Звезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активна

 

«Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди – всё дышит мощными звуками страстного гимна Меркурию. Но голоса людей, еле слышные в нём, слабы и смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, смешны и жалки: их фигурки, пыльные, оборванные, юркие, согнутые под тяжестью товаров, лежащих на их спинах, суетливо бегают то туда, то сюда в тучах пыли, в море зноя и звуков, они ничтожны по сравнению с окружающими их железными колоссами, грудами товаров, гремящими вагонами и всем, что они создали. Созданное ими поработило их и обезличило их».

Крестьянская пореформенная Россия, после отмены крепостного права, освобождения миллионов земледельцев без земли, входила в новую эпоху, где промотавшийся помещик-барин уступал место хозяину-капиталисту с его идолом – деньгами. Пока интеллигенция, учёные мужи обсуждали социальные, экономические теории нового мироустройства, во многом опираясь на авторитет «просвещённого Запада», молодое поколение русских писателей, входивших в литературу после Достоевского, Тургенева, Лескова, Короленко, в рассказах, повестях, романах поднимали пласты современной реальной жизни с многоликой, пёстрой чередой человеческих судеб. Среди этой разноголосицы читающая Россия конца девятнадцатого века особенно явственно услышала вопрос горьковского Челкаша: «Разве из-за денег можно так истязать себя?».

Чехов, Бунин, Андреев, Куприн, каждый по-своему, будь-то обречённый на вырубку ради дачников вишнёвый сад, или бунинская деревня, быстро разделившаяся на кулаков и батраков, вынесли обвинительный приговор нарождающемуся строю, где человек оказался раздавленным «железными колоссами, грудами товаров», где заколачивают двери, окна в проданном барском доме вместе с больным, старым Фирсом. И всё же только Горький так глубоко, проницательно исследовал и природу мещанства, его корни, почву, и особенности молодого русского капитализма - от воротил-миллионщиков до подёнщиков, босяков, вчерашних крестьян, выброшенных нуждой из деревни.

Запад 21-го века внимательно читает Горького, о чём говорят и тиражи его книг, и постановки пьес, пытаясь решить для себя, общества потребления, вопрос выхода из духовного тупика. «Больных лечите... а здоровые помирают от тесноты жизни». Духовная нищета, «теснота жизни», торжество мещанства восемь десятилетий назад привели Европу к величайшей катастрофе. Ныне эти же силы поджигают фитили «маленьких войн» в надежде извлечь свою прибыль.
В советской стране Горького читали как летописца далёкого капиталистического прошлого. Поколения, выросшие при бесплатном образовании, бесплатной медицине, восьмичасовом рабочем дне, бесплатных путёвках в санатории, бесплатно полученных квартирах, копеечной цене на хлеб – всё это воспринималось как должное. Возможно, поэтому, доверясь велеречивым «чикагским мальчикам», не заметили, что скрываясь под одеждами «рыночной экономики», порог дома переступил уже знакомый России капитализм.

Разорение обанкроченных, скупленных за бесценок фабрик, заводов, уничтожение десятков тысяч колхозов, совхозов обернулись для миллионов работников города и села настоящей катастрофой. По данным руководителя петербургской благотворительной «Ночлежки» Григория Свердлина, в России более миллиона бездомных. Не убывает число сирот, в иной год эта цифра поднималась до 600 тысяч – больше, чем после Отечественной войны. Человек стал товаром. Столбы вдоль городских дорог, стены домов, рекламные щиты заграничных путешествий заклеены цветными бумажками. Маша, Света, Лола... Трафареты на тротуаре: «Катя 24 часа»...

Россия двадцать первого века ждёт своего Горького; супруги Орловы, Мальвы, Емельяны Пиляи, хмурые чабаны, поделившиеся хлебом и салом с голодными путниками в ночной степи – в ином облике современной жизни, при иных обстоятельствах - ждут своего певца, наделённого даром не только запечатлеть их жизнь, порой жестокую, безжалостную, но и поведать о красоте мира, высоком предназначении человека. «А в степи, там, далеко-далеко на краю её, раскинулся громадный пурпуровый веер лучей заката и красил землю и небо так мягко и нежно. Волны бились о берег, море – тут розоватое, там тёмно-синее – было дивно красиво и мощно».

Максим Горький. Челкаш (отрывок из рассказа ).

… Вдруг Гаврила сорвался с своего места, бросился к ногам Челкаша, обнял их своими руками и дернул к себе. Челкаш пошатнулся, грузно сел на песок и, скрипнув зубами, резко взмахнул в воздухе своей длинной рукой, сжатой в кулак. Но он не успел ударить, остановленный стыдливым и просительным шепотом Гаврилы:

-- Голубчик!.. Дай ты мне эти деньги! Дай, Христа ради! Что они тебе?.. Ведь в одну ночь -- только в ночь... А мне -- года нужны... Дай -- молиться за тебя буду! Вечно -- в трех церквах -- о спасении души твоей!.. Ведь ты их на ветер... а я бы -- в землю! Эх, дай мне их! Что в них тебе?.. Али тебе дорого? Ночь одна -- и богат! Сделай доброе дело! Пропащий ведь ты... Нет тебе пути... А я бы -- ох! Дай ты их мне!

           Челкаш, испуганный, изумленный и озлобленный, сидел на песке, откинувшись назад и упираясь в него руками, сидел, молчал и страшно таращил глаза на парня, уткнувшегося головой в его колени и шептавшего, задыхаясь, свои мольбы. Он оттолкнул его, наконец, вскочил на ноги и, сунув руку в карман, бросил в Гаврилу бумажки.

-- На! Жри... -- крикнул он, дрожа от возбуждения, острой жалости и ненависти к этому жадному рабу. И, бросив деньги, он почувствовал себя героем.

-- Сам я хотел тебе больше дать. Разжалобился вчера я, вспомнил деревню... Подумал: дай помогу парню. Ждал я, что ты сделаешь, попросишь - нет? А ты... Эх, войлок! Нищий!.. Разве из-за денег можно так истязать себя? Дурак! Жадные черти!.. Себя не помнят... За пятак себя продаете!..

-- Голубчик!.. Спаси Христос тебя! Ведь это теперь у меня что?.. я теперь... богач!.. -- визжал Гаврила в восторге, вздрагивая и пряча деньги за пазуху. -- Эх ты, милый!.. Вовек не забуду!.. Никогда!.. И жене и детям закажу -- молись!

Челкаш слушал его радостные вопли, смотрел на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и чувствовал, что он -- вор, гуляка, оторванный от всего родного -- никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя. Никогда не станет таким!.. И эта мысль и ощущение, наполняя его сознанием своей свободы, удерживали его около Гаврилы на пустынном морском берегу.

-- Осчастливил ты меня! -- кричал Гаврила и, схватив руку Челкаша, тыкал ею себе в лицо.

Челкаш молчал и по-волчьи скалил зубы. Гаврила все изливался:

   -- Ведь я что думал? Едем мы сюда... думаю... хвачу я его -- тебя - веслом... рраз!.. денежки -- себе, его -- в море... тебя-то... а? Кто, мол, его хватится? И найдут, не станут допытываться -- как да кто. Не такой, мол, он человек, чтоб из-за него шум подымать!.. Ненужный на земле! Кому за него встать?

-- Дай сюда деньги!.. -- рявкнул Челкаш, хватая Гаврилу за горло...

   Гаврила рванулся раз, два, -- другая рука Челкаша змеей обвилась вокруг него... Треск разрываемой рубахи -- и Гаврила лежал на песке, безумно вытаращив глаза, цапаясь пальцами рук за воздух и взмахивая ногами. Челкаш, прямой, сухой, хищный, зло оскалив зубы, смеялся дробным, едким смехом, и его усы нервно прыгали на угловатом, остром лице. Никогда за всю жизнь его не били так больно, и никогда он не был так озлоблен.

-- Что, счастлив ты? -- сквозь смех спросил он Гаврилу и, повернувшись к нему спиной, пошел прочь по направлению к городу. Но он не сделал пяти шагов, как Гаврила кошкой изогнулся, вскочил на ноги и, широко размахнувшись в воздухе, бросил в него круглый камень, злобно крикнув:

-- Рраз!.

Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал лицом в песок. Гаврила замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги воды летали по воздуху.

Посыпался дождь. Сначала редкий, он быстро перешел в плотный, крупный, лившийся с неба тонкими струйками. Они сплетали целую сеть из ниток воды - сеть. сразу закрывшую собой даль степи и даль моря. Гаврила исчез за ней. Долго ничего не было видно, кроме дождя и длинного человека, лежавшего на песке у моря. Но вот из дождя снова появился бегущий Гаврила, он летел птицей; подбежав к Челкашу, упал перед ним и стал ворочать его на земле. Его рука окунулась в теплую красную слизь... Он дрогнул и отшатнулся с безумным, бледным лицом.

-- Брат, встань-кось! -- шептал он под шум дождя в ухо Челкашу.

Челкаш очнулся и толкнул Гаврилу от себя, хрипло сказав:

            -- Поди прочь!..

-- Брат! Прости!.. дьявол это меня... -- дрожа, шептал Гаврила, целуя руку Челкаша.

-- Иди... Ступай... -- хрипел тот.

-- Сними грех с души!.. Родной! Прости!..

-- Про... уйди ты!.. уйди к дьяволу! -- вдруг крикнул Челкаш и сел на песке. Лицо у него было бледное, злое, глаза мутны и закрывались, точно он сильно хотел спать. -- Чего тебе еще? Сделал свое дело... иди! Пошел! -- И он хотел толкнуть убитого горем Гаврилу ногой, но не смог и снова свалился бы, если бы Гаврила не удержал его, обняв за плечи. Лицо Челкаша было теперь в уровень с лицом Гаврилы. Оба были бледны и страшны.

-- Тьфу! -- плюнул Челкаш в широко открытые глаза своего работника.

Тот смиренно вытерся рукавом и прошептал:

   -- Что хошь делай... Не отвечу словом. Прости для Христа!

   -- Гнус!.. И блудить-то не умеешь!.. -- презрительно крикнул Челкаш, сорвал из-под своей куртки рубаху и молча, изредка поскрипывая зубами, стал обвязывать себе голову. -- Деньги взял? -- сквозь зубы процедил он.

   -- Не брал я их, брат! Не надо мне!.. беда от них!.. Челкаш сунул руку в карман своей куртки, вытащил пачку денег, одну радужную бумажку положил обратно в карман, а все остальные кинул Гавриле.

   -- Возьми и ступай!

   -- Не возьму, брат... Не могу! Прости!

   -- Бери, говорю!.. -- взревел Челкаш, страшно вращая глазами.

   -- Прости!.. Тогда возьму... -- робко сказал Гаврила и пал в ноги Челкаша на сырой песок, щедро поливаемый дождем.

   -- Врешь, возьмешь, гнус! -- уверенно сказал Челкаш, и, с усилием подняв его голову за волосы, он сунул ему деньги в лицо.

   -- Бери! бери! Не даром работал! Бери, не бойсь! Не стыдись, что человека чуть не убил! За таких людей, как я, никто не взыщет. Еще спасибо скажут, как узнают. На, бери!

   Гаврила видел, что Челкаш смеется, и ему стало легче. Он крепко сжал деньги в руке.

   -- Брат! а простишь меня? Не хошь? а? -- слезливо спросил он.

   -- Родимой!.. -- в тон ему ответил Челкаш, подымаясь на ноги и покачиваясь. -- За что? Не за что! Сегодня ты меня, завтра я тебя...

   -- Эх, брат, брат!.. -- скорбно вздохнул Гаврила, качая головой.

   Челкаш стоял перед ним и странно улыбался, а тряпка на его голове, понемногу краснея, становилась похожей на турецкую феску.

   Дождь лил, как из ведра. Море глухо роптало, волны бились о берег бешено и гневно.

   Два человека помолчали.

   -- Ну прощай! -- насмешливо сказал Челкаш, пускаясь в путь.

   Он шатался, у него дрожали ноги, и он так странно держал голову, точно боялся потерять ее.

   -- Прости, брат!.. -- еще раз попросил Гаврила.

   -- Ничего! -- холодно ответил Челкаш, пускаясь в путь.

   Он пошел, пошатываясь и все поддерживая голову ладонью левой руки, а правой тихо дергая свой бурый ус.

   Гаврила смотрел ему вслед до поры, пока он не исчез в дожде, все гуще лившем из туч тонкими, бесконечными струйками и окутывавшем степь непроницаемой стального цвета мглой.

   Потом Гаврила снял свой мокрый картуз, перекрестился, посмотрел на деньги, зажатые в ладони, свободно и глубоко вздохнул, спрятал их за пазуху и широкими, твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш.

   Море выло, швыряло большие, тяжелые волны на прибрежный песок, разбивая их в брызги и пену. Дождь ретиво сек воду и землю... ветер ревел... Все кругом наполнялось воем, ревом, гулом... За дождем не видно было ни моря, ни неба.

   Скоро дождь и брызги волн смыли красное пятно на том месте, где лежал Челкаш, смыли следы Челкаша и следы молодого парня на прибрежном песке... И на пустынном берегу моря не осталось ничего в воспоминание о маленькой драме, разыгравшейся между двумя людьми.

Александр Скоков

Александр Георгиевич Скоков родился в Краснодарском крае. Член-корреспондент ПАНИ, член Союза писателей России и Высшего творческого Совета Союза писателей России. Лауреат литературной премии Правительства Санкт-Петербурга им. Маршала Л. А. Говорова. Автор многочисленных книг прозы.

Комментарии для этой записи закрыты