В год 80-летия Великой Победы!
Разбирая этим прохладным летом свою многотомную библиотеку, протирая запылившиеся корешки книг, я с интересом воскрешал в памяти их «контент», то и дело заглядывая в указатель содержания. Как и у многих библиофилов, даже самых преданных «книжных червей», после покупки некоторые издания были надёжно поставлены на полки (то мной, то моим отцом), а затем постепенно «замурованы», как легендарная библиотека Ивана IV или Янтарная комната…
И вот при «тотальной ревизии» в течение трёх «санитарных месяцев», как говорится, пошло-поехало, льды наконец тронулись, началась оттепель.
Поэзия, художественная проза, история Риги, Латвии, русская, западная и древняя восточная культура, мои собственные книги самой разной тематики – всё стало оживать, более того, спустя даже несколько лет и даже три-четыре десятилетия выстраиваться в более-менее стройную систему. В том числе по языкам: русский, латышский, английский, немецкий и т.д., словари, справочники, энциклопедии. Сколько всего… Но времени не хватало до выхода на пенсию поднимать полузабытые залежи (ещё были живы родители, педагоги-долгожители, при них особо не развернёшься, не устроишь в квартире книжные развалы).
История: древний мир, средние века, эпоха Возрождения, 18 – 19-й века в России, Западной Европе, Латвии. А вот и ХХ – ХХI века – сколько дат и событий… И новых книг. Некоторые из библиотеки тестя – ветерана войны, офицера 130-го Латышского стрелкового корпуса, орденоносца, бывшего главного архитектора Риги, Заслуженного архитектора ЛССР, депутата горсовета, инициатора и участника восстановления Старого города, церкви Петра, Дома Черноголовых…
Беру в руки книгу за книгой. Многие бывшие фронтовики, военные журналисты оставили воспоминания о годах войны, боевых товарищах, остались после войны в Риге, создали семьи, стали поэтами, прозаиками, переводчиками… Вот книга моего знакомого, бывшего военкора дивизионной газеты «На разгром врага», сотрудника газеты «Советская Латвия» Бориса Брюханова, еще многие годы после войны верой и правдой служившего военной прессе, «Сто строк в номер» (Рига, 1990). И вот и свидетельство очевидца:
«В конце июля войска 1-го Прибалтийского фронта освободили Елгаву. А как раз в те августовские дни, когда наша дивизия форсировала реку Мемеле (текущую из Литвы в Бауску, где её течение, сливаясь за высящимся на крутом укреплённом городище ливонско-шведским замком и двумя островками с рекой Муса (Муха, Муша), образует реку Лиелупе. – С.Ж.), северо-восточнее нас, в полосе соседнего, 2-го Прибалтийского фронта, 130-й Латышский стрелковый корпус форсировал реки Айвиексте и Арону (..) и, преодолевая упорное сопротивление противника, продвигался к крупному населённому пункту и важному узлу дорог Виеталва» (с.74).
Упорное сопротивление стрелкам за рекой Айвиексте оказывал латышский легион Waffen SS, с обеих сторон вёлся интенсивный миномётный обстрел (множественные осколочные ранения в ноги получил здесь мой упомянутый выше родственник, но в госпитале подписал отказ от ампутации, благодаря упорству военврача удалось сохранить обе ноги; на поминках же тестя позднее, в сентябре 2009 г., присутствовал его давний коллега-архитектор, волею судеб в 1944 году сражавшийся у Айвиексте в рядах легиона). В 2024 г. столетие Заслуженного архитектора Э.Э.Пучина было отмечено очерком в журнале «Архитектура Латвии» и юбилейной экспозицией в галерее «Три брата» близ Сейма ЛР; прозвучало его имя и на Ратушной площади на организованном Латвийским отделением ПАНИ собрании, посвящённом 15-летию открытия памятника Пушкину в Риге (22 авг. 2024 г.).
Но вернусь в август 1944 года. Натиск 1, 2 и 3-го Прибалтийских фронтов продолжался, с каждым днём осложняя положение группы армий «Север», оборонявшей Ригу.
«Особенно беспокоил гитлеровское командование клин, вбитый советскими танкистами до побережья Рижского залива в районе северо-западнее Тукумса (и Кемери – С.Ж.) в конце июля», – отмечал бывший военкор. Позднее в этом историческом месте на пьедестале был установлен тяжёлый танк ИС (в годы войны этот танк постепенно заменил довоенный КВ). На камне перед пьедесталом надпись на двух языках гласила: «Здесь, в посёлке Клапкалнциемс, 30 июля 1944 г. 8-я механизированная бригада 3-го гвардейского механизированного корпуса Советской Армии с боями прорвалась к Рижскому заливу» (с.74).
В результате танкового прорыва летом 1944 г. ГА «Север» лишилась сухопутных коммуникаций с Германией. Виновником же блокады Риги стал не кто иной, как рейхсфюрер А.Гитлер, запретивший войскам оставлять Ригу. Однако смириться с отчаянным положением фашистское командование не желало:
«Противник начал подтягивать резервы к Тукумсу, Добеле, Шяуляю. Семь танковых дивизий при поддержке нескольких пехотных соединений нанесли сильные удары в направлении на Елгаву и Шяуляй (..) Под Тукумсом гитлеровцам удалось оттеснить советские части от побережья Рижского залива» (в том числе сброшенным с барж морским десантом).
Командующий 1-м Прибалтийским фронтом генерал И.Х.Баграмян после контрудара противника на елгавском направлении отдал приказ о переброске войск к Елгаве. Туда же отошла и 47-я стрелковая Невельская орденов Ленина и Суворова II степени дивизия, в которой служил военкор газеты «На разгром врага» до расформирования части в 1945 году. После войны ветераны дивизии не раз встречались в Риге (вплоть до мая 1987 г.), выезжали в Приекуле, Вайнёде, Салдус, где в конце войны вели бои с Курляндской группировкой немецко-фашистских войск, вспоминая участие в изгнании врага из Латвии и Литвы. По просьбе боевых друзей бывший военкор на основе своих вырезок из дивизионной газеты и по их воспоминаниям написал мемуары «Сто строк в номер» – содержательную, отражающую судьбы многих людей на войне, подвиги и смерти, путь к победе многих рот, батальонов, полков, дивизий духовно и публицистически зрелую книгу. Отнюдь не с тем игриво-шутливым, чуть диссидентским «контентом», который А.Вознесенский с молодым задором вложил в двустишие: «Я служил в листке дивизиона. Польза от меня дискуссионна».
А по сути поэт прав: без великих событий, участия в великом движении мировой истории, без глубокого сопереживания, душевной боли, когда вокруг гибнут однополчане, друзья – в атаках, под артобстрелом, бомбёжке, от пули вражеского снайпера, поэт нередко – не поэт, а так – мелкий рифмоплёт, мелкотравчатый стихотворец, жертва мелкотемья.
В своей книге «Так шли мы к победе» (М., 1977) бывший командующий 1-м Прибалтийским фронтом, Герой Советского Союза, маршал И.Х.Баграмян в главе «К берегам Янтарного моря» вспоминал:
«В последние дни августа мы получили директиву Ставки на новую операцию… Из полученной директивы и из бесед с представителем Ставки (маршалом А.М.Василевским – С.Ж.) мы смогли уже тогда представить себе – правда, не в полном объёме – её гигантский размах…» Тем более непросто мыслить, воскрешать воображением боевые действия целого ряда фронтов от Литвы до Балтики спустя 80 лет…
В историю Великой Отечественной войны эти масштабные сражения позднее вошли как Прибалтийская стратегическая наступательная операция, включавшая в себя четыре фронтовые и межфронтовые операции: Рижскую, Таллинскую, Моонзундскую и Мемельскую (Клайпедскую). В ходе продвижения на запад советские войска, вступив на землю Прибалтики, к началу сентября 1944 г. вышли на линию: западнее Нарвы, Чудское озеро, Тарту, восточнее Валги, западнее Гулбене, Крустпилс (правобережье Даугавы), Бауска, Елгава, западнее Шяуляя, Расейняй.
«Советские войска, – вспоминал И.Х.Баграмян, – насчитывали 900 тысяч человек, около 17500 орудий и миномётов, более 3000 танков и САУ, свыше 2600 боевых самолётов» (с.420).
Группа армий «Север», оборонявшая Прибалтику, Ригу, включала в себя армейскую группу «Нарва», 16-ю и 18-ю армии, 3-ю танковую армию при поддержке 1-го и 6-го воздушных флотов (всего 56 дивизий и 3 бригады свыше 700 тысяч человек, около 7 тысяч орудий и миномётов, свыше 1200 танков и штурмовых орудий, 400 боевых самолётов» (с.419).
Следует особо отметить, что ГА «Север» имела прочную многополосную (или глубокоэшелонированную) оборону от линии фронта до побережья Балтийского моря. И по прошествии более 80 лет во многих местах, например, Видземского взморья в сосновом лесу, на древней морене в дачном посёлке Пабажи под Саулкрасты до сих пор видны следы войны: остатки одиночных окопчиков, траншей, блиндажей, укрытий… Военному историку сегодня непросто точно определить время их возникновения: ранее по этим же местам прокатилась I Мировая война…
Исходя из ситуации на фронтах, коварный враг замышлял новые удары, стягивая крупные силы для создания технического и численного превосходства на рубежах контратак. Танковым ударом противника был прорван фронт между Елгавой и Тукумсом, в результате чего несколько советских полков, вышедших в августе 1944 г. к Рижскому заливу, внезапно оказались отрезанными от основных сил.
В мемуарах И.Х.Баграмяна в этой связи говорится:
«…К началу сентября в тылу противника к северо-западу от Елгавы оставалась лишь часть сил 346-й стрелковой дивизии (800 – 900 человек), так как её главные силы пробились через вражеское кольцо. Я приказал Я.Г.Крейзеру (командарму, генералу – С.Ж.) направить в район окружения смелого, решительного и предприимчивого офицера 346-й стрелковой дивизии, чтобы организовать прорыв окружённых на Елгаву. Выбор пал на заместителя командира 1164-го стрелкового полка майора Павла Семёновича Бублия. В ночь на 2 сентября Бублий с группой бойцов и командиров проник в тыл противника, а на следующий день радировал, что организует вывод подразделений. Потом радиосвязь прервалась. Невольно возникло опасение, что противник расправился с окружёнными. Но 5 сентября командарм вдруг доложил, что майор Бублий вывел 700 бойцов и офицеров. Они прошли с боями 30 километров, уничтожив вражеские заслоны. П.С.Бублий был удостоен звания Героя Советского Союза…» (с.421).
Осветить эту тему в книге «Через смерть во имя жизни (Август 1944-го)» мне позволили результаты поисков юных следопытов, которыми в Юрмальском Доме пионеров с марта 1965 г. умело руководил бывший фронтовик Дий Назарович Дмитриев. Свой кружок пионеры переименовали в Боевой штаб юных журналистов, придумали символику – алые пилотки и эмблему – ромбик с буками БШЮЖ на фоне восходящего солнца. К 23 февраля 1966 г. в штабе насчитывалось уже более 50 человек (9 оперативных групп, от 8 школ города Юрмалы из 10). Через военкомат удалось найти П.С.Бублия, сообщившего имена 12 разведчиков, совершивших в начале сентября 1944 г. вместе с ним вылазку в тыл врага под Кемери. Вскоре в разные уголки страны – в военный архив, областные военкоматы – полетели письма из Юрмалы. Юным искателям удалось выявить также имена 17 из 32 неизвестных героев войны, похороненных на кладбищах Рижского взморья, завязать переписку с их родными, получить сведения о подпольщиках Слокского целлюлозно-бумажного комбината, расстрелянных гитлеровцами и о малоизвестном концентрационном лагере в Приедайне (Сосновом), где узники добывали торф под жестким надзором гитлеровцев, питаясь только хлебом с опилками (кстати, помимо шталага Саласпилс в Латвии узников мучили голодом, побоями и умерщвляли более чем в 20 – 25 лагерях, в их числе военнопленных, евреев, цыган, комсомольских активистов, пионервожатых, членов КПЛ, антифашистов, тех, кто укрывал бежавших военнопленных, партизан, евреев и т.д.; ещё больше было мест расстрелов мирных жителей: Аудрини, Кельдерлея, давным-давно забытые и никому неизвестные места захоронений в лесах Латвии). Собранные ребятами материалы очень пригодились при создании Музея боевой славы в Юрмальском Доме пионеров…
И как горько думать сегодня и вообще в течение 35 лет о том, что все эти яркие страницы активности юного поколения латвийцев, их усилия по сохранению, увековечению памяти советских воинов 1941 – 1945 гг. остались в прошлом. Бывая участником научных конференций в городах России (с 1993 г.), по этой причине приходилось невольно огорчать местных краеведов, работников музеев, желавших передать некие экспонаты или письма с фронта своих родных, павших в боях при ликвидации «Курляндского котла», например, школьному Музею боевой славы в Приекуле, где на Братском кладбище покоятся 23 тысячи воинов. Как прискорбно было объяснять, что в странах на берегу Балтики сменилась и продолжает меняться к худшему идеология, политическое мышления правящих.
Зато письма пионеров из Юрмалы везде вызвали самый живой отклик, всколыхнули память, бередили душевные раны родных тех, кто умер вскоре после войны… С волнением читал я строки писем бывших разведчиков. И спустя годы письма солдат юным следопытам Латвии не оставляют равнодушным.
«…Сразу нахлынули воспоминания былых военных лет, – писал Н.В.Ильин. – Операций таких было много, но эта одна из самых запоминающихся…» Его мыслям, душевному настрою глубоко созвучны строки из писем его боевого товарища А.А.Климова: «Я был очень взволнован. Когда прочитал ваше письмо, опять перед моими глазами встало то время, та трудная обстановка, в которой действовала наша группа разведчиков под моим командованием… Много раз приходилось мне ходить в разведку со своими товарищами. Добывали различные сведения о фашистах…»
«Глубоко тронут Вашим письмом, – обращался к школьникам Г.Н.Мельников. – Меня как фронтовика взволновало то, что новое поколение не забывает героического прошлого нашей родины. Очень рад, что вы заинтересовались нашим рейдом (..) под руководством П.С.Бублия. (..) Но это был не подвиг, это был долг каждого воина, давшего клятву Родине».
В том году в стране отмечалось 20-летие Победы. На послание юных штабистов откликнулись и родители Ивана Таценко: «Ваши письма взволновали нас до глубины души… Ваня был наш единственный сын. В феврале 1943 г., когда ему было 17 с половиной лет был мобилизован и направлен в полковую школу разведчиков. Был ранен под Таганрогом. Затем вернулся в строй…» «Очень рад и тронут Вашим вниманием, – писал И.Ф.Мямин, – что Вы оценили наш рейд в тыл врага как героический». Его соратник Е.Ф.Антонов также ответил тёплым посланием: «Очень горжусь, что получил Ваше письмо. Был очень взволнован. Как Вы смогли разыскать меня – так далеко от Латвии. (..) Мы очень гордимся тем, что спасли своих товарищей от смерти, от рук фашистов. Эта операция останется в сердце моём на всю жизнь… А сколько их было за время с 1941 по 1945 год… Очень много».
Не раз смотрели разведчики в лицо опасности и смерти. Невероятным кажется, когда читаешь их письма: как они уцелели, когда столько раз приходилось преодолевать линию фронта, минные поля и проволочные заграждения, реки и болота, идти, ползти вперёд под огнём врага, среди свиста пуль и грохота разрывов, вступать с фашистами в рукопашный бой, брать «языка» и держать радиосвязь из глубокого тыла противника.
«Меня вызывали вчера в военкомат, где зачитали письмо, в котором вы пишете о 12 разведчиках, – откликнулся Д.М.Трапезников, бывший радист-разведчик. – Я был бы рад встретиться и рассказать обо всём подробно. Мой боевой путь – от г. Плавска до Берлина, где я оставил свою подпись на рейхстаге… Мне до сих пор вспоминается вся моя служба, особенно когда был в Латвии и освобождал её, выполняя особо важные задания. (..) Я вас прошу как юных журналистов, чтобы вы хоть один раз написали в «Правду» (я эту газету постоянно получаю). А то нас забыли совсем, нигде не вспоминают… И вышлите адрес Ильина. Я с ним прошёл почти всю войну. (..) Мне очень радостно сейчас. В семье поговорили, вспомнили прошлое… И дети все расспрашивают: что-что, за что… Я сейчас пишу и письма своим боевым товарищам, спустя 21 год. Большое вам спасибо за ваш труд и розыски».
Письма в Юрмалу приходили из Харькова, Киева, Миллерово, Николаева, Батайска, Ивановской, Брянской, Алма-Атинской, Куйбышевской, Саратовской, Иркутской областей – с сердечной благодарностью, воспоминаниями, пожеланиями, высокой оценкой работы Д.Н.Дмитриева и его юных помощников. Свои воспоминания о старшем лейтенанте В.И.Ермакове прислал сотрудник газеты из Миллерово И.В.Диденко, в годы войны партизанивший в Прибалтике: «Всегда рад помочь людям, идущим по следам героического и прекрасного». А мастер литейного цеха завода в Николаеве Н.В.Ильин сообщал позднее, что захотелось подробно поведать о трудной операции, связанных с ней рисками и людьми, без потерь выполнившими поставленную задачу, и уже исписывает вторую тетрадь: «Если найдёте нужным, можете это моё повествование напечатать…» Увы, до автора этих строк эти заветные тетради не дошли. Возможно, их хотел подготовить к печати Д.Н.Дмитриев, взял к себе домой.
Неоднократно в Дом пионеров приходили и письма от Героя Советского Союза, полковника запаса П.С.Бублия, удостоившегося звания Почётного гражданина Юрмалы с занесением в Книгу почёта, во время встречи 9 мая 1965 г. передавшего в дар музею города свой клинок, с которым совершил героический рейд и прошёл войну, ранее участвуя в сражениях в Сталинграде, Донбассе, Крыму, штурмовал Сапун-гору в Севастополе. Затем участвовал в освобождении Елгавы, Тукумса, Кемери (за взятие Тукумса и уничтожение фашистского бронепоезда был награждён вторым орденом Боевого Красного Знамени).
9 августа фашисты были выбиты из Тукумса, отброшены из Кемери к Слоке и Каугури. Не оправдались их надежды на мощную оборонительную линию. Выход советских войск к Рижскому заливу оказался неожиданным. Однако враг, стремясь восстановить положение, бросал в бой новые части, подходившие со стороны Риги, срочно был переброшен из Польши воздушно-десантный батальон, с барж высаживались многочисленные морские десанты, порою маскируясь под местных жителей, гитлеровцы устраивали засады и диверсии, но терпели поражение. Тем не менее, не располагая резервами, командование 51-й армии ещё 17 августа было вынуждено отвести 417-ю стрелковую дивизию от Тукума в район Добеле-Жагаре (в Тукуме остался лишь 1372-й стрелковый полк). Свыше полка пехоты фашистов с танками прорвались на Милзкалне и Смарде (между Тукумом и Кемери). «Они уничтожили находившийся там госпиталь 346-й СД с раненными бойцами и медсестрами», – читаем в книге «В сражениях за Советскую Латвию» (Р., 1975, с. 88 - 89). 19 – 20 августа враг пытался уничтожить все окружённые части, но бойцы упорно оборонялись; напротив, был окружён и уничтожен вражеский батальон в районе Слокского цементного завода. И всё же к вечеру 20 августа фашисты заняли посёлок Каугури. Тогда же был получен приказ о прорыве из окружения и в ночь на 21 августа выход был осуществлён, хотя «иссякли боеприпасы, приходилось отбиваться оружием врага, подобранным на поле боя. Раненных (..) пришлось оставить местному населению» (и многие спаслись на хуторах).
Следует уточнить: медсанбат 346-й СД не был уничтожен полностью, многим раненным и военврачам удалось уйти в леса и болота, а майор Бублий не сразу возглавил прорыв, но был послан в тыл врага командованием.
О том, что врагу удалось под Тукумом восстановить сухопутную связь с группой армий «Север», в книге «Дело всей жизни» (М., 1976, с 478) вспоминал маршал А.М.Василевский: «Образовался шедший через Ригу вражеский коридор шириною до 50 км».
Спасение окруженцев близ Рижского залива стало одним из самых драматичных эпизодов, имевших место в ходе изгнания врага в «Курляндскую ловушку» (термин А.М.Василевского).
«Люди затаились среди торфяных болот на небольшом островке, – вспоминал участник рейда Н.В.Ильин. – Немцы никак не могли их достать и выставили кордоны, на время оставив окружённых в покое. Продукты питания кончились, люди начали есть оставшихся лошадей, пить гнилую воду, от которой стали заболевать. Бойцы истощались. Всё чаще немцы через усилитель предлагали сдаться. Иначе всех ожидает голодная смерть. Вражеская радиопередача всегда кончалась «Катюшей».
Командиры решили передать в эфир открытым кодом координаты места расположения окружённых. «Большая земля» услышала, засекла координаты, однако неточно: в эфире раздалась трескотня автоматов… Но вскоре в разведроту прибыли на «Вилисе» комдив генерал-майор Станкиевский, начальник разведки майор Климов и ещё два офицера. Начальник разведки 54-го корпуса был уверен, что в одной из самых активных разведрот армии найдёт добровольцев для выполнения важного задания. Далее старшим группы был назначен майор Бублий, помощниками – старший лейтенант Ермаков и младший лейтенант Климов. В группы включили двух сапёров, радистом взяли рядового Трапезникова. 13 разведчикам предстояло пройти до ста километров по лесисто-болотистой местности с большим грузом: окружённые остро нуждались в продовольствии. В течение двух дней отдыха корпусная и полковая разведка вела наблюдение передового края противника с целью выявить брешь, подходящую для перехода через фронт. Ползая в нейтральной зоне, засекая огневые точки, смену постов, опытные разведчики обнаружили удобный стык, где на торфяном болоте не было сплошной обороны, имелись лишь отдельные боевые охранения.
Прибывший на исходе второго дня в разведроту полковник Зайцев сказал только одно слово: «Пора». По воспоминаниям Ильина, группа молодых парней, каждому из которых было около двадцати лет, представляла собой как бы точный, слаженный часовой механизм. На переднем крае тепло провожали их знакомые пехотинцы. Сверив по карте маршрут, первая группа во главе с Климовым исчезла в темноте. Затем растворилась в тумане группа майора Бублия, напомнившего два правила: главное – не обнаружить себя, второе – применять только холодное оружие. И начать сбор разрозненных групп окруженцев.
…Увидев появившихся над бруствером бойцов, двое, бросив автоматы, бросились бежать на болото, третьему, с автоматом в руках, нанёс удар кинжалом Таценко. И разведчики поспешили дальше: форсировав речку Берзе, необходимо было добраться до леса. Обнаружив у реки брёвна, сапёры связали плот. Антонов с радиостанцией на плоту, некоторые вплавь перебрались через Берзупе и передали радиосигнал штабу. Когда вышли к лесу, уже рассвело.
На их пути оказалось шоссе, ведущее в Ригу. По нему проехал вездеход, затем прошла колонна автомашин. Перебежками по одному разведчики пересекли шоссе, когда часовые разошлись в разные стороны. Очутившись в густом лесу, по широкой просеке пошли на запад. Через установленные интервалы следовали сеансы радиосвязи. И во время короткого привала бойцы крепко сжимали стволы автоматов.
И опять изнурительный переход по кочкам, чавкающей под сапогами болотной жиже, торфоразработкам. Повсюду следы людей, лёжки – но где же бойцы? И вот встреча: рыжебородый человек черпает воду котелком. От неожиданности тот отпрянул с широко раскрытыми глазами. Но разведчик, приложив палец к губам, затем откинул капюшон и показал ему звёздочку на пилотке. И тогда, не стесняясь своих чувств, бородач кинулся к нему и заплакал, шепча одно слово: «Браток, братом…» Затем спросил: «За нами?»
«Да, веди в расположение», – улыбнулся Семко. Его спутник, шагая по лесу, поведал, что фрицы несколько раз совались к ним, но, отойдя с потерями, опять включали «Катюшу», отчего им становилось только веселее. «Наши дозорные, как совы, на ветках сидят, – сказал бородач. – Когда я шёл за водицей, предупреждали, чтобы к фрицу не попал… Кого веду? А!.. Орла». Не успел Семко головы поднять, как, ломая ветки, на него свалились двое и начали тискать в своих объятиях. «Наш, а? Наш! Родной ты наш!» И уже втроём они зашагали в расположение. Увиденное там поразило разведчика: аккуратные шалаши, крытые лапником и пахнущие смолой и зелёной хвоей, стояли друг против друга, образуя улочку. В большом шалаше в центре расположился штаб. Семко шёл к нему, окружённый плотным кольцом бойцов и чувствуя, что эти люди не потеряли веры ни в свои силы, ни в своих командиров.
Во всём ощущалась дисциплина. На одежде у многих были аккуратные заплатки, лица бритые, хотя очень исхудавшие. На гимнастёрках и шинелях погоны, на головных уборах звёздочки. У некоторых на груди поблескивали ордена и медали. К нему дружелюбно тянулись руки встречающих. Но вот негромкий шум стих, на штабном шалаше откинулся брезентовый полог и пожилой майор с орденом Красного Знамени и гвардейским значком на груди быстро вышел и, раскрыв объятия, шагнул навстречу сержанту. «Всё-таки пришли», – сказал он и, обняв разведчика трижды, расцеловал. На вопрос майора, где остальные, разведчик ответил, что ищут окруженцев в своих квадратах. И вместе с рыжебородым и ещё двумя бойцами отправился на поиски своей группы.
Через некоторое время, вновь по вязкому болоту, по знакомым кочкам, подчас проваливаясь по пояс в вонючую жижу, всей группой шли они в лагерь. Майор, капитан и два лейтенанта радостно встретили разведчиков, обнялись. Скупая слеза скатилась по гладко выбритой щеке майора Сидорчука. «Просим в лагерь», – сказал он. Шум голосов вдали смолк, была подана команда «Смирно». Прибывшие не без удивления смотрели на выстроившуюся воинскую часть. Солдаты, сержанты, офицеры стояли поротно. Отдавая честь, навстречу разведчикам шёл капитан. Подойдя к майору, он доложил, что подразделение построено, за исключением раненых и больных. Несмотря на голодание, бойцы не пали духом, не утратили человеческого достоинства, в глазах у всех светился неудержимый блеск радости.
После команды «Вольно! Разойдись!» бойцы бросились к посланцам «большой земли», обнимали их, кого-то подбрасывали на руках, кто-то от волнения плакал. После обхода в лазарете прибежала в белом халате и взволнованная женщина-врач (видимо, полковой врач, старший лейтенант медслужбы А.Черняева. – С.Ж.), слёзы не переставая текли по её щекам: «Сколько дней и ночей мы тут… Если бы вы знали, как мы вас ждали!..» Старший лейтенант Ермаков утешал её, бережно вытирая слёзы; кругом стоял радостный гул.
Через час всё стихло. Разведчики отдыхали перед рейдом, окруженцы готовили к бою оружие. Старшины пересчитывали патроны и гранаты, и даже мины для четырёх ротных миномётов. Вскоре в эфир полетела шифровка для командования о подготовке к выходу. Штаб отдал команду: к вечеру быть наготове. Были получены и указания о маршруте движения, связи с ротами и почасовой график движения всей колонны. Майор Бублий и его помощники всё продумали: ходячие раненные и больные должны были идти с колонной, тяжело раненых предстояло нести на плащ-палатках – к каждому было прикреплено четыре бойца.
Как вспоминал майор Бублий, вначале была найдена группа окруженцев в составе 179 человек. Организовав круговое охранение, выслали разведку по избранным направлениям для сбора других разрозненных групп бойцов и командиров. За два дня был сформирован целый отряд, включавший 871 человека, в т.ч. 53 офицера и 79 младших командиров самых разных родов войск. Дабы пресечь разговоры о разделении «большого отряда» на группы для перехода линии фронта (в лесу можно было и заблудиться) майор Бублий внушительной отдал свой приказ: «Перед строем бойцов и командиров я поднял вверх кавалерийский клинок (он был моим спутником – холодным оружием в боях за Донбасс, за освобождение Крыма, в штурме Сапун-горы и освобождении города-героя Севастополя) и сказал: «Будем выходить всем отрядом, а кто нарушит приказ, именем Родины будет казнён!» И это, я должен сказать, воздействовало на тех, кто имел сомнения».
В первую ночь имел место самый большой переход по болоту, среди осоки и кочек. До рассвета необходимо было пересечь шоссе и углубиться в лес. В пути соблюдать меры маскировки, передвижение совершать бесшумно, мелкие группы противника уничтожать или брать в плен. Отойдя от дороги километров на десять, колонна расположилась на дневку. С наступлением сумерек предстояло форсировать ту же реку Берзупе (Берзе). Достав из планшета карту, Ермаков подошёл к Курзину и показал точку, где у реки находился хутор. «Возьмёшь Семко, Ильина и пойдёте впереди. Нужно выйти неподалёку от хутора. Понаблюдайте, уточните, есть ли там переправа. Вы должны вернуться к нам за три часа. Хутор глухой, вряд ли поблизости будут немцы. Двигаться по этому маршруту», – офицер указал на карте пунктирную линию.
Просеки в лесу, кустарник, полянки… Сверка маршрута. Но хутора не было. Разведчики разошлись в поисках, повезло Семко: хутор оказался за косогором. Встретил их седой, но ещё крепкий, высокий старик-латыш. Стоя на крыльце, он держал за руку мальчонку лет шести. Подошли все сразу. «Немцы есть?» – спросил Курзин. Старик покачал головой. Затем, ласково подтолкнув мальчика к двери, сказал по-русски: «Прошу!» «Вы говорите по-русски?» – удивился Курзин. «Да. В 1918 году я служил у Будённого», – твёрдо ответил старик и спросил в свою очередь: «Вы оттуда?» (..)
«Мать! Принимай гостей», – позвал старик хозяйку. Вышедшая из другой комнаты старуха, что-то залопотав, поспешно начала осенять себя крестным знамением. «Корми гостей, – сказал ей по-русски бывший латышский стрелок. – Это русские солдаты».
Хозяйка нарезала большими ломтями хлеб, принесла кусок копчёной свинины, поставила на стол большой кувшин молока. (..) «Выпьете?» – спросил старик. Курзин покачал головой. «А вот это с удовольствием». И, вытащив из чехла нож, он ловко отрезал кусок мяса.
Когда поели, Курзин сказал, что скоро подойдут остальные. «Ага, вы те, с болота? Значит, брехал немец, что вам капут». На вопрос, можно ли вброд перейти речку, старик покачал головой: «Глубока. За огородом был мост. Одни пеньки остались». Немного подумав, он предложил: «Возьмите мой забор, положите на сваи. Может, мало будет. Но дальше – мелко. Немного вымокнете…»
Когда стемнело, со стороны леса послышался шорох, усиливаясь с каждой минутой. Семко вскочил и засветил фонариком. «Наши…» И торопливо пошёл навстречу.
Майор Бублий и Ермаков крепко пожали руку старику. «Будёновец?» – уважительно спросил майор. Старик бесстрашно посмотрел ему в глаза: «Да, было такое. Устали, наверно. Да и есть, наверно, хотите?» «Устали, папаша, устали, – ответил Бублий. – Да и кто же не устаёт на войне?» Однако от еды отказался: «Нет. Они ведь тоже хотят».
Колонна в это время вплотную подошла к реке, к холодной, живительной влаге. Воду черпали котелками, флягами и даже пилотками… Майор вдруг отчётливо ощутил, какая большая ответственность лежит на его плечах, от него зависит, многие ли вернутся с войны…
Через два часа забор был положен на сваи. Для того же с обветшавшего сарая была снята половина кровли. И первая партия бойцов устремилась к другому берегу, с ними ушли и разведчики Климов, Таценко, Антонов. Ермаков отправился готовить к переправе раненых и больных, с ними были врач и медсёстры, не одни сутки хлопочущие, делающие всё возможное. Разведчик окинул взглядом бойцов: перевязанные плечи, руки, ноги, самодельные шины, наложенные врачом на места переломов, у некоторых повязки на голове… Трудно им придётся в пути… «Пошли», – обратился офицер к тем, кто должен был нести тяжелораненных.
Майор Бублий ждал их у моста. Затем вслед за ранеными перешёл на другой берег, с ним ушли четверо разведчиков. Ермаков и ещё четверо остались прикрывать колонну с тыла, если гитлеровцы вдруг бросятся преследовать выходящих из кольца. К ним подошёл гостеприимный хозяин лесного хутора. Над рекой клубился туман, но луна сияла вовсю и не собиралась скрываться в облаках. Ермаков взглянул на циферблат часов. «Пора. Будь здоров, батя!» «Подожди. Скажи хоть, когда совсем вернётесь?» – старик с надеждой посмотрел на командира разведчиков. «Скоро, батя, скоро… Пошли». Бойцы по очереди пожали старику руку, а тот долго не отпускал руку Семко, шепча: «Сынок… сынок… совсем мальчик».
Группа растаяла в темноте, а старик ещё стоял и смотрел ей вслед, куда-то вдаль.
Встреча с бывшим красным латышским стрелком, как бы человеком из легенды, овеянным боевой славой будённовцем (наверняка участником штурма Турецкого вала и взятия Крыма осенью 1920 г.) подняла настроение разведчикам, укрепила их духом на их опасном пути.
А путь по сплошному болоту продолжался – уже по болоту Драбиню. Днём в осиннике остановились на отдых, а также для подготовки к прорыву обороны противника после наступления темноты. Ещё в начале выхода Антонов и Трапезников сообщили в штаб, что «собрано много лаптей», иными словами, бойцов (всего 871 человек, не считая 13 разведчиков). Командование ждало приближения колонны к линии фронта, чтобы поддержать прорыв артиллерийским огнём. «Он шёл первым, этот майор богатырского роста, с пушистыми вразлёт усами, – вспоминал о Бублии Ильин. – Шёл уверенно. Через каждый полчаса сверял маршрут. Трапезников, весь мокрый, оттого что угодил в топь, сгибаясь под тяжёлой рацией, шёл следом…» Над болотом стоял тревожный шум – со вздохами, короткими сдавленными стонами, бормотаньем бредивших раненных… Разведчики подчас торопились к людям, успокаивали, ободряли.
Шедший по бокам дозор наткнулся на спящих немцев и сообщил разведчикам, которые тотчас же «кинулись в указанном направлении» и, обезоружив немцев, забрали у них документы и допросили. О засаде впереди пленные ничего не знали или молчали. Однако она была: «Враг встретил нас шквальным огнём из автоматов и пулемётов, стал освещать местность ракетами. Мы понесли небольшие потери. Было много обессиленных и очень трудно было двигаться на болотистом участке». С рассветом вышли к опушке леса – и оказались перед новым препятствием – торфоразработкой. Пересекать глубокую канаву особенно трудно было раненным, ноги вязли в топи. «И вот здесь я попал в канаву, – добавлял Антонов, и батареи замкнулись и сели. Радиостанция вышла из строя».
А ещё до рассвета разведчики обнаружили и захватили штаб немецкого батальона. Однако в ходе захвата отряд был обнаружен соседними часовыми. Последовали серии осветительных ракет. «Со всех сторон в нашу сторону летели трассирующие пули, но вначале всё это было беспорядочно (..), немцы не разобрались, кто в их оборону попал». Тем не менее огонь усиливался. «Приходилось маневрировать, а это было сопряжено с отклонением от заданного направления движения, – вспоминал Бублий. – Действовали в невыносимо сложной обстановке…» Командиры охранения и разведки то и дело докладывали о движении немецких групп наперерез путям выхода окруженцев. Однако Антонов не мог сообщить в штаб о точном времени прорыва, рация молчала. Решили двигаться к линии обороны через место, где на месте вырубленного леса, поднялись густые побеги. Незаметно перешли через дорогу, а на второй обнаружили подводы с немцами, явно спешившими отрезать путь колонне.
Сильным огнём бойцы уничтожили большинство фашистов, лошади с фурами разбежались. В тот моменты пленные попытались скрыться в лесу, но их настигли пули. Всё произошло вблизи от линии обороны противника. «На наше счастье ударила «Катюша», – вспоминал Антонов. – Лес задымил. Мы этим воспользовались и ринулись вперёд с криком «Ура». Завязался ожесточённый бой на линии обороны. Фашисты повернули оружие в нашу сторону – хотели уничтожить или взять в плен. Но мы их опрокинули и наголову разбили. Я шёл впереди третьим. В бою не слышал, как у меня на спине в трёх местах пробило рацию».
Разведчики вспоминали, что пулемётная очередь изорвала телогрейку и на спине майора Бублия. Спасло его то, что, интуитивно (как говорят, затылком) ощутив опасность, опытный разведчик бросился на землю, а затем одним взмахом обнажённого клинка обезвредил врага.
«Отдавались чёткие, короткие команды, постоянно уточнялось направление прорыва, – писал в елгавской газете «Трудовая победа» (13 авг. 1980 г.) П.С.Бублий. – Преодолевая в рукопашном бою траншею за траншеей, отряд осуществил прорыв нескольких рубежей противника и вышел на позиции наших войск 347-й СД, находившейся в первом эшелоне обороны».
«Когда мы вышли на свой передний край, нас встречали очень радостно, удивлялись, как мы остались в живых, – сообщал юным следопытом разведчик Антонов. – Бойцы расспрашивали нас о подробностях выхода…»
«В ближайшем нашем тылу, у реки, что северо-западнее Елгавы (8 км), мы привели себя в порядок, умылись, – дополнял свой рассказ командир группы разведчиков. – Многие бойцы и командиры ещё не могли придти в себя после успешного прорыва из окружения. У многих на глазах были слёзы радости и счастья при встрече со своими боевыми друзьями-однополчанами. Они обнимали друг друга, подбрасывали вверх 13 отважных парней…»
Однако Ильин вспоминал, что его группу, выходившую крайней слева по фронту противник успел отсечь, ей снова пришлось уйти в тыл к немцам: «Почти две недели около 60 человек, с тремя женщинами (видимо, медперсоналом – С.Ж.), скитались по болотам и лесным чащам, питались дикими ягодами и мхом, пили вонючую болотную воду – выжидали, пока успокоится передний край немцев. Потом мною и добровольцами группы был найден стык и ночью, проделав 15-километровый путь по болотным кочкам, группа вышла на передний край соседней армии».
Здесь вызывает сомнение длительность скитания группы Ильина за линией фронта. Думается, свой путь эта группа проделала не за две недели, а за два дня, так как уже 11 сентября 1944 г. в армейской газете, в номере, посвящённом выходу окружённых, сообщалось: «13 героев-разведчиков награждены орденом Красного Знамени». Вверху на первой странице помещена надпись крупным набором: «Слава тринадцати воинам-героям!», а ниже заметки старшины Г.Заболотного, записанная, как отмечал в письме пионерам разведчик Семко, с его слова. Добавим, что Ильин и Семко постоянно держались вместе.
«…Через два дня в районе командного пункта нашей дивизии, в роще, недалеко от города Елгава, командующий войсками 1-го Прибалтийского фронта генерал армии И.Х.Баграмян принял мой доклад и выслушал рассказы очевидцев, выведенных из окружения. Он дал высокую оценку стойкости, боевому духу и преданности наших воинов Родине, мужеству, отваге и героизму группы в составе 13 человек, которая с честью выполняла боевое задание командования», – писал бывший разведчик, полковник П.С.Бублий.
В письме в Дом пионеров бывший офицер-фронтовик, однополчанин Бублия, вспоминал, что после возвращения разведчиков в дивизии состоялся митинг, на котором выступил командующий фронтом И.Х.Баграмян. На митинге весь личный состав дивизии одобрил предложение ходатайствовать о присвоении майору Бублию звания Героя Советского Союза.
А в армейской газете «Сын отечества» 10 сентября (№ 188) в заметке «Награда отважным» давалась высокая оценка действиям майора Бублия и старшего лейтенанта Ермакова, начальника разведки артдивизиона 915-го артполка. Отмечалось, что Ермаков служил проводником в тыл противника, а при пересечении обороны врага возглавлял передовой отряд, уничтоживший немало гитлеровцев. Разведчики сообщали пионерам, что ещё до рейда Ермаков совершил вылазку в тыл врага, нашёл окружённых, однако двое суток им не верили, так как коварные гитлеровцы пытались засылать к окружённым провокаторов-власовцев. С трудом разведчику удалось убедить окруженцев в том, что они присланы советским командованием.
А передышка у разведчиков была недолгой. Предстояло выполнять новые задания в тылу врага. «Имена людей, которые были со мной в то время, сообщить затрудняюсь, – писал юным следопытам Алексей Климов, – потому что я только ночь отдыхал, когда снова пошёл в другую разведку…»
К сожалению, за неимением места не могу осветить детально содержание главы «Судьбы бывших разведчиков», хотя все герои очерка заслуживают большего. Так, Василий Ермаков родился в станице Еланской Вёшенского района Ростовской области 12 марта 1916 года, детство его прошло на родине великого писателя М.А.Шолохова, в станицах Еланской и Вёшенской. Здесь Василий учился в начальной школе, умело держался в седле, хорошо плавал, катался на лодке, велосипеде, был знатоком художественной литературы (его мать 40 лет работала библиотекарем), слыл непобедимым шахматистом. В 16 лет мать устроила его учеником печатника в г.Миллерово, учился он и в вечерней школе, окончив её с отличием. После призыва в армию Ермакова направили на учёбу в Ленинградское Краснознамённое кавалерийско-артиллерийское училище. В начале войны он оказался со своей частью в окружении, затем продолжал служить Родине с партизанскими отрядами в Киевской, Брянской, Барановичской, Белостокской, Минской и Могилёвской областях. После перехода линии фронта с декабря 1942 года служил в 915-м артполку 346-й стрелковой дивизии. Приказом командира 346-й Дебальцевской СД от 26 апреля 1944 г. В.Ермаков был награждён орденом Красной Звезды. За несколько дней до конца войны отважный разведчик был тяжело ранен пятью пулями и после сложных операций дожил только до 24 октября 1946 г., оставив вдову и трёх сыновей. Радист Д.Трапезников вспоминал однополчанина как отличного командира и товарища, не раз водившего их за линию фронта «за языком», выполнения других заданий. П.С.Бублий от всей души поддержал предложение своих юных друзей о присвоении одной из улиц Юрмалы названия «улица Василия Ермакова» – «это был бы хороший памятник храброму воину». В одном из писем офицер-фронтовик сообщал жене: «Ещё один напор и жемчужина Крыма будет освобождена от гитлеровской нечисти», будучи участником освобождения Севастополя в рядах своей Дебальцевской дивизии. Слал Ермаков письма жене также из Латвии и Германии.
А воевавший в той же дивизии П.С.Бублий сожалел, что поиски Петра Бакулина не дали результатов: «Он был очень смелый, надёжный воин и хороший паренёк. Он был и моим телохранителем ещё в боях в Крыму (4-й ударный фронт, форсирование озера Айгульского, штурм Сапун-горы, освобождение города-героя Севастополя и бои в Прибалтике). Родом из Донбасса – г. Никитовка или г. Дебальцево». Удалось, однако, установить, что Бакулин в списках погибших и без вести пропавших не значился… И стоило продолжать поиск.
Разведчик Иван Таценко по окончании войны был переброшен на Дальний Восток, участвовал в разгроме Квантунской армии, затем служил в Хабаровске. Выполнял задания командования и в КНДР. По болезни (туберкулёз кости и лёгких) в 1946 г. вернулся домой. Родителям рассказывал, что однажды в ходе вылазки попал под пулемётный огонь, пришлось в ледяной воде, ныряя, переплывать речку. Переплыв, скрылся в лесу, оторвался от противника, но сильно простудился. Был трижды ранен. 26 лет от роду ушёл из жизни 17 октября 1950 года.
О Герое Советского Союза, Почётном гражданине Юрмалы П.С.Бублии упомяну ещё, что родился он 15 января 1916 г. в г. Змиеве Харьковской области. Окончил Тульский механический техникум, в 1938 г. был призван в армию. Служил в Ленинграде – курсантом, затем младшим командиром. В ноябре 1939 г. принял участие в боях на Карельском перешейке, в марте 1940 г. за выполнение заданий командования был награждён медалью «За боевые заслуги». А в боях под Сталинградом уже командовал батальоном. В декабре 1942 г. участвовал в отражении атак ударной танковой группировки генерала Манштейна на Котельниковском направлении, получил тяжёлое осколочное ранение, но отказался от ампутации.
Немало интересных сведений и в заключительной главе – «По следам героического рейда». За 20 лет существования КЮЖС, клуба юных журналистов-следопытов им. генерала П.О.Баумана, в 1965 – 1985 гг. члены клуба совершили свыше 100 походов и экскурсий по местам боевой славы, собрали много ценных материалов. Не раз отправлялись и по маршруту рейда, который красным пунктиром проложил на карте большой друг пионеров П.С.Бублий.
Об их первом походе летом 1965 г. в статье «По следам отцовской славы» («Голос Риги», 23 февр. 1966 г.) писал бывший воин и переводчик латышской поэзии М.Скородумов: пройдя 30 километров, ребята «вернулись уверенными в своих силах, еще более дружными, научившимися глубже понимать, что такое героизм». Тем летом следопыты обнаружили в лесу могилу неизвестных советских солдат, убрали её, возложили цветы, затем сообщили о захоронении в Добельский военкомат. Останки воинов перенесли на Братское кладбище. Военком тепло поблагодарил юных журналистов-следопытов. Замечательно описал второй поход своих юных друзей их наставник, ветеран войны Д.Н.Дмитриев в очерке «Тропою отважных» («Голос Риги», 13 июля 1966 г.). Тирельское болото (где, кстати, в 1915 – 16 гг. воевал юный кавалерист и поэт Н.Тихонов, отражая события и мысли в латвийском цикле стихов «Под звёздным небом»), полчища комаров и оводов, два лося под сосной, речка Берзе, хутор Веляс, встречи с местными жителями, их рассказы о том времени. «Многие жители, рискуя жизнью, помогали бойцам, чем могли. Ольга Брамбель носила раненным воинам хлеб, сало, молоко и масло, скрывала их на чердаке».
В октябре 1974 г. был проведён массовый поход комсомольцев Юрмалы, посвящённый 30-летию героического рейда. В нём принял участие и бывший командир разведчиков Алексей Антонович Климов. Однако, жаль, нет сведений о том, когда в одном из рейдов вместе со штабистами участвовал Павел Семёнович Бублий. Некоторые материалы не уцелели до начала 90-х, когда зачастую нелепо, аморально и даже преступно началось «разбрасывание камней»…
Начался невиданный «погром» в музейно-библиотечной сфере, затем как бы по инерции вылившийся в снос и «перемещение» исторических памятников, причём не только советского периода (массово уничтожались мемориалы и монументы боевой славы), но и установленных до Первой мировой войны… Не желая ничего и никого слышать, национал-радикалы, депутаты-экстремисты Рижской думы выплескивали свою идеологически негативную энергию даже на памятники классикам русской и советской литературы, на переименование старинных улиц Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, а также Горького, Маяковского, аллеи Пикуля, пятилетие которой был отмечено прекрасным музыкально-поэтическим концертом, были содраны со стен Национального театра (до 1917/18 гг. II городского (русского) театра) и домов мемориальные доски с именами Горького и Пикуля, переименован Пушкинский лицей на Красной Двине (Саркандаугаве). В парке напротив университета был снесён памятник академику, трижды Герою Соцтруда М.В.Келдышу.
Ныне официальная политика агрессивно экстраполируется и на учебные заведения в стремлении соорудить новую «берлинскую стену» между молодым поколением и подвигом дедов и отцов, между школами и Братскими кладбищами, местами боевой славы. Учителям истории запрещается говорить на эту тему под угрозой увольнения и даже репрессий.
Но хочется верить, что заветная тропа не зарастёт холодной травой забвения.
Вечная слава тем, кто прошёл по ней.
Смелости и мужества тем, кто продолжает поиск, кто не забывает Подвига!
Сергей Журавлёв,
академик, профессор, член Союза писателей Латвии,
руководитель Латвийского отделения ПАНИ,
лауреат премий М.Ломоносова, Н.Некрасова, В.Пикуля,
Международных конкурсов поэзии и публицистики,
кавалер литературных наград
Из поэтического дневника
На Братском кладбище в Латвии
Всё сохранилось: тишина, деревья, мраморные плиты.
Но где цветы? Здесь всё забыто. Давно закончилась война…
Кусты и буйная трава заполонили древний берег.
И кто, придя сюда, поверит, что память всё-таки жива?
Один старик седой порой косить траву приходит летом –
и вал ложится за косой по кладбищу зелёным следом…
А погребённым здесь неведом событий нынешних каскад.
Была отвага их заветом: бежать, ползти – но не назад!
Что знают дети о сраженьях, о тех, кто в мире прахом лёг?
Что знают о потерях, жертвах? Год 45-й так далёк.
Как будто в яростной атаке там, за рекой, не мчались танки,
рыча, с крестами на броне. Померкла память о войне…
Иль вспоминать теперь – обуза? Гляжу на золото звезды:
Герой Советского Союза под этим камнем… Иль льды
доисторической эпохи опять смещают валуны,
мешают с грязью, будто крохи, скрежеща: «Не было войны…»
И всё ж война стучится пеплом на Братском кладбище в сердца,
чтоб возродилась и окрепла святая память о бойцах…
Я помню лица ветеранов, цветы, седины, ордена.
Их души там, на поле бранном, навек оставила война…
Мы раньше часто здесь бывали, гвоздики клали у могил.
Салюты празднично звучали. Огонь, казалось, вечным был…
И как теперь здесь одиноко. Ряды потрескавшихся плит
грустны в молчании глубоком, как одинокий инвалид…
Историческая ошибка, или Связь времён
Однажды засони проснулись в дни Атомоды, в час Пробужденья.
И замерли все в удивленье: исчезли названия улиц.
Нет больше имён полководцев, героев уж нет и в помине.
Названья – как плесень в болотце – все улицы носят отныне.
Так имя Шишинашвили чиновнику резали ухо. *
На Салату имя сменили, от славы – ни слуха, ни духа.
На кладбище, правда, сияет на Братском – звезда на граните.
И детям, и старцам вещает, что нет здесь солдат именитей.
И высек латыш без ошибок грузинское имя – Абибо.
Комроты Шишинашвили, форсировав реку, в траншею
ворвался, но пули прошили герою и сердце, и шею…
А рядом звезда золотится – здесь спит старшина Илазаров.
Полвека аул ему снится, и горы, и пламя пожаров…
Но в Бауск давно уж не ездят родные на эти могилы.
Под сенью всё тех же созвездий границы их разъединили.
Здесь спят военврач Татиенко и юный поэт Булаенко. **
И, как над рекою окопы, к ним тоже утрачены тропы.
Историк дополнит поэта. Но надо, чтоб молодость знала:
не Салату улица эта, а Салочу прежде звучала. ***
Но дело не только в звучанье,
в том, что к ним больше не ездят.
А в том, чтоб не шло одичанье под сенью бессмертных созвездий.
И чтоб имена ненароком не стёрло недоброе око.
Ведь Братского кладбища тропы, как прежде, ведут и в окопы…
** Ещё школьником автору запомнилось, как могилу Героя СССР,
ст. лейтенанта Абибо Шишинашвили посетили его родители и несколько
других родных. Возложив цветы, грузинская семья в строгих черных
траурных одеждах долго стояла у места вечного упокоения сына и брата.
** Приезжали родные и на могилу военврача 2-го ранга Х.С.Татиенко.
Вдова, украинская сельская учительница, посещавшая Братское кладбище
с сыном, несколько лет переписывалась с моими родителями, также
учителями, директорами средних школ, присылала фотоснимки. До войны
начинал работать учителем студент Днепропетровского университета
В.Д.Булаенко, писавший стихи и в военное время. Посмертно поэт был
принят в Союз писателей УССР, вышли книги его стихов, в том числе
в Москве в переводе на русский язык. Барельефный портрет воина-поэта
ранее украшал фасад ДУ, присуждалась премия молодым поэтам, носившая
его имя. Стихи Владимира Булаенко включены в антологию русской поэзии
в Латвии.
*** До войны название улицы было связано с литовским городом Салочай,
рядом улица Биржу, в честь г. Биржай. Топоним Салату депутаты придумали
явно сгоряча, лишь бы на что-то заменить имя Героя войны. Так и ответил
на вопрос грузинских учителей, почему сняли фамилию сына Грузии: и в Латвии
возникла опасная тенденция стирать память о воинах, событиях и
подвигах Великой Отечественной войны, «перемещать» монументы.
Оплачено кровью
(Памяти поэта-фронтовика Бориса Куняева)
Алый флаг над рейхстагом взвился в дымке рассвета.
И крылами, как флагом, трепетала Победа.
Из руин, из обломков, из кромешного ада
уцелевшим ребёнком мир явился солдату.
Было ясно предельно: день с весеннею новью,
солнце, сада цветенье – всё оплачено кровью!..
А иному солдату медсестра оплатила
радость праздничной даты – кровь свою перелила.
Кровь латышской сестрички через сердце и вены
проходила, чтоб вечность не исчезла мгновенно.
Чтоб простой русский парень, ощущая, что дышит,
был навек благодарен медсестрице-латышке…
Кровь её – это право сердцу биться с любовью:
там, где Латвии травы, всё оплачено кровью.
Все, кто рвался к рейхстагу, презирая пространство,
те и в Латвии также получили гражданство.
Кто на кладбище братском, кто в отдельной могиле.
Для живых – тоже праздник: всё же – смерть победили…
И вовек не удастся перед ликом свободы
ни оспорить Победу, ни поссорить народы!
Путём Герострата
Сжечь с Россией мосты так хотелось бы «нацикам»,
книги сжечь, пассажирские сжечь корабли,
извести монументы, «зачистить» всё начисто.
Чтоб музеи России пребывали вдали!..
Рельсы, шпалы – убрать на железной дороге.
И все порты навеки транзита лишить.
Герострата путём пусть гремят погребальные дроги.
Россиянам чтоб в Риге не петь и не жить!..
Муть в глазах – хмырь шагает путём Герострата,
будто нанят он властью сжигать и губить.
Не на радость направлены часто затраты,
но чтоб русских сограждан их песен лишить…
Всех лишить и поэзии звонкого слова,
Ломоносова, Пушкина злобно изгнать.
Герострата носить на закорках готовы,
лишь бы он был готов
РУССКИЙ МИР поджигать!..
…Сжечь с Россией мосты всё мечтается «нацикам»,
и в mass media льётся их чёрная желчь –
речь вражды, сумасшедшие их провокации –
даже море – Венедское прежде – поджечь!..*
* Венедское (Варяжское) море – ныне Балтийское море. Венеды,
венды, винды – западные славяне, жившие в балтийском Поморье.
Этноним сохранился в целом ряде топонимов: Виндава (Виндау) –
ныне Вентспилс; река Вента, в древности, видимо, Венда (в языке
ливов, обитавших в Курляндии, «д» заменялось «т», «б» – «п».
Замок Венден, где якобы на горе Вендов (Венду калнс) жили пришельцы,
венды, – ныне Цесис. В древней немецкой хронике упоминается, что
рыцари с отрядом вендов, имевших красно-бело-красный флаг,
и отрядом латгалов скакали покорять язычников-земгалов.
***
…Обломок берлинской стены – как символ холодной войны –
на улице Елизаветы тревожит, волнует поэта.
До бывшего зданья ЦК – ЦК КПЛ – сотня метров.
Несётся струя ветерка – и бьётся порывами ветра…
Рукою подать до Двины – от знака – обломка стены.
А там, за рекой, пустота, хоть многим знакомы места…
Исчез за рекой обелиск, окутавшись облаком брызг…
К нему сотни тысяч букетов несли ветераны, поэты
и жители всех возрастов несли сотни тысяч цветов…
Теперь на холме странный мост над щелью – как тайный вопрос.
Как символ холодной войны? Шаги здесь теперь не слышны…
Память народная
Судилища антифашистов сегодня в Латвии идут.
Как будто полчища нечистых о том, что было, спор ведут.
В топь демагогии ныряя, цепляясь к термину «нацист»,
в суде и судьи повторяют, что и Бандера альтруист…
Хоть банды, своры шли по трупам, верша кровавую резню,
бить аргументами так трудно их «фейки», лживую брехню…
Идеология глумная, конюшни Авгия в мозгах –
легионерам потакают и прокуроры на постах…
Истцам они не отвечают,* как будто в рот воды набрав.
Но аморально их молчанье! Убийца памяти – не прав.
Суд над вандалом актуален, над тем, кто памятник валил.
Свидетелей бы не вместили залы, заслушать не хватило б сил…
Зал заседаний затопила б народа к прошлому любовь.
А прокурор обмяк в бессилье. И монументы встали б вновь!
Стереть враги хотели б память. Но дух народа – не стереть.
Хоть монументам наземь падать, им в памяти – не умереть.
* Истец, как, например, известный краевед, членкор ПАНИ
Станислав Разумовский, не раз подавал иск на вандалов в полицию,
суд, прокуратуру. Ответов не было! Ни по одному иску, будь то
памятник Пушкину, монумент фельдмаршала Барклая де Толли
или бюст академика, трижды Героя Соцтруда Келдыша. Риж-
ская дума решила убрать также бюст Анны Керн и памятный
камень А.С.Пушкина рядом с ним у бывшего православного собора
Петра и Павла. Более того, в национальном запале (de facto этно-
геноцид русской культуры), что и случилось в конце 2024 года.
В течение 2 – 3 лет велись нападки на мемориальные доски с именем
исторического романиста, академика ПАНИ, краеведа В.С.Пикуля,
была переименована Аллея Пикуля в Болдерае, близ Рижского залива,
устья Даугавы, крепости Усть-Двинск и дачи, где писатель жил
и творил в первой половине 80-х. Однако некоторые памятники уда-
лось отстоять, в т.ч. связанные с деяниями и образом Петра I.
Сергей Журавлёв,
академик, профессор ПАНИ,
член Союза писателей Латвии
Вы можете авторизоваться с помощью социальных сетей: