, и любят латыши
Его стихов пленительных кипенье,
И ширь ума, и мощь его души.
Многих латышских поэтов влекли к себе тропы Пушкиногорья, где в середине 1820-х годов жил исполненной вдохновения творческой жизнью Александр Сергеевич, перед их мысленным взором вставал Святогорский монастырь, липовая аллея («аллея Анны Керн»), цветники, пруды пушкинской усадьбы, уходящее вдоль озеро Маленец, «пенаты», где, кажется, до сих пор обитают дух и творческое горение вдохновенного лирика, драматурга, прозаика. Вскоре после капитуляции Германии Михайловское посетила Народный поэт Латвии Мирдза Кемпе (брат которой Эмиль пал в Испании, сражаясь против фашистов), выразив свои впечатления в стихотворении «У могилы Пушкина» (перевод Арс. Формакова):
«Тебе несут грузинки розы, //Литвинки – руту, свой привет, //Дарят узбекские колхозы //Благоуханной джидды цвет. /И васильковый синий пламень – //Как русских глаз огонь живой. //Народы пышными цветами //Венчают холм могильный твой».
За солнечную мысль поэта,
Что в сердце Латвии вошла,
От сосен Латвии с приветом
Я ветвь Победы принесла.
В посвящении выпускницы московского Литинститута Визмы Белшевиц звучит как бы лирический завет причастным к сотворению поэзии, собратьям по перу:
Я и думать не думаю как-либо с вами равняться,
Но михайловских яблок вкусить
на рассвете осеннего дня
это нужно поэтам, и сны о Михайловском снятся.
Уроженец же Латгалии, поэт Андрис Веянс, многолетний главный редактор журнала «Карогс» («Знамя») говорил, что «Пушкин… великий наш сосед». Начиная с послевоенных лет, латгальская молодёжь ежегодно устремлялась в Пушкиногорье – и на поэтические чтения 6 июня, и в солнечные летние дни, и осенней порой, в дни золотого листопада…
В ту пору, в первой половине 1960-х, когда и в Латвии в моду вошли поездки на мотоциклах, на этюды в Михайловское (а заодно и на рыбалку) из Москвы не раз приезжал молодой латвийский художник, выпускник Художественной школы при Академии художеств Латвии, затем студент отделения книжной графики Московского полиграфического института Александр Иванович Мисюрёв. С 60-х годов бережно хранил он живописные этюды малого формата (А6, размером с открытку) с различными видами Михайловского – флигелем, где жил поэт, домиком няни, цветочными клумбами, озером, «горбатыми» мостиками над прудами. Позднее А.И.Мисюрёв создал ещё десятки полотен более широкого формата, с фигуркой поэта верхом на коне у озера, у «границы дедов» и т.д., причём личность поэта мгновенно узнаваема… Пушкиниана Мисюрёва неоднократно экспонировалась в залах Дворца Петра в Старой Риге (ул. Паласта, 9), тогда законной резиденции нашего Русского культурного центра; автор этих строк не раз носил в кармане ключи от исторического дворца, в том числе в Пушкинский день и в дни русских народных праздников. Несколько раз совместно с артистами Леонидом Ленцем и Светланой Видякиной мы проводили вызывавшие большой интерес публики Пушкинские выставки в разных залах, в том числе в Доме Москвы (открытки, почтовые марки, медали, жетоны, значки, монеты с портретами поэта, скульптура, живопись, графика, новые книжные издания, рижская пушкинистика и т.д.). Звучали и пушкинские стихи, посвящения поэту.
Латышские поэты вспоминали Пушкина, пребывая и у Чёрного моря. Так, Имант Аузиньш в стихотворении «Прощание с морем» в лирическом признании отмечал, что в южном приморье в его сны вошли «крымских кипарисов зелень, (..) магнолий тонких аромат, //Вошли в них моря синие просторы, //Медведь-гора, припавшая к воде…» «Глухой тропинкой поднимаюсь в горы, //Где облака плывут на высоте». И возникает медитация о пути и судьбе поэта:
Не здесь ли Пушкин в пламени заката
Прощался со стихией вольных вод,
Предчувствия, что будет день когда-то,
В который пуля песню оборвёт…
В этом стихотворении, известном также под названием «Пушкин в Гурзуфе», автор выражает убеждение, что Пушкин не мог «придворной черни сделаться под стать, //Да не гореть желанием свободы, //Да вольной песне крылья обломать…» Хотя вдали уже маячила тень трагической дуэли на Чёрной речке, пятна крови на снегу….
Целый ряд лирических посвящений любимому классику создал известный латышский поэт, переводчик и драматург Янис Гротс (в начале с.г., 29 янв., в моей публикации «Светлой памяти Пушкина» на сайте ПАНИ они помещены полностью), он же автор музыкальной драмы «Пушкин» (1937; с успехом шла на сцене Дайлес-театра в Риге в год столетия со дня смерти А.С.Пушкина). Стихи пушкинского цикла Я.Гротса насыщены множеством деталей, примет летучих пушкинских строк: «Нам звездою пленительной светит»; «Домик няни стал вечной святыней, //Где душа его мир обрела»; «Дух народный – он дал ему крылья» и т.д. Русский гений в восприятии Я.Гротса – «светоч грядущих столетий, //Вознесённый эпохой своей».
И всё ярче нам Пушкин сияет –
К людям песня летит без конца
И в Отчизне великой, бескрайней
Вдохновляет умы и сердца.
В финале посвящения звучит завет латышского поклонника национального гения России: «Мыслью быть – как летящие птицы, – //Гений Пушкина знать и любить!»
Все лирически-медитативные посвящения Я.Гротса полноправно вошли в золотой фонд латышской пушкинианы. Это «Дружба народов», «У памятника Пушкину», «В Михайловском», «В Пушкинских горах», «Лира Пушкина», песня няни Пушкина (Из лирической драмы «Пушкин»).
«Читаем Пушкина и Лермонтова снова, – пишет в стихотворении «Русскому языку» Имант Ласманис. – Дарует простоту и прелесть пламя слова, //К нам донесённое минувшими веками!» И следует лирическое признание: «Мне русский мил язык – он с первыми слогами //Вещает о семье народов в звонких песнях, //Не о болотах, пустырях – садах чудесных! //Мы с русским языком становимся богаче: //Где были вырубки, там нивы – не иначе!..»
Поэтесса Аусма Пормале в стихотворении «У памятника Пушкину» в образной форме выражает ощущение душевной, духовной, эстетической близости с русским классиком: «ведь даже пишу нежнее, //как будто Пушкин со мной»; «Главою склонился курчавой //доверительно мне на грудь». В художественном гении, творческом воображении Поэта его латышскую поклонницу восхищает способность к любым эстетическим метаморфозам: «чернила в силах он обернуть //в вино бессмертною лирой (..) душа его искрой в мире – и может резцом скользнуть – в мрамор вонзить металл, //чтоб стих зерном засиял».
Внимание известной поэтессы Арии Элксне привлекают послания поэта к Наталии Гончаровой:
Болдино, осень из строчек,
Как жажда любви, сквозят,
И шагает к нам незнакомец
Через ветер и листопад…
Мечтая о возвышенном идеале, наполненных высокой духовностью отношениях с любимым, поэтесса считает Пушкина путеводной звездой в мироздании любви: «Писем таких сегодня //любимым не пишут, нет… //Всё в суете, всё в спешке //Безумных, безумных лет…»
А женщина всё ожидает,
Что и ей, как он – Гончаровой,
Что кто-то придёт и молвит,
Как Пушкин, – заветное слово…
Милда Лосберга (помню эту седовласую преподавательницу латышской филологии (1923 – 2011), не раз встречавшуюся в переходах филологического факультета ЛУ в первой половине 70-х, нередко под шепоток студенток: «Это известная поэтесса…») в стихотворении «Пушкинский мотив» затрагивает тему прощания поэта с уходящими в небытие сверстниками, лицейскими товарищами: будет ли дано поднять последний стакан – «Друзей пережить, наблюдать, //Как жизни их гаснет свеченье?» «Смеялись, шутили, не ведая бед. //Где все вы? Увиты травою…» Однако в финале торжествует не одиночество, но жажда снова быть в кругу друзей: «Пожать бы кому-нибудь руку, О, други, – назло бытию».
Мирдза Бендрупе в дилогии «А.С.Пушкину. Живому. Усопшему» в образной форме полагает, что гении, как Пушкин,
Приходят в бытие –
Нет, не из прошлого,
По старой колее,
Но из грядущего нисходят,
С высоты –
Как ты.
И ещё одна особенность бессмертных творцов: «Для современников слишком тяжким //Был ты живой – в белой сорочке //С воротом нараспашку!»
Харий Скуя в стихах из цикла «Памятник (А.С.Пушкину)», описывая место дуэли на Чёрной речке, обращается к лирическому адресату своего посвящения: «Прохожий иногда //К тебе здесь забредает, //И звонкий смех детей //На миг тогда стихает – //Здесь листьям лишь дано //вздыхать, шуршать. //Склоняю голову //В тиши у обелиска, //Святое место здесь – //И ты, поэт, так близко. //Здесь пал ты, чтоб бессмертным стать».
Погрузившись в воспоминания, вновь с шедевром академика, скульптора Опекушина «в конце бульвара Тверского» общается Народный поэт Латвии Мирдза Кемпе: «Молча у ног поэта //Снова сижу одна – //Путь мой домой в то лето //Сквозь огонь проложила война» (т.е. летом 1944 г.).
Вспоминает автор стихов и общение с русским народом: «После дружеских тёплых объятий //Домой я вернулась, светла, //Веря – свободу и счастье //Народу Райниса принесла».
В стихотворении «Пушкин едет в Орёл» творческий процесс в жизни поэта, зримое воссоздание образа знаменитого генерала Ермолова в ходе поездки (с участием художественного воображения) по его следам: «Простор равнин несётся мимо, //А он иные виды зрит: //Поля сражений с сизым дымом //И пламенем жестоких битв. (..) Вот он на поле Бородинском //Вдвоём с Кутузовым стоит, //В его фигуре исполинской //Презренье к свету пуль сквозит», затем следуют виды Кавказа: «Ущелья, гор хребты крутые //В чудесной зелени лесов…» Изображены и отношения любимого генерала с его «солдатушками», его меткое словцо, страх царя, изгнание в родной город Орёл.
«Едва ль не друг он декабристам,
На двор взирает он орлом,
Вольнолюбив – опасный признак», –
Выводит шпик своим пером.
«А образ славного героя //Несёт в душе своей Поэт» – «То Пушкин в даль, в Орёл спешит».
В разное время, особенно в период развития латышской советской литературы, поэты из Латвии посещали многие точки на карте пушкинских маршрутов в пределах Советского Союза (к слову, гид, активистка Пушкинского общества Латвии», хористка «Перезвонов» Юлия Яковлевна Павлова показывала нам с академиком, композитором Ю.В.Глаголевым карту Союза ССР, где было отмечено около 120 мест пребывания Поэта, где ей довелось побывать, – целый «роман с Пушкиным»!).
Стихотворение Людмилы Сакне «В пушкинских местах» переносит читателя в одно из старинных поселений Крыма:
Я там была –
Дворец в Бахчисарае, как и встарь, стоит,
И мрамор не излил ещё все слёзы Хана,
Медведь-гора у моря тихо спит,
Лежит громадой тёмной бездыханно.
В этом «пушкинском уголке» Крыма «стремит поток река Салгир //Назло безжалостному солнечному зною, //Как бы попасть мечтая в дивный мир – //И слиться с синей моря полосою». (При упоминании Бахчисарайского дворца и перед мысленным взором автора этих строк встают мраморные надгробия во дворике жилища ханов Гиреев, комнатки гарема, алые розы в Фонтане слёз и как бы меланхолически-монотонно падающие на них капли чистой, холодной воды; 1965 год, наша с отцом, директором школы, поездка в Крым; Севастополь, близкие, знакомые деда, латышского стрелка, оставшегося здесь после изгнания войск барона Врангеля осенью 1920 года, а в 1944 – 45 гг. разоружавшего гитлеровцев в Курляндском «котле» в родной Латвии). Подвижнический труд классика латышская поэтесса считает исходной точкой многих дел, мотивов, порывов в будущее:
О, Пушкин! Светлый подвиг наших лет
И от Тебя всегда берёт истоки,
И вдаль грядущего струит Твой свет –
Живительной энергии потоки…
Шуточное стихотворение «Поэту на побережье Крыма» посвящает Андрис Веянс: «Здесь можно было б с Пушкиным встречаться – //В ночь от моста поэзии светло…» Всё вокруг дышит поэзией – и даже «в закатном зареве Ай-Петри //Звучит стихом, умея помолчать…»
А в стихах Я.Судрабкална «Сирень зимней ночью» видение похорон в лютую зимнюю стужу («В ограде монастырской очень скоро //Откроется заветная могила. //Пора сбивать ломами ледяной покров!» Однако: «То было наваждение, ночной кошмар…»).
На другую ночь всё в видениях поэта изменилось – расцвела сирень. «Пророк был прав, и всё сбылось сполна. Сто языков, не менее, звучит – //Слова, как светоч, для души лучатся: //Свобода, братство, равенство и счастье. //Во всём участье светлый принимал Поэт!» Заслуга Пушкина и в том, что он «И к молодому поколению взывал, //И созывал в семью единую народы!»
Звучит взволнованный и бодрый голос –
И шлёт привет в благоуханный день.
Цветёт его бессмертия сирень…
В эти майские дни, несмотря на похолодания, в Риге, в Михайловском и в Петербурге, везде, где бывал, оставил свой бессмертный духовный след Пушкин, поистине, разливая тонкий аромат, цветёт мраморно-белая, нежно-сиреневая и тёмно-фиолетовая сирень…
В год столетия ухода поэта из жизни латышская общественность также широко отмечала памятную дату, так как довоенное поколение деятелей латышской культуры, получая гимназическое, классическое образование, было воспитано на античной и русской словесности, знало и ценило русскую музыку, романсы, оперу, выдающихся русских вокалистов (напр., выступления Ф.И.Шаляпина и других видных артистов в Риге шли с аншлагом; Царь-бас непременно много пел и на стихи своего любимого поэта). Известный деятель латышской культуры и педагог Атис Кениньш в посвящении «Пушкину» (1937) утверждал непреходящую ценность творчества «солнца русской поэзии»:
Как семя, этот дух хранится, как в гробнице,
Но час придёт – и он во мгле сверкнёт зарницей, –
И чаяний глоток несут его творенья.
Велик его народ – и жив его гореньем.
Не поминайте смерть при том,
в ком вечно дух бессмертья,
Кто звал, кто волю нёс,
чья жизнь превыше смерти!
В том же 1937 году в торжественном акте, посвящённом столетию ухода из жизни незабвенного русского и всемирно знаменитого Поэта на сцене Национальной оперы в Риге значимую речь об А.С.Пушкине произнёс поэт Эдварт Вирза. Очерки, высказывания. Стихи латышских литераторов о Пушкине вошли в изданный нами сборник «Латышский листок в венке славы А.С.Пушкина» (Рига, РКЦ, 2003).
А популярнейшая в Латвии газета «Яунакас Зиняс» («Последние известия») поместила стихи Аустры Дале «Памяти Пушкина» (кстати, эта же, тогда молодая поэтесса в мае 1913 года в Рижском латышском обществе поцеловала Валерия Брюсова, заручившись любезным согласием поэта после его выступления). Воспоминания поэтессы о начале знакомства с творчеством её любимого поэта восходят к 1899 году, когда в Риге широко отмечалось 100-летие Пушкина; в Верманском парке в центре столицы Лифляндии не только звучали стихи и песни, но и раздавали юным рижанам вкусные конфеты в красочных обёртках с портретом Пушкина. Воспоминания о том славном времени, когда в Риге витал дух поэзии, ощущалось живое присутствие Пушкина, звучали пушкинские строки из уст детей и молодёжи, выразительно отразились в стихах влюблённой в русскую литературу поэтессы.
Поэта с малых лет я полюбила
С его судьбой и чудными стихами,
Как сына божьего в душе носила.
Как дух весны, взлелеянный цветами.
На две девятки год тогда кончался,
И юбилей пришёл с весной – 100-летье,
Как Пушкин вдруг на свете оказался
С душою пылкой, родственной бессмертью.
Тогда велик и мал – всяк чтил поэта,
И в море синем рыбка Золотая, –
Из глубины своим волшебным светом
Зажгла мой дух, поэзией пленяя.
Его очами всё я увидала –
Картины дивные полей далёких,
И плач метели снежной услыхала,
А в облаках луна сияла блёкло.
И поняла я сердце с болью, горем.
Смиренно за вину прощать училась,
Он мне благословлял закаты, зори,
Был истиной – я за него молилась.
Как в детстве, едучи дорогой снежной,
Когда звенел бубенчик в поле чистом,
В душе моей печаль, и смех, и нежность –
Стихи его с их звоном серебристым.
(Перевёл С.Ж.)
Осенью 1989 года активистами Русского культурного центра (он же Русский клуб «Улей») было возрождено празднование Дней русской культуры, затем Пушкинского дня – сначала в зале Свинцовой башни Рижского замка, затем во Дворце Петра , зале 17-й средней школы (напротив МИД ЛР), залах Рижского латышского общества (прежде Дома офицеров, где не раз общался с читателями и В.С.Пикуль), Большом зале АН ЛР, художественной галерее «Неллия» в Старой Риге (дававшей приют и ветеранским организациям), Доме Москвы и др. Отмечу, что все эти адреса в процессе «латышизации», или «национализации» Риги, Латвии давно уже стали историей русской культуры в ЛР, воспоминанием музы Клио…
А в начале 2020-х годов рижские власти ещё более подсуетились, развернув уничижительно-оскорбительную кампанию клеветы. Некоторые национал-радикалы Рижской думы категорически потребовали «переместить» на склад (иронией судеб на улице Вароню (Героев) возле Братского кладбища и крематория) дорогие русским рижанам памятники Пушкину (был открыт в августе 2009 г., работа Народного художника РФ, академика А.М.Таратынова), уроженцу Риги, герою Бородино, фельдмаршалу, победителю Наполеона М.Б.Барклаю де Толли, академику, трижды Герою Соцтруда, также уроженцу Риги М.В.Келдышу (отец президента АН СССР был профессором рижского Политехникума, ныне главное здание ЛУ на бульваре Райниса). К счастью, многое в неравном упорном «диалоге» (фактически в условиях безапелляционного монолога нацполитиканов) удалось отстоять. В том числе памятник 400 петровским гренадёрам, павшим 10 июля 1701 г. со шведским войском Карла XII на острове Луцавсала (Люцаусгольм); памятный камень в ограде посаженного Петром I старинного вяза в бывшем Царском саду, разбитом царём близ Андреевской гавани (рижского порта); бронзовый барельефный портрет Петра I на бывшем Дворце Петра (ул. Паласта, 9) как на частной недвижимой собственности (ныне в здании кафе, офисы). Силы реакции в Рижской думе (после правления русского мэра Н.В.Ушакова) особенно разбушевались в период резко негативного «постковидного упадка». Нелепо было уже то, что вопреки Уставу думы, в ней – отнюдь не во благо русской культуре, или мультикультуре, языка, образования и давних традиций русского национального меньшинства в Риге – действуют, доживая последние дни, аж 2 (ДВА!) комитета безопасности, возникших волей политической кривды в ходе создания «необходимого баланса» в стенах думы. Деятельность уходящей в небытие думы депутат Сейма, юрист Ю.Степаненко на днях, накануне выборов (7 июня с.г.) оценила как небывало, вопиюще реакционную. Крайне негативным феноменом является также исключение из учебной программы средней школы в Латвии русской литературы (!), а теперь и русского языка – не только как языка образования, но самостоятельного предмета, включающего также элементы русской литературы; фактически это, несмотря на законы ЕС о защите нацменьшинств, незаконная, абсолютно антинаучная и аморальная тотальная АССИМИЛЯЦИЯ. Гонениям не один год подвергались даже разрешённые думой мероприятия русской общественности, даже в традиционный Пушкинский день.
В целом можно заключить, что в 1989 – 2024 годах русская общественность Риги, в том числе Русский культурный центр, Пушкинское общество Латвии, Латвийское отделение ПАНИ, русские литераторы и вокалисты, хор «Перезвоны» (с 2013 г. худ. руководитель академик ПАНИ М.Б.Глаголева), достойно, на различных сценических площадках проводила музыкально-поэтические концерты, презентации книг, вечера памяти А.С.Пушкина.
Девизом Пушкинского дня, Дней русской культуры и в зарубежье, как и в годы жизни обожавшего пушкинскую лиру Ф.И.Шаляпина, в 1920-30-е годы, остаётся бессмертный завет всемирно чествуемого Поэта: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
Сергей Журавлёв,
академик, профессор,
руководитель Латвийского отделения им. В.С.Пикуля,
лауреат премий им. М.В.Ломоносова и Н.А.Некрасова,
Международных конкурсов поэзии и публицистики,
Член Союза писателей Латвии, кавалер медалей
Пушкина, Шаляпина, Л.Толстого, Пикуля и др.
ИЗ ПОЭТИЧЕСКОГО ДНЕВНИКА
Тайна Святогорского колокола
Над лесами, над полями и над гладью Маленца*
колокольный звон в округе лился, лился без конца…
В изумленье даже Пушкин колокольный слушал звон.
И на звонницу на Пасху, говорят, взбирался он.
В медный край ударив билом,
«Чудный звон!» – произносил.
И своё благодаренье вновь с народом возносил.
Звон малиновый, как песня, над Михайловским звучал –
и поистине чудесно звал он ввысь и бесов гнал.
Лился звон в вечерней сини вёрст на двадцать – двадцать пять.
Тихо-тихо, обессилев, замирал вдали опять…
В Новоржеве звон был слышен, лился в тишь по вечерам.
Был секрет его известен лишь немногим мастерам.
Настоятель Иннокентий заказал отлить в Москве
гулкий колокол – раздольно чтоб звучал он в синеве.
Мастера не поскупились – и пудов сто пятьдесят
звонкий колокол отлили, грянет – стены задрожат.
Привезли и освятили медный «звон» в краю святом –
звуки чудные поплыли, отливая серебром…
Благовест плыл над опушкой и над Соротью ночной.
И заслушивался Пушкин, щеку подперев рукой…
***
Зря народ болтать не станет. Говорят, что мастера
на заводе провинились – утаили серебра.
Воровали помаленьку, да ревизия пришла.
Испугались, что раскроют воровские их дела…
А раскроют – не погладят никого по голове,
в кандалах в Сибирь отправят – суд суров-то на Москве.
Мастера переглянулись: будто Бог отнял добро.
В страхе грех свой искупили – в сплав пустили серебро.
Сплав на славу получился. Не попал никто в Сибирь.
Чудным звоном отличился Святогорский монастырь…
***
Благовест плыл над опушкой и над Соротью ночной.
И заслушивался Пушкин, щеку подперев рукой.
В отчий край влюблённый Пушкин звон серебряный внимал,
И на звонницу на Пасху дань любви отдать взбегал…
* Маленец – озеро между Михайловским и Тригорским, мимо которого
по лесной дороге ходил поэт. Сороть – живописная река в Пушкинских горах.
Легендарный колокол был отлит в 1753 г. на московском литейном заводе
Данилы Тюленева; в годы ВОВ раскололся, упав на землю после взрыва,
теперь находится при входе в монастырь.
Сергей Журавлёв
Вы можете авторизоваться с помощью социальных сетей: